- Смотри же, вождь, и вы, старейшины - видели ли вы этот знак у Уггарда, сына Улда?
Тот же воин подал вождю бронзовую пряжку с обрывком ткани плаща - того самого, который был сейчас на Уггарде. Он закрыл глаза; кровь стучала в висках, по спине пополз мерзкий холодок. "Вот и все. Как мог забыть... Откуда это здесь?.. Вот и все. Все кончено. Или - нет еще?.."
- Да, Владыка,- на этот раз заговорил один из старейшин - надтреснутым старческим голосом.- Вещь эта ныне принадлежит Уггарду, как прежде отцу его Улду.
- Довольно ли вам этих доказательств?
Молчат, переминаются с ноги на ногу.
- Эта пряжка была в руке молодой женщины, которую ты, Уггард,- с силой, жестко выделяя последние слова,- обесчестил и убил.
Уггарда била дрожь, отпираться было бессмысленно, но он все-таки попытался - от отчаянья:
- Владыка, это навет... Кто-то захотел оклеветать меня...
- Тебе - нужен - свидетель? - раздельно и так же ужасающе-спокойно.
"Но ведь нет свидетелей, нет, нет!!"
- Ахэтт,- негромко.
Уггард поднял глаза на вошедшую в зал женщину,- еще не старую, но страшно измученную,- не узнавая лица - но она узнала и рванулась к нему, пытаясь вцепиться в лицо скрюченными пальцами. Ее оттащили.
- Пес, пес, убийца! - она билась в руках воинов.- Доченька моя, о-о... Выродок! Ты убил ее, ты, ты, ты!!.
Владыка встал с трона, медленно подошел к женщине и обнял ее за плечи левой рукой - правая по-прежнему сжимала рукоять меча:
- Дитя мое...- Уггард и представить себе не мог, что голос Владыки может звучать такой теплотой и состраданием.- Прости меня за эту новую боль, но я прошу тебя рассказать сейчас перед всеми о том, что ты видела.
Ахэтт уткнулась ему в грудь; голос не повиновался ей, она заговорила глухо и невнятно, но в мертвой тишине было слышно каждое слово...
...Женщина умолкла. Уггард поднял глаза на вождей - те стояли, склонив головы. Он перевел взгляд на Владыку, впервые осмелившись взглянуть ему в лицо - и в ледяных глазах прочел приговор. И долго сдерживаемый ужас прорвался в диком крике:
- Утрад! Ты не позволишь ему!.. Я твой молочный брат, вспомни, мы вскормлены молоком одной матери! Ты не отдашь меня им!
- Лучше бы материнское молоко стало отравой - я не дожил бы до такого позора,- глухо ответил вождь.- Не называй меня братом. В моей родне нет ни бешеных псов, ни стервятников. Я отрекаюсь от тебя.
- Улхард! - Уггард заметил в глазах второго вождя странный упорный огонек.- Вспомни, какова была наша награда за то, что мы служили ему! Ты горд - неужели ты склонишься перед ним, как наши злосчастные предки, будешь лизать ему ноги, признав его власть?! Ведь мы оба - из народа Улфанга!
- Даже признав справедливость твоей мести, я не пожертвовал бы ради тебя своим народом,- угрюмо усмехнулся Улхард.- Разве ты - из нашего рода? Почему же я должен платить за тебя своей жизнью и жизнью своих людей?
- Шелудивые псы! Ублюдки! Предатели! Чтоб подохли и вы, и отродья ваши, вы не мужчины, вы бабы, шлюхи, продавшиеся этому уроду! Наденьте юбки, рожайте таких же гаденышей - это вам пристало больше, чем меч! - Уггард дрожал от бессильной ярости.- И ты,- он обернулся к Владыке, оскалив зубы.- Я ненавижу альвов, но больше - вас! ненавижу всех, всех! Мало вас резали! Дай мне меч - я пущу тебе кровь, будь ты хоть трижды бессмертен, и сердце твое брошу воронам!..
- Каков будет ваш приговор, вожди и старейшины? - ровно спросил Вала.
- Мы признаем его виновным, Владыка. Его жизнь и смерть - в твоей руке. Да не падет гнев твой на народы наши,- ответил за всех Утрад.
- Я умру с мечом в руках! - прорычал Уггард; лицо его страшно перекосилось, став похожим на морду Орка.
- Никто не запятнает свой меч твоей кровью,- с усталым презрением сказал Вала.- Ты, Утрад, сын Хьорна из рода Улдора, и ты, Улхард, сын Дарха из рода Улфаста - повторите клятву ваших предков. Во имя народов своих - клянитесь не преступать границ Хитлум, дабы не навлечь на себя гнев Севера.
- Клянемся,- нестройно ответили вожди.
- За то зло, что причинено было народу моему, сыновья ваши да прибудут сюда. И останутся они в твердыне моей на пять лет. Слово мое да будет порукой тому, что через пять лет они вернутся к своим народам.
- Да будет так, Владыка...
- Вы...- во взгляде Уггарда было безумие,- вы отдаете ему своих сыновей?! Чтобы он вырвал их сердца, а взамен вложил мертвый камень?!
- Молчи, глупец,- прошелестел голос одного из старейшин.
Вала, казалось, вовсе забыл об Уггарде. Он по-прежнему держал руку на плечах Ахэтт; смотрел куда-то в сторону.
- Властелин,- нарушил молчание светловолосый воин,- Что мы сделаем с... этими? - он не называл имен, просто указал рукой.
- Оставить пленниками всех. Кроме него,- слова были холодны и тяжелы.- Его - повесить. Ахэтт?..
- Я не хочу видеть его.
Вала кивнул.
- Идем, дитя мое.
Бережно повел женщину из зала, на пороге остановился, обернулся к вождям:
- Пусть ваши люди узнают, как это было. Вы - увидите. И помните о клятве. Прощайте.
И затворил за собой дверь, словно отгородив Ахэтт от безумного вопля Уггарда.
МАТЬ
518 год I Эпохи
- ...И
еще, там женщина пришла, сына своего ищет... Говорит, он у нас.
- Пусть войдет.
- Да, Учитель,- воин легко поклонил-
ся и вышел.
Пожилая женщина стояла в дверях, робко прижимая к груди узелок. Он улыбнулся уголком губ:
- Здравствуй. Не бойся, входи, садись.
Женщина, похоже, немного успокоилась:
- Скажи, ты здесь начальник, что ли, твоя милость?
- Да вроде того,- в светлых глазах блеснули веселые искорки.
Помолчали немного. Женщина вздохнула.
- Смотрю я на тебя, сынок,- видно, не жалела тебя жизнь. Молодой ведь еще, а волосы белые... Родные-то живы?
По чести сказать, он не ожидал такого поворота разговора. Сказать, кто он такой? Испугается... Нет уж, пусть лучше остается так.
- Живы.
- Тоже, небось, сам ушел сюда?
- Сам.
- И не спросил никого?
Он кивнул.
- Ну совсем как мой младшенький. Старик узнал - долго шумел, все грозился, что не отпустит, а тот уперся - и ни в какую: все равно, мол, уйду. Ну, собрала ему кое-что на дорогу, благословила - вот он и ушел. Письма пишет. Я грамоте-то не обучена - грамотей местный читает, а все неспокойно мне. Он у меня слабенький, с детства все грудью хворал, а упорный! Я ему говорю - ну куда тебе, ведь там воины нужны. Ты вот, сразу видно, воин: и силой, и статью, и ростом... Где тебя зацепило так - в бою, или на охоте?
- В бою,- он опустил голову. Женщина снова вздохнула:
- Да ты не печалься, пройдет. Хочешь, травы тебе разные принесу - будешь раны промывать отваром, листья к ране приложишь - до свадьбы заживет... Жена-то есть или невеста?
Он покачал головой: нет.
- Будет еще, сынок. Ты, вижу, умен, смел, а глаза добрые... И красив.
- Красив? - он усмехнулся.
- Ах, сынок, сынок... Я слишком стара, чтобы врать. Шрамы - знак доблести, а таких, как ты, я никогда не видела. Да неужели ни одна женщина на тебя с любовью не смотрела? Не поверю, сынок,- женщина лукаво улыбнулась.
Он отвернулся - быть может, слишком поспешно.
- Я тебя обидела чем-то, сынок? Ты прости старуху...
- Нет-нет... Я скажу, чтобы позвали твоего сына.
Он распахнул двери:
- Позовите Кори. И пусть поторопится - его ждет мать.
Вернувшись в комнату, он встретил обеспокоенный взгляд:
- Скажи, сынок, а Властелин... он какой?
Он задумчиво потер висок.
- Ну... вроде меня.
Женщина рассмеялась:
- Шутишь, сынок! Он бог, а боги ведь огромны ростом и могучи. Говорят, он один может одолеть целое войско, доспех его сияет ярче солнца, а в руках его огненный меч. Вряд ли мой сын сможет стать его воином...
Он не успел ответить: дверь распахнулась снова, и в комнату вбежал крепкий загорелый юноша лет восемнадцати. Год назад, когда он пришел в Аст Ахэ, он был другим. У него действительно была чахотка, и начался кровавый кашель.
- Матушка! - вскрикнул юноша, но остановился в смущении, заметив высокую фигуру в черном.
- Ну что же ты? Обними мать.
- Но...
Вала с улыбкой поднес палец к губам.
- Если хотите, я оставлю вас.
- Нет-нет! Мальчик мой, этот человек был так добр ко мне...
Он отвернулся, словно разглядывая книги на полках. За его спиной слышался быстрый говор женщины и смущенный басок юноши. Когда снова взглянул на них, женщина суетливо развязывала узелок; на мгновение запнулась, потом, просительно улыбнувшись, объяснила:
- Я вот принесла... Он у меня с детства сладкое любит...
Юноша залился краской, переведя почти умоляющий взгляд с развязывающих узелок рук матери на лицо Валы: в светлых глазах Властелина Тьмы плясали искорки смеха.
- Хочешь - и ты меду отведай, сынок; здесь-то, наверное, нечасто приходится...
- Нечасто,- согласился Вала.
Густо-золотой тягучий мед, пахнущий цветущими полевыми травами и солнцем...
Он прикрыл глаза и долго молчал; потом, вспомнив прерванный разговор, вновь обратился к женщине:
- А что до того, чтобы быть воином... Твой сын - целитель, и знал, зачем идет сюда. Ведь людям не только защитники нужны.
Повернулся к юноше:
- Сегодня ты свободен. Проводи мать к себе - вам о многом нужно поговорить.
- Да хранят тебя боги, добрый человек,- промолвила женщина.
Вала снова улыбнулся - уголком губ, потом посерьезнел. Подошел к женщине, взглянул ей в глаза и тихо проговорил:
- Благодарю тебя. За сына. За то, что пришла сюда. Благодарю за все.
И низко поклонился маленькой женщине. Сухая легкая рука ласково провела по его седым волосам:
- И тебя благодарю, сынок. Если мой мальчик будет рядом с тобой, то я спокойна за него. Будь благословен...
ЗАКОН ТВЕРДЫНИ
523 год I Эпохи
Н
ебольшой отряд Нолдор - и черные воины Пограничья... Силы были почти равны, но ненависть - плохой помощник в бою. Черный отряд потерял двоих, еще трое были
ранены; из Эльфов остался в живых только один. От потери крови Эльфы быстро теряют сознание. Решено было довезти его до Твердыни.
Вскоре после того, как его перевязали он пришел в себя.
Глаза его переполняла бешеная ненависть: боль от ран только разжигала ее. Он с проклятьями срывал с себя повязки:
- Мне не нужно вражьих милостей!..
Целитель беспомощно смотрел на раненого. Потом, видно, решившись на что-то, подозвал воина.
- Я ничего от вас не приму,- хрипел Эльф.
- И смерти? - мрачновато поинтересовался воин.
Раненый замолчал, настороженно оглядывая людей. Воин бесцеремонно разжал ему челюсти, а целитель влил в горло остро пахнущий травами теплый напиток. Раненый закашлялся, поперхнувшись зельем, глаза его затуманились.
- Яд...- прохрипел он; приподнялся:
- Будь проклят Моргот! Нолдор отомстят...
И повалился навзничь на ложе.
Очнулся. Боли больше не чувствовал. Осторожно приподнял голову: нет, и не связан. Спиной к нему стоит какой-то человек в черном.
"Где я?.."
Ангамандо.
Враги.
Он пошевелился. Тело вроде бы слушалось его. Бесшумно поднялся и подкрался к человеку в черном.
Жаль, нет оружия. Но жизнь он продаст дорого. По крайней мере, этого-то с собой прихватит.
Его руки сомкнулись на шее врага.
*
...- Нинно, я...
Воин остановился на пороге; долю мгновения человек и Эльф смотрели друг на друга, потом человек молча бросился вперед.
- ... Эй, ко мне! Нинно убит!
- Целителя...- глухо сказал кто-то. Светловолосый широкоплечий гигант, мертвея лицом, потянул из ножен меч.
- Не смей, Лайхэн! Это пленный! - отрывисто скомандовал тот, кто вошел первым.
- Лекаря, тварь! - взревел Лайхэн.- Он, почитай, месяц с тобой возился, ты, мразь! Первые дни вообще от тебя не отходил! Ты хуже Орка!
Один из пришедших опустился на колени рядом с неподвижным телом.
- Может, еще жив?..
- Нет, Кори. Нет,- ровно и тихо.
- Он же меня от смерти... когда я от чахотки подыхал... а его...- Кори отвернулся.
- Что с ним делать? - угрюмо спросил Лайхэн.- Ты старший, Орро. Скажи, что с ним делать?
- Возьмите его,- Орро отпустил заломленные за спину руки Эльфа и с силой толкнул его вперед; потом нагнулся к мертвому и закрыл ему глаза. Когда выпрямился, лицо его было совершенно бесстрастным:
