перек горла.
Отрыли моряки поясные окопчики, погрузились в землю, ждут. Вечер на зем-
лю пал, звезду наверху вынесло; минует осенняя ночка, а поутру и решится
судьба балтийского полка. Плеснут русалки на матросской груди в послед-
ний раз вдали от родной стихии и камнем пойдут на дно. Ясно.
Без боя швартоваться на вечный причал, однако, никто не собирается. Та-
кого в помине нет. Характер не позволяет. Последний запас - пять сбере-
женных залпов, гранаты в ход, потом штыковую на "ура" - иначе никак.
Вечерняя полутень все гуще наливается синевой, одна за другой прибывают
звезды на небесном куполе, чистенькие - заслуженным отдыхом веет с дале-
ких созвездий.
- Хороша погода, - сожалея, вздохнул матрос Федька Чиж со дна окопа. Он
устроился на бушлате, заложив руки под голову, считал звезды. Других за-
нятий не предвиделось.
- Погода хороша, климат плох, - мрачно отозвался комендор Афанасий Вла-
сов, - пора летняя, а тут лист уж сжелтел. Широты узки.
- Перемени климат, Фоня! - крикнул вдоль траншеи наводящий Петька Конев.
- Момент подходящий. Потом поздно будет.
- Да, климат, - сказал Чиж. - Плавал я по Средиземному, вот климат. Веч-
нозеленая растительность. При социализме, слышал я, братцы, на весь мир
распространится.
- Ну, братишка, тропики нам в деревне ни к чему, - резонно возразил ко-
мендор Афанасий и хотел было развивать этот тезис, но тут загремели
выстрелы, сначала ружейные, потом очередь за очередью из пулемета. Народ
в цепи поутих.
- Балуют холуи. Патронов девать некуда, - с чувством высказался Федька
Чиж и поднялся, чтобы осмотреться.
- Дьяволиада, - озадаченно сказал Чиж, насмотревшись вдоволь, - какой-то
тип бродит. По нему бьют. А ну, посмотри еще кто, может, мерещится...
Люди зашевелились, многим хотелось посмотреть, как человек гуляет под
пулями.
Действительно, неподалеку от окопов какой-то человек петлял взад-вперед,
нагибался, приседал и шарил в траве руками, будто делал зарядку или со-
бирал землянику. Иногда он выпрямлялся и неторопливо вглядывался туда,
откуда хлестал пулемет. Поиски окончились, видно, успешно. "И-о-хо-хо!"
- крикнул он гортанно, вынул из травы какой-то предмет, подбросил его и
ловко поймал на лету, после чего еще раз огляделся и пошел прямо к мат-
росам. Пулемет, замолчавший было на перезарядку, затарахтел что было мо-
чи, но человек маршировал задом к нему, не оглядываясь, точно имел бро-
нированный затылок.
Был он долговяз, но не сутул, одет легко, вроде бы во френч, в движениях
точен и свободен. Он как бы примеривался прыгнуть в окоп, но, может
быть, рассчитывал и повернуть, а возможно, мог запросто раствориться в
воздухе, рассосаться. Предполагать можно было всякое, но в последнем
случае все стало бы на свои места - видение, и точка!
- Летучий Голландец, мать честная! - хрипло сказал комендор Афанасий и
перекрестился.
- Интеллигент, так его растак, - пробормотал Чиж, не отрывая глаз от ви-
дения, и тоже перекрестился. Незнакомец замер прямо напротив Федьки и
внимательным взглядом изучал матроса.
- Давай сюда, браток, - осмелев, предложил Федька, подвинулся, и "виде-
ние" одним легким прыжком оказалось в окопе. Тогда матросы, кто стоял
близко, бросились к перебежчику, чтобы увидеть его в окопе лично.
- Большевики, кадеты, сам кто таков? - дерзко крикнул со своего места
Петька Конев. - Докладывай!
- Не из тех, не из этих, если быть точным, - корректно ответил пришелец.
- Цыпленок жареный, значит, - раскаляясь, жарко выдохнул Конев.
- Задний ход, мясорубка тульская, - властно осадил комендор Афанасий. -
Не у попа на исповеди. Гражданин, - строго спросил комендор перебежчика,
- с какой целью прибыли?
- Требуется отряд красных, - и всех резанул неуместный глагол "требует-
ся", как из газетного объявления. - Судя по всему, он окружен, а мне та-
кой и нужен.
- Судя по всему? - Комендор значительно выгнул бровь и оглянулся в тем-
ноту на товарищей. - Это так, граждане военные моряки?
В цепи молчали.
- А что собирали в траве?
- Прибор искал. Уронил здесь прибор.
Шестым чувством комендор понял, что лучше уж не трогать ему этого прибо-
ра и прекратить допрос.
- Вот что, - посомневавшись, сказал он. - Чиж, проводи-ка задержанного в
штаб. Доложи.
И двое, балтийский матрос Федор Чиж и совершенно неизвестный и подозри-
тельный человек, растворились в темноте, завершив тем странную сцену. И
тогда по окопам зацвели махорочные огоньки, зашумел разговор.
- Вот как на войне бывает, - говорил комендор Афанасий. - Одному и ос-
колка малого довольно, другому и кинжальный огонь нипочем.
* * *
Ночь полегла всей своей погожей, легкой тяжестью на землю. Она опусти-
лась вязкими ароматами, незябкая, поначалу прохладная, выпустила над го-
ризонтом серп месяца, чтобы замедлить биение сердца человеческого, дать
покой живому.
Действие ночи не проникло, однако, внутрь командирского блиндажа, хоть и
защищал его всего один накат. В клубах едкого дыма махорки, под чадной
керосиновой лампой командный состав, видно, уже не первый час колдовал
над картой, глотая горячий чай без сахара.
- В ночной бой они не пойдут, - назидательно, будто обращаясь к непос-
редственному противнику, говорил командир полка, латыш Оамер. - Потерь
больше. Выгоднее с утра.
Он хлебнул кипятка и твердо посмотрел на комиссара, потом на заместите-
ля, желая, чтобы ему начали возражать. Но возражений не было, а комиссар
Струмилин даже улыбнулся ему углом рта.
- Даешь полярную ночь, - прохрипел он сорванным голосом. - Ночь тиха,
ночь тепла...
Он улыбнулся другим углом рта, но тут закашлялся, и лицо его мгновенно
осунулось, поблекло.
- О ночном бое можно только мечтать, - сказал он, откашлявшись. - Пред-
лагаю мечтать на улице, чудесный воздух там...
Тут хлопнула дверь, и под лампой встал матрос Федор Чиж.
- "Языка" привел, - сказал он шепотом, чтобы слышали только свои, и
взглядом указал на дверь и еще дальше, за нее. - Перебежчика. За дверью
оставил, на улице, в кустах.
Лицо матроса дышало загадочностью, энтузиазмом, и не сам факт пленения
"языка", от которого теперь уже проку ждать не приходилось, а именно эта
жизненная энергия, скопившаяся на лице конвойного, пошевелила души ко-
мандного состава.
- В кустах оставил? - удивился командир.
- Не убежит, - спешно заверил Чиж, прислонил винтовку к столу, а сам сел
на скамейку рядом со стаканом чая. - Свой человек. Идейный.
Командир, заместитель с сомнением посмотрели друг на друга, а потом все
вместе уставились на матроса.
- Ты, братец... - начал было заместитель, но тут в дверь осторожно пос-
тучали, и негромкий голос сказал из-за двери:
- Можно войти?
И с этими словами идейный перебежчик собственной персоной показался в
командирском блиндаже.
Нет, никак не походил странный перебежчик на своего. Свои сейчас как од-
ни по всей республике, одного оттиска.
Лица серые, что непросохшая штукатурка, глаза воспаленные, нервное спо-
койствие в углах рта, и в теле недостача минимум килограммов на
пять-шесть по сравнению с довоенным. Снять с пояса маузер, так хоть ико-
ны с них пиши.
А этот - кровь с молоком, щеки лаковые, прямо девушка. Сапоги балетные,
вощеные, будто сейчас денщик душу в эти голенища вкладывал. А еще курт-
ка, вроде замшевая, с кокеткой, без единого пятнышка.
Командир смотрел на щеголя прищурясь, как в ярмарку смотрят на породис-
того жеребца. Взгляд заместителя, примеряясь, проехался по шикарной
куртке неизвестного и стал бесстрастным, как будто не встретил на своем
пути ничего замечательного, предупредим, однако, что глаза его обретали
бесстрастность именно в минуты чрезвычайных обстоятельств. Комиссар тоже
смотрел во все глаза - весело, как смотрят мужчины на непочатую бутыль
первача: будто кто-то пошутил остро, притом непакостно.
Короче говоря, непутевый вид перебежчика поразил присутствующих нешуточ-
но. Напротив, субчик джентльменского вида удостоил личности присутствую-
щих вниманием до обидного малым. Окинув всех троих единовременным взгля-
дом, он как бы исчерпал вопросы, естественные при первом знакомстве, и
интерес его переключился на скудную, походного качества утварь блиндажа.
Молчание между тем вошло в состояние невыносимости.
- Вот, значит, как, - подвел итог перебежчик. - Небогато.
- Вы, судя по всему, привыкли к более роскошной обстановке, - сумрачно
заметил командир. Подозрительные предположения уже кружились у него в
голове, и он наконец дал им ход.
- Роскошь? - рассеянно удивился перебежчик. - Я категорически против
нее. Лишний вес.
- А мы за роскошь, - строго сказал командир. - За такую, чтоб для каждо-
го. Нужники из золота отливать будем.
- А я слышал, - голландское, кафельное лицо гостя исполнилось хитростью,
- что за бедность вы. Чтоб все стали бедными.
От этих белогвардейских слов золотые очки командира подпрыгнули, за-
меститель же, который до последней секунды ничем не выдавал своего отно-
шения к событиям, сделал шаг назад, в темноту, и глаза его загорелись
оттуда огнем. Комиссар Струмилин, выпустив в сторону этих огней мощную
струю табачного дыма, вот что сказал:
- Кто так говорит, отчасти и прав. Пускай мы за бедность. Но бедность,
богатство - эти понятия но имеют точного определения. Они существуют
только во взаимозависимости. Не так ли?..
Все промолчали.
- Поэму "Кому на Руси жить хорошо" помните?
- Помню, - уверенно вставил матрос Чиж, который уже опростал первый ста-
кан командирского чая и теперь желал вступить в общий разговор.
- Так вот, - голос комиссара окреп, - вспомните: бедные ли, богатые, а
счастливых нет. А потому отбросим на время промежуточные понятия и ска-
жем так: мы за общество, где человек был бы счастливым. А?
И он вопросительно взглянул на гостя. Но тот и глазом не мигнул.
- Вы сможете определить понятие счастья? - Гость снисходительно усмех-
нулся.
Комиссар тоже усмехнулся. А замечали вы, если собеседники уже начали ус-
мехаться, оставаясь внешне спокойными, значит, разговор прошел критичес-
кую зону и, значит, один из собеседников начал брать верх.
- Ну что же, - глаза комиссара Струмилина смеялись, - начнем. Счастье -
такое состояние разумного существа в мире, когда все в его существовании
идет по его воле и желанию.
Незнакомец теперь в упор смотрел на комиссара, точно тот отсалютовал пе-
ред его очами лезвием шашки и бросил ее в невидимые ножны. В правой руке
незнакомец держал странную шкатулку, всю усеянную дырочками, ту самую,
что подобрал в поле.
- Что это? - спросил командир.
- Орбитальный передатчик, - вскользь ответил незнакомец, явно но забо-
тясь о доступности сказанного. - У вас есть еще формулировки? Вы их сами
придумываете? - спросил он тревожно.
- Это Кант. Старина Кант. - И голос комиссара потеплел, как если бы речь
шла о его драгоценном живом или мертвом товарище. - Заметьте акценты:
"разумного существа", "все в его существовании", "все" "по его воле".
Так вот, мы за счастье. А теперь сами разберитесь в соотношениях с этим
бедности и богатства.
- Кант, Кант, - бормотал между тем незнакомец в свою шкатулку, - запом-
нить, обязательно запомнить.
Из чего мы должны заключить, что интеллигентность, в которой заподозрил
его Чиж еще в окопе, была, скорее всего, чисто наносной, ибо даже полу-
интеллигент должен бы знать имя великого прибалтийского мыслителя.
- Ах, товарищи! - внезапно вмешался заместитель из своей тьмы. - Непра-
вильную линию допроса взяли. Бедность не порок, счастье не радость! Слю-
ни, понимаешь, распускаем. Его, может, и забросили, чтоб он тут дезорга-
низовывал, зубы заговаривал. А правильная линия - вот она.
Сделав шаг, он оказался у лампы и властно вытянул руку вперед, пятерней
наружу.
- Документы!
- Документы? - незнакомец не хотел понимать, о чем его спрашивают.
