их, и все, исключая Дуэнью и Серафину, нелюбительниц ходить
пешком, следовали за фургоном, дабы посильно облегчить
горемычную клячу. Изабелла опиралась на руку Сигоньяка и время
от времени украдкой бросала на него умиленный взгляд, не
сомневаясь, что он лишь из любви к ней принял решение стать
актером, столь противное дворянской гордости. Она понимала, что
оно достойно укоризны, но у нее не хватало мужества порицать
такое доказательство преданности, которому она непременно
воспротивилась бы, если бы могла его предвидеть, ибо она была
из тех женщин, что забывают о себе и пекутся лишь о благе
любимого. Спустя некоторое время она, утомившись ходьбой, села
в фургон и забилась под одеяло рядом с Дуэньей.
По обе стороны дороги расстилалась нескончаемая белая
безлюдная равнина: ни намека на городок или деревушку.
- Наше представление грозит сорваться, - заметил Педант,
окинув взглядом местность, - не заметно, чтобы зрители спешили
к нам гурьбой, и сбор в виде ветчины, кур и пучков лука,
которым Тиран разжег наш аппетит, представляется мне крайне
сомнительным. Я не вижу ни одной дымящейся трубы, и, насколько
хватает глаз, ни единая колокольня не кажет своего флюгерка.
- Наберись терпения, Блазиус, - успокоил Тиран, - частые
селения заражают воздух, и потому полезно располагать их на
большом расстоянии друг от друга.
- Тогда обитателям здешних краев нечего бояться повальных
болезней, чумы, кровавого поноса, холеры, быстротечной
злокачественной лихорадки, которые, по словам медиков,
случаются от большого скопления людей в одном месте. Если так
будет продолжаться, боюсь, что первый дебют нашего капитана
Фракасса состоится не скоро.
Тем временем день быстро клонился к вечеру, и сквозь
густую пелену свинцовых туч еле виднелся слабый красноватый
свет, указывающий то место, где садилось солнце, соскучившись
освещать столь мрачный и угрюмый ландшафт, испещренный черными
точками - воронами.
От ледяного ветра снег покрылся блестящей коркой.
Несчастная старая кляча продвигалась с неимоверным трудом; на
каждом спуске копыта ее скользили, и как ни выпрямляла она,
точно колья, свои облысевшие колена, как ни оседала на тощий
круп, тяжесть повозки подталкивала ее, хотя Скапен и шел
впереди, держа лошадь под уздцы. Несмотря на стужу, по ее
хлипким конечностям и костлявым бокам струился пот, от трения
сбруя превращалась в белую пену. Легкие ее раздувались, как
кузнечные мехи. Синеватые глаза расширялись в мистическом
ужасе, словно от страшных видений; а иногда она пыталась
свернуть в сторону, как будто незримая преграда вставала перед
нею. Она шаталась, как пьяная, ударяясь своим остовом то об
одну, то о другую оглоблю, а голову то вздергивала, обнажая
десна, то опускала к земле, словно стараясь глотнуть снегу.
Ясно было, что пробил ее час, но она умирала на ходу, как и
подобает честной рабочей лошади. Наконец она свалилась, сделала
слабую попытку отбрыкнуться от смерти, повернулась на бок и уж
больше не встала.
Испуганные внезапным толчком, от которого едва не
опрокинулся фургон, женщины подняли отчаянный крик. Актеры
поспешили им на помощь и тотчас вызволили их. Леонарда и
Серафина ничуть не пострадали, но Изабелла от испуга и
сотрясения лишилась чувств, и Сигоньяк на руках вынес лежавшую
в обмороке девушку, меж тем как Скапен, наклонясь, ощупывал уши
лошади, которая была распластана на земле, точно картонная.
- Сдохла, окончательно сдохла, - сказал Скапен, поднимаясь
с унылым видом, - уши холодные, и шейная жила перестала биться.
- Значит, нам самим придется впрячься в фургон, как
вьючным животным или как рыбакам, что бечевой тянут баркас! Что
за проклятая мысль взбрела мне в голову стать актером! -
возопил Леандр.
- Нашел когда стонать и хныкать! - заревел Тиран,
раздраженный этим несвоевременным нытьем. - Надо набраться
мужества, показать, что нам не страшны превратности судьбы, и
рассудить, как быть дальше. Но прежде всего посмотрим, не очень
ли плоха бедняжка Изабелла; нет, она уже открывает глаза и
стараньями Сигоньяка и тетушки Леонарды приходит в себя. Итак,
труппа должна разбиться на две части. Одна останется с
женщинами подле фургона, другая отправится в разные стороны
искать помощи. Мы не россияне, привычные к скифским морозам, и
не способны зимовать здесь до утра, задом в снегу. Меховых шуб
у нас нет, и к рассвету мы застынем от холода и побелеем от
инея, как обсахаренные фрукты. Капитан Фракасс, Леандр и ты,
Скапен, - вы легки на подъем и быстроноги, как Ахилл Пелид.
Бегите во всю прыть, словно тощие коты, и возвращайтесь к нам
скорее с подмогой. А мы - Блазиус и я - будем стеречь наше
имущество.
Трое перечисленных мужчин уже совсем собрались в путь, не
надеясь, однако, на успех своего предприятия, ибо кругом было
черно, как в печной трубе, и только отблеск снега позволял
нащупывать дорогу; но мрак, стирая очертания предметов,
особенно ярко выделяет огни, - и вот довольно далеко от дороги
у склона холма блеснула красная точечка.
- Вот он, светоч спасения, - воскликнул Педант, - вот она,
земная звезда, столь же отрадная для заплутавших странников,
как Полярная звезда для мореходов in periculo maris1! Эта
благодатная звездочка не что иное, как свеча или лампа,
поставленная на окно; за ней подразумевается уютная теплая
комната, являющаяся частью дома, где обитают скорее
добромыслящие человеческие существа, нежели разнузданные дикари
лестригоны. Без сомнения, в очаге ярким пламенем горит огонь, а
на нем в котелке кипит наваристая похлебка... О, сладостные
грезы, от которых я мысленно облизываюсь, поливая воображаемый
ужин двумя-тремя бутылками доброго вина, вынутыми из погреба и
по старости окутанными паутиной.
- Ты бредишь, друг Блазиус, - заметил Тиран. - Мороз
застудил тебе под лысым черепом мозги, и перед глазами у тебя
мелькают миражи. Одно только верно в твоей болтовые - за этим
огоньком скрывается жилье, что коренным образом меняет нашу
стратегию. Мы все вместе направимся к этому спасительному
маяку. Вряд ли нынче ночью сюда, на пустынную дорогу, завернут
воры, дабы похитить наш лес, городскую площадь и гостиную.
Каждый заберет с собой свои пожитки, благо тяжесть их невелика.
Завтра мы воротимся за фургоном. А пока что я продрог насквозь
и перестал чувствовать кончик носа.
Итак, шествие тронулось: Изабелла шла, опираясь на руку
Сигоньяка, Леандр поддерживал Серафину, Скапен тащил Дуэнью,
Блазиус и Тиран шагали впереди. Они направились полем прямо на
огонек, местами натыкаясь на кусты или овражки, по колено
утопая в снегу. Наконец, провалившись не раз и не два, они
достигли обширного строения, обнесенного длинным забором с
высокими воротами, похожего на ферму, насколько можно было
судить в темноте. Яркий квадрат еще не закрытого ставней окошка
выделялся на черной стене.
Почуяв приближение посторонних, сторожевые собаки
заволновались и подали голос. В ночной тишине явственно слышно
было, как они бегают, скачут и беснуются за оградой. К их возне
присоединились людские шаги и голоса. Скоро вся ферма была на
ногах.
- Подождите в сторонке, - распорядился Педант. - Эти
мирные поселяне испугаются, что нас слишком много и мы, чего
доброго, шайка разбойников, которая вознамерилась завладеть их
сельскими пенатами. Лучше мне, как старику, безобидному и
добродушному с виду, одному постучаться у двери и вступить в
переговоры. Я ни на кого не нагоню страха.
Решено было последовать столь мудрому совету. Согнутым
указательным пальцем Блазиус стукнул в дверь, которая
приотворилась, а затем раскрылась настежь. И тут актеры, стоя
поодаль, по щиколотку в снегу, увидели неожиданное и весьма
удивительное зрелище. Педант и хозяин фермы, поднесший лампу к
лицу докучного пришельца, после нескольких слов, которых актеры
не расслышали, принялись жестикулировать самым оживленным
образом, перемежая возгласы бурными объятиями и поцелуями, как
это принято на театре при встречах друзей.
Ободренные таким приемом, необъяснимым, но, судя по
пылкости пантомимы, вполне благоприятным и радушным, актеры
робко приблизились, приняв смиренный и жалостный вид,
приличествующий путникам в беде, просящим пристанища.
- Эй! Где вы там все? - весело крикнул Педант. - Не
бойтесь ничего; мы попали к собрату по ремеслу, любимцу
Феспида, баловню Талии, музы комедии, одним словом, к
знаменитому Белломбру, имевшему некогда шумный успех при дворе
и в столице, не говоря уже о провинции. Всем вам известно его
достославное имя. Благословите же случай, который привел нас
прямо к той тихой пристани, где светоч сцены философски почил
на лаврах.
- Пожалуйте сюда, милостивые государыни и милостивые
государи, - пригласил Белломбр, выйдя навстречу к актерам с
учтивостью, исполненной изящества и свидетельствовавшей о том,
что под крестьянским обличием он сохранил манеры светского
человека. - Холодный ночной ветер может повредить вашим
бесценным голосам, и, как ни скромно мое жилище, в нем вам
будет удобнее, чем под открытым небом.
Само собой разумеется, спутники Блазиуса не заставили себя
долго просить и поспешили войти в двери фермы, обрадованные
приключением, в котором, впрочем, не было ничего необычайного,
кроме того, что оно подоспело кстати. Блазиус когда-то
подвязался в той же труппе, что и Белломбр, и так как разные
амплуа исключали всякое соперничество между ними, они питали
взаимное уважение и даже очень подружились в силу общего
пристрастия к возлияниям. Бурно проведенная юность привела
Белломбра на подмостки, но, унаследовав после смерти отца ферму
с угодьями, он покинул театр. Для ролей, которые он играл,
требовалась молодость, и он не прочь был уйти со сцены, прежде
чем отставка будет ему подписана морщинами на лбу. Его считали
давно умершим, и старые театралы обескураживали молодых актеров
сравнениями с ним.
Просторная комната, куда вошли актеры, как в большинстве
ферм, служила одновременно спальней и кухней. Одну из стен
занимал очаг с высоким колпаком, украшенным по краю выгоревшими
зелеными шелковыми фестонами. Полукруглый кирпичный выступ в
коричневатой глянцевитой стене указывал место дымохода,
прикрытого сейчас железной заслонкой. На гигантской кованой
решетке с полукруглыми выемками для кастрюль весело
потрескивали пять-шесть поленьев, или, вернее, целых бревен.
Этот щедрый огонь такими отблесками озарял комнату, что свет
лампы был бесполезен; блики пламени выхватывали из мрака
кровать готической формы, мирно дремавшую за пологом,
сверкающими струйками скользили по закопченным балкам потолка,
а пробегая до полу, протягивали причудливые тени от ножек
занимавшего середину комнаты стола, а то еще зажигали искрами
круглые бока кувшинов и кастрюль, стоявших на поставце или
висевших на крюках по стенам.
Две-три книжки, брошенных на столике резного дерева в углу
у окна, показывали, что хозяин не совсем превратился в
землепашца и, памятуя о прежней своей профессии, коротал досуг
длинных зимних вечеров за чтением.
Согретые теплом и ласковым приемом, актеры пришли в
блаженное состояние. Живые краски вернулись на бледные лица и
потрескавшиеся от холода губы. Радость засветилась в тусклых
глазах, Надежда подняла понурые головы. Хромому коварному и
