соскользнула с постамента и скрылась в норе.
- Это, кажись, то самое изваяние Марагонга, о каком ты мне говорил, -
сказал Джориан.
- Охо-хо, боюсь, ты прав, Я один виноват, навлек на тебя погибель.
Прощай, сынок!
Один из обезьянцев принес ржавый железный нож. Вероятно, этот
металлический нож попал сюда случайно, потому что остальные орудия, и даже
оружие, были сделаны из дерева, камня или кости. Дикарь принялся точить
лезвие об алтарь - "вжик-вжик".
- Не убивайся, доктор, - сказал Джориан. - Мы еще поборемся. Ежели б
только они нас связали, отошли в сторонку да отвернулись, может, чего и
вышло б"Вжик-вжик" пело лезвие. Обезьянцы, похоже, не собирались связывать
пленников. Наоборот, они со всех сторон облепили Джориана и Карадура и,
застыв в зловещем ожидании, крепко держали их за руки и ноги.
Наконец дикарь отточил нож, провел пальцем по острию и поднялся на ноги.
По команде, больше похожей на рычание, удерживающие Джориана обезьянцы
подтащили его к алтарю и, не ослабляя хватки, опрокинули на камень. Дикарь с
ножом подошел к статуе, воздел руки и завывающим голосом произнес речь, в
которой Джориан уловил слово "Марагонг".
После этого обезьянец повернулся к Джориану и склонился над будущей
жертвой. Он вскинул нож, собираясь, навалившись на острие, провести по
джо-риановой груди длинный неглубокий надрез от горла до пупка. Джориан
напрягся, приготовившись мужественно сносить боль.
Нож с легкостью рассек джорианову рубаху, но под ней оказалась прочная
кольчуга; ножом ее было не проткнуть. Гортанно вскрикнув, обезьянский жрец
еще ниже склонился над Джорианом и, распахнув вспоротую рубаху, стал
разглядывать непонятный железный нагрудник. Раздалась команда, и двое
обезь-янцев, которые удерживали Джориана на алтаре, принялись теребить
кольчугу, стараясь вытряхнуть из нее пленника. Пока они сражались с
кольчугой, спорили и тянули в разные стороны, где-то над головой Джориана,
непонятно почему, разразилась перебранка. Вскоре она переросла в общий
гвалт.
Шум мало-помалу стих. Джорианов страж рывком приподнял пленника и усадил
на жертвеннике. Джориан оказался лицом к лицу с на редкость безобразным
обезьянцем средних лет; обезьянец наставил на него толстый волосатый палец.
- Ты Джориан? - на ломаном новарском языке спросило это существо.
- Ага. А ты кто?
- Моя Зор. Ты помнишь? Ты спасать моя жизнь.
- Клянусь медными яйцами Имбала! - гаркнул Джориан. - Еще б не помнить.
Только не говори мне, о Зор, что, сбежав из клетки, ты на своих двоих
отмахал всю дорогу от западных отрогов Козьей Кручи до Комилакха!
- Моя сильный. Моя пешком.
- Ну, ты молодчина! Как поживаешь?
- Моя хорошо. Моя начальник.
- Что теперь с нами будет?
- Ты помогать моя, я помогать твоя. Куда ты идти?
- Мы собирались добраться до Халгира и переплыть пролив.
- Ты иди.
Зор растолкал обезьянцев, стороживших Джориана, и мощной волосатой рукой
обнял его за плечи. Джориан поежился: кулаки обезьянцев живого места на нем
не оставили. Размахивая свободной рукой, Зор обратился к остальным дикарям с
короткой, но энергичной речью. Джориан, хоть и не понял ни слова, решил, что
Зор говорит: этот человек личный друг Зора, и кто его тронет, тому, дескать,
не поздоровится.
- А как быть с моим другом? - спросил Джориан.
- Ты идти, он оставаться. Он нам не помогать. Мы его убить.
- Либо отпусти нас обоих, либо никого. Зор злобно уставился на Джориана,
- Зачем ты это говорить?
- Он мой друг. Будь он твоим другом, ты бы так же поступил, разве нет?
Зор поскреб в затылке.
- Ты говорить правильно. Ладно, он тоже идти.
На другой день разразилась гроза. Джориан с Карадуром, оставив позади
берега Шриндолы, с трудом пробирались джунглями на северо-восток; по бокам
трусцой бежали обезьянцы из отряда сопровождения: они показывали дорогу и
добывали еду.
- Сынок, - сказал Карадур, - если я когда-либо и осуждал тебя, то сейчас
смиренно молю о прощении.
- Что? - сквозь завывание ветра и громовые раскаты прокричал Джориан.
Карадур повторил.
- Доктор, ты чего? - спросил Джориан.
- Ты был готов пожертвовать собой, стерпеть такую ужасную боль, ты был на
волосок от гибели, а меня не бросил, хотя имел прекрасную возможность
сбежать. Я перед тобой преклоняюсь.
- Ой, ну что за чушь! Я ж ненароком брякнул. Кабы успел мозгами
пораскинуть, наверняка б духу не хватило. По правде сказать, я как нож этот
обдирочный увидел, до того напугался... ну, ладно, ладно, не буду больше про
свои страхи вслух рассказывать.
- Наш новый бог у тебя?
- В ранце, хотя будет ли нам прок от милейшего Тваши, еще бабка надвое
сказала. По-моему, нам пора основать новую религию: культ бога нелепостей.
Ежели миром и правит какая-то сила, так это сила нелепицы. Сам посуди: ты
произносишь заклинание, чтоб отвести врагам глаза, а оно действует
шиворот-навыворот и прямиком ведет их к нам.
- Заклинание тут ни при чем. У нас не было нужных ингредиентов.
- Потом я натыкаюсь на статуэтку Тваши. Бог спасает нас от мальванцев -
только затем, чтобы отдать в лапы обезьянцев, которых он, видите ли, не
заметил, потому как слишком увлекся пересказом длиннющей нудной байки о
каком-то древнем царе. А когда он их все ж таки узрел, то не мог вмешаться
из страха перед более могущественным Марагонгом.
Потом нам удается спастись от мучительной смерти, потому как поблизости
случайно объявляется Зор, да мало того что объявляется, он еще меня узнает,
хоть я б его ни в жисть не узнал; по мне все дикари на одно лицо. Зор-то
думает, я его нарочно из клетки у Ритосова дома выпустил. А правду сказать,
это была чистая случайность, я влип по собственной глупости, и ежели б не
красотка, Ритос бы как пить дать меня прикончил.
Так и это еще не все. Сложи о нас балладу какой-нибудь стихоплет, не
миновать бы нам с Ванорой стать неразлучными любовниками. А на самом деле
что выходит? Едва закрутив любовь, она обнаруживает, что на дух меня не
переносит, и уходит к этому придурку Босо, которому бы самое место среди
наших охранников-обезьянцев. После этого попробуй мне сказать, что в мире
есть хоть капля смысла!
- Я убежден, что, окажись наш слабый человеческий разум в состоянии
постичь этот мир, в нем бы обнаружилась бездна смысла.
- Ха! Как бы там ни было, но ежели на обед опять подадут коренья и
плесневые грибы с подливкой из протертых клопов, я попрошу наших
новоявленных друзей отвести меня обратно в Кулбагарх и принести в жертву. Уж
лучше помереть, чем так поститься!
8
Ковыльное море
Наступил месяц Барана, и в швенских степях задули холодные ветры. К
северу до самого горизонта, не оживленного ни деревом, ни домом, ни горным
хребтом, тянулась пологая холмистая равнина. Весенняя поросль еще не взошла,
поэтому высокая жухлая трава имела грязновато-желтый оттенок. На местах
проплешин обнаружилась сырая черная земля. Изредка равнину пересекала
неглубокая, извилистая речка; на берегах вздувшегося по весне потока росли
карликовые ивы и ольховник. В тени деревьев сохранились островки нестаявшего
снега.
Конь и белый осел - те самые, на которых Джориан с Карадуром больше трех
месяцев назад выехали из Тримандилама, бодрой рысцой бежали по степи. Их
седоки были по пояс облеплены глиной, потому что при каждом шаге из-под
копыт с плюханьем вылетал черный фонтанчик жидкой грязи.
Добравшись до Халгира и выйдя к проливу, отделяющему Срединное море от
небольшого по величине Сикхонова моря, беглецы целый месяц проболтались на
берегу, ожидая, пока установится погода и можно будет перебраться на другую
сторону. По правде сказать, они даже обрадовались вынужденному отдыху:
Карадур был так измучен, что едва тянул ноги. Да и здоровяк Джориан,
перенесший огромное физическое напряжение, помноженное на своеобразную
обезьян-скую диету, чувствовал себя совершенно разбитым.
За месяц больная рука Джориана зажила; кроме того, они смогли
подготовиться к путешествию вокруг северного побережья Срединного моря.
Джориан починил башмаки, которые совсем развалились, не выдержав
комилакхской сырости. Карадур обменял свои сандалии на пару валенок. И тот,
и другой обзавелись овчинными полушубками и меховыми шапками.
Выехав из Гилгира, расположенного на северной стороне пролива как раз
напротив Халгира, путники двинулись вдоль берега, удаляясь от него лишь
затем, чтобы пересечь какой-нибудь мыс или полуостров у основания и, таким
образом, сократить путь. Почти месяц они скитались по этим безлюдным местам
и бывали рады, когда им изредка удавалось повстречать человека.
Раз, проезжая долиной, Джориан с Карадуром наткнулись на развалины
сгоревшей деревушки. Один крестьянин, всю жизнь проживший в этой местности,
поведал им печальную историю. Считалось, что деревня находится под
покровительством Гнидмара, хана из рода Айлингов. Деревня процветала, дела
быстро шли на лад, и тогда Гнидмар повелел ее спалить, дабы успехи крестьян
не привлекали в степь новых переселенцев, которые огородят и вспашут земли,
лишив его пастбищ.
На ночлег путники останавливались у речек; здесь можно было нарубить
веток и устроить постели, чтобы не ложиться прямо в грязь. Два раза Джориану
удалось пополнить запасы провизии, подстрелив из лука степную антилопу.
Однажды они заметили небольшое стадо мамонтов, бредущих, как всегда по
весне, на север, в леса далекого Хрота, но благоразумно уступили им дорогу.
Точно так же они обошли сторонкой единорога - огромное, приземистое,
заросшее щетиной крутобокое чудище, очень похожее на обитающего в тропиках
носорога, с той только разницей, что единственный рог степного чудища рос
над глазами посреди лба.
По северному побережью Срединного моря растянулись цепью несколько
городов. На самой оконечности вытянутого в длину треугольного полуострова -
одного из так называемых Клыков Халгира - стоял Гилгир, северный сосед
Халгира, расположенного по другую сторону Халгирского пролива. Гилгир и
Хал-гир, утопающие в грязи рыбацкие деревеньки, населяли большей частью
плосколицые и узкоглазые выходцы из Айджо и Салимора. Через эти поселения
протекал тоненький торговый ручеек, поэтому здесь часто останавливались
корабли, курсировавшие между Са-лимором и портами Срединного моря. Однако
торговля Халгира с внутренними районами шла вяло: комилак-хские обезьянцы
были не слишком выгодными покупателями.
Крупнейшим портом северного побережья Срединного моря считался Истхойн,
расположенный в глубине залива Норли. Он один во всей Швении мог
похвастаться крепостной стеной и определенной независимостью. Этим город был
обязан хану Гендингов, самой свирепой из швенских орд. Джориан с Карадуром
стремились побыстрее добраться до Истхойна, надеясь сесть там на
какой-нибудь корабль, плывущий в Тар-ксию.
Когда они проезжали по степному распадку, Джориан вдруг заметил:
- Когда эта проклятущая кляча ударяется в галоп, так с левой ноги еще
куда ни шло, а с правой - будто по ухабам несет. Как он мне седлом каждый
раз наподдаст, - все, думаю, полетела душа в небеса. Вот, решил обучить
полудурка скакать на одной левой...
Ветер с заунывным воем трепал ковыль.
- Ничто так не помогает полюбить родину, как путешествие в дальние
страны, - проговорил Джориан,Одни любят тропиков темных жару,
Где змеи обвили деревьев кору,
Где преет одежда во влажном пару.
А мне не забыть холодок поутру
В Новарии, родной Новарии.
Другой по равнине бескрайней грустит,
Где мокнет трава и повозка скрипит,
