совершенно безучастное выражение - словно он щупал кусок говядины.
- Думаю, мы все-таки попробуем прорваться на выпускной бал, - сказала
Крис. - В знак протеста или что-нибудь в этом духе.
- В самом деле? - Сью была откровенно удивлена.
- Да нет, в общем-то, - ответила Крис, думая уже о чем-то другом. -
Не знаю, еще не решила. - Лицо ее вдруг исказила гримаса ярости,
неожиданно и без предупреждения, как появляется воронка смерча. - Все
из-за этой стервы Кэрри, черт бы ее побрал! Чтоб ей сдохнуть со всеми ее
набожными выходками!
- Да брось ты. Что ты так заводишься?
- Если бы вы все тоже заявили, что не пойдете на бал! Боже, Сью,
почему бы тебе не послать это дело к черту? Тут бы мы их и прижали. Я
никогда не считала тебя послушной пешкой.
Сью почувствовала, что краснеет.
- Не знаю, как все, а я никогда не была ничьей пешкой. С наказанием я
согласилась, потому что его заслужила. Мы действительно поступили
погано. Вот так.
- Чушь собачья! Эта Кэрри, дурища хренова, трезвонит направо и
налево, что все, кроме нее и ее драгоценной пресвятой мамаши, отправятся
в ад, а ты ее защищаешь! Надо было взять эти салфетки и запихать ей в
глотку, черт побери!
- Ну-ну... Ладно, Крис. Пока. - Сью резко встала и вышла из-за
столика.
На этот раз покраснела Крис: кровь прилила к лицу так стремительно,
словно ее внутреннее солнце вдруг заслонило красное облако.
- Тоже мне. Орлеанская Дева! Я помню, ты участвовала в этом, как и
все мы!
- Да, - произнесла Сью дрожащими губами. - Только я остановилась.
- Ты только подумай, а? - с деланным удивлением воскликнула Крис. -
Ну прямо святая! Забери свое пиво! А то я ненароком дотронусь и
превращусь в золотую статую.
Сью повернулась к ней спиной и, чуть не споткнувшись, выбежала на
улицу. Ей было очень плохо, настолько плохо, что ни слезы, ни злость не
могли еще этого выразить. Она всегда умела ладить с другими и
поссорилась с кем-то, пожалуй, в первый раз с тех пор, как они перестали
дергать друг друга за косы. Впервые в жизни она поступила из Принципа.
И конечно же, Крис ударила ее в самое больное место: она
действительно лицемерила, чего уж там. Укрытый глубоко-глубоко в душе
жил ненавистный точный ответ: то, что она покорно приняла наказание и
каждый день ходила в спортивный зал, где под присмотром мисс Дежардин
они целый час потели, выполняя упражнения и бегая кругами, не имело
ничего общего с благородством. Просто ей любой ценой нужно было попасть
на свой выпускной бал. Любой ценой.
Томми еще не появился. Внутри у Сью словно свернулся тугой узел, и
она направилась обратно к школе. Сью, славная Мисс Женский Клуб,
Сюзи-Картинка, Примерная Девочка, которая делает Это только с мальчиком,
за которого собирается выйти замуж - разумеется, с соответствующей
публикацией и фотографиями в местном воскресном приложении. Двое
ребятишек. Которых нужно будет драть, чтобы света белого не взвидели,
если они проявят хотя бы какие-то признаки честности, - если будут
ссориться, драться или откажутся улыбаться каждому, кто этого ожидает.
Выпускной бал. Голубое платье. Букетик на корсаж, что пролежал с
полудня в холодильнике. Томми в белом смокинге, камербанде, черных
брюках и черных ботинках. Родители, щелкающие в гостиных своими
"Кодаками" и "Поляроидами". Креповые украшения, маскирующие голые стены
и потолочные балки спортивного зала. Две группы: одна играет рок, другая
- медленную музыку. Лишние тут не нужны. Всякие там Крис и прочие,
держитесь подальше.
Только для будущих членов загородного клуба, будущих жителей Чистого
Американского Городка.
Наконец прорвались слезы, и она бросилась бегом.
Из книги "Взорванная тень" (стр. 60):
Приведенный ниже отрывок взят из письма Кристины Харгенсен Донне
Келлог. Донна Келлог переехала из Чемберлена в Провиденс, штат
Род-Айленд, осенью 1978 года. Очевидно, она была одной из близких подруг
Крис Харгенсен, которой та особенно доверяла. Письмо отправлено 17 мая
1979 года.
"Короче, меня выперли с выпускного бала, а папочка сдрейфил и решил
не подавать на них в суд. Но им это так не пройдет. Я еще не знаю, что
сделаю, но клянусь я им всем, сукиным детям, такой сюрприз
приготовлю..."
Семнадцатое. Семнадцатое мая. Кэрри натянула длинную белую ночную
рубашку и вычеркнула день на календаре. Каждый уходящий день она
вычеркивала жирным черным фломастером, хотя сама понимала, что это
свидетельствует о довольно паршивом отношении к жизни. Впрочем, ей было
все равно. Беспокоило ее лишь то, что завтра мама заставит снова идти в
школу, и ей снова предстоит встретиться с Ними.
Она села в маленькое кресло-качалку у окна - кресло, купленное на
свои собственные деньги, - и закрыла глаза, стараясь избавиться от
мыслей о Них и от всех других беспорядочных, ненужных мыслей - будто
подметаешь пол: поднимаешь краешек сознания, словно ковер, и заметаешь
туда весь мусор. Все. Готово.
Кэрри открыла глаза и посмотрела на щетку для волос, лежавшую на
комоде.
Раз!
Щетка поднялась над комодом... Тяжело. Будто пытаешься слабыми руками
поднять штангу. У-у-у-у...
Щетка скользнула к краю, проползла за точку, где она уже должна была
упасть, и осталась висеть, чуть подрагивая, словно на невидимой нити.
Глаза Кэрри превратились в узенькие щелочки. На висках забились вены.
Врачей наверняка очень заинтересовало бы, что в этот момент происходит в
ее организме: логики, на первый взгляд, тут нет никакой.
Дыхание упало до шестнадцати вздохов в минуту. Давление поднялось:
190 на 100. Пульс: 140 - больше чем у астронавтов при стартовой
перегрузке. Температура понизилась до 94,3 градусов <По Фаренгейту.>.
Организм пережигал энергию, которая взялась ниоткуда и уходила в никуда.
Электроэнцефалограмма показала бы, что альфа-ритм уже не волна, а
огромные зазубренные пики...
Кэрри осторожно положила щетку на место. Отлично. Вчера она ее
уронила. Как в "Монополии": прогораешь - идешь в тюрьму.
Она снова закрыла глаза и принялась раскачиваться в кресле. Организм
возвращался в нормальное состояние: дыхание участилось, и какое-то время
она дышала часто-часто, словно после быстрого бега. Кресло чуть
поскрипывало. Впрочем, это не раздражало. Скорее, успокаивало.
Туда-сюда, туда-сюда. В голове ни единой мысли...
- Кэрри? - донесся до нее слегка обеспокоенный голос матери.
(видимо она чувствует какие-то помехи как радио когда включаешь на
кухне миксер хорошо хорошо)
- Ты уже помолилась, Кэрри?
- Молюсь, - отозвалась она.
"Да-да. Молюсь, не беспокойся".
Она посмотрела на свою маленькую, почти детскую кровать.
Раз!
Огромная тяжесть. Неподъемная.
Кровать задрожала, и одна ножка оторвалась от пола дюйма на три.
Кэрри отпустила ее, и кровать с грохотом встала на место. С играющей
на губах улыбкой она ждала, когда мама разразится сердитыми криками, но
та промолчала. Кэрри встала, подошла к кровати и скользнула под
прохладную простыню. Голова болела, и немного мутило, но после этих
упражнений так было всегда. Сердце билось так часто, что ей даже стало
страшно.
Она протянула руку, выключила свет и откинулась на спину. Не на
подушку - потому что мама не разрешала ей спать на подушке.
Ей чудились черти, ведьмы, всякая нечисть.
(наверно я ведьма мама дьявольское отродье)
Вот они несутся в ночи, сквашивают где только можно молоко,
опрокидывают маслобойки, напускают порчу на урожай, а Эти прячутся
испуганно в своих домишках с нарисованными на дверях знаками против
нечистой силы.
Кэрри закрыла глаза, заснула, и ей приснились огромные живые валуны -
они ломились сквозь ночь, разыскивая маму и всех Их. Те пытались бежать,
прятались. Но не скроет их камень, и мертвое дерево не даст прибежища.
Из книги "Меня зовут Сьюзен Снелл", Сьюзен Снелл (Нью-Йорк: Саймон
энд Шустер, 1986), стр. I-IV:
В том, что произошло в Чемберлене в Ночь выпускного бала, есть один
момент, которого не понял никто. Не поняла пресса, не поняли ученые из
Дьюкского университета, не понял Дэвид Конгресс - хотя его "Взорванная
тень", пожалуй, единственная хотя бы наполовину честная книга из
написанных на эту тему - и конечно, не поняла Комиссия по делу Кэриетты
Уайт, которая попросту сделала из меня козла отпущения.
Этот наиважнейший факт заключается в том, что все мы, в сущности были
детьми.
Кэрри исполнилось семнадцать, Крис Харгенсен - семнадцать, мне -
семнадцать, Томми Россу - восемнадцать, Билли Нолану (который остался в
девятом классе на второй год, а потом, видимо, все-таки научился
прикидываться на экзаменах пай-мальчиком) - девятнадцать...
Дети постарше проявляют свое отношение к происходящему вокруг более
социально-приемлемым образом, чем дети младшего возраста, и тем не менее
они тоже принимают неверные решения, реагируют чрезмерно сильно или
недооценивают значение событий.
В первой главе, следующей сразу за этим предисловием, я
продемонстрирую сказанное на собственном примере - насколько смогу.
Однако то, о чем я собираюсь рассказать, чрезвычайно важно для понимания
моей роли в тех событиях, и если я хочу очистить свое имя от различных
домыслов, мне предстоит вспомнить некоторые сцены, которые до сих пор
вызывают боль в душе...
Я уже говорила об этом, и довольно подробно, перед членами Комиссии
по делу Кэриетты Уайт, но мой рассказ был воспринят с недоверием. После
четырех сотен смертей и разрушения целого города очень легко забывается
один важный факт: мы были детьми. Да, детьми, которые хотели сделать как
лучше...
- Ты в своем уме?
Томми глядел на нее и часто моргал, не желая поверить в то, что
услышал. Они были у него дома, работал телевизор, но на экран никто не
обращал внимания. Мать Томми отправилась в гости к миссис Клейн, живущей
на другой стороне улицы. Отец работал в подвальной мастерской, делал
скворечник.
Сью съежилась под его взглядом, но осталась непреклонна.
- Я так хочу, Томми.
- Да, но я совсем этого не хочу. В жизни не слышал ничего чуднее.
Такое впечатление, будто ты делаешь это на спор.
Лицо ее застыло холодной маской.
- Вот как? А кто вчера больше всех трепался? Получается, как до дела
доходит...
- Эй, подожди! - Он совсем не обиделся и даже улыбнулся. - Я же не
отказался. Пока не отказался, во всяком случае.
- Ты...
- Подожди. Куда ты так торопишься? Дай мне сказать. Ты хочешь, чтобы
я пригласил Кэрри Уайт на выпускной бал. О'кей, я понял. Но я не понимаю
кое-чего другого.
- Например? - Она наклонилась вперед.
- Во-первых, какой в этом смысл? А, во-вторых, с чего ты взяла, что
она согласится, даже если я ее приглашу?
- Как это не согласится? Ты... - Она сбилась с мысли. - Ты... Ты всем
нравишься и вообще...
- Мы оба знаем, что у Кэрри нет причин хорошо относиться к людям,
которые всем нравятся.
- Она пойдет с тобой.
- Почему?
Вопрос загнал ее в угол, и Сью бросила на него взгляд, в котором
чувствовались и вызов, и гордость одновременно.
- Я видела, как она на тебя смотрит. Она в тебя влюблена. Как и
половина девчонок в школе. Томми закатил глаза.
- Нет, правда, - добавила Сью, словно оправдываясь. - Она не сможет
тебе отказать.
- Ну, предположим, я тебе поверил, - сказал Томми. - А как насчет
всего остального?
- Имеешь в виду, ради чего все это? Это... это поможет ей выбраться
из своего панциря, разумеется. Вовлечет ее... - она не закончила фразу и
умолкла.
- Вовлечет ее в общий праздник? Бог с тобой, Сюзи? Ты сама в эту чушь
