он теперь возненавидит ее - он, ее дорогой благородный Эшли, - за то,
что она опозорила его? Конечно, возненавидит - тем более что спасла их
Мелани своими возмущенно распрямленными плечиками, любовью и доверием,
какие звучали в ее голосе, когда она, скользнув к Скарлетт по натертому
полу, обняла ее и стала с ней рядом, лицом к любопытно-ехидной, скрыто
враждебной толпе. Как она точно заклеила прорезь, сквозь которую мог
ворваться скандал, продержав возле себя Скарлетт весь этот страшный ве-
чер. Люди были холодны с ней, несколько ошарашены, но - вежливы.
Ах, как это унизительно - спасаться за юбками Мелани от тех, кто так
ненавидит ее, кто разорвал бы ее на куски своим перешептыванием! Спа-
саться с помощью слепой веры Мелани - именно Мелани!
При мысли об этом по телу Скарлетт пробежал озноб. Она должна выпить,
выпить как следует, прежде чем сможет лечь и попытается уснуть. Она на-
кинула поверх капота на плечи шаль и поспешила вниз, в темный холл, - ее
ночные туфли без пяток громко хлопали в тишине. Она была уже на середине
лестницы, когда увидела тоненькую полоску света, пробивавшуюся из-под
закрытой двери в столовую. Сердце у нее на секунду перестало биться.
Свет уже горел там, когда она вернулась домой, а она была слишком
расстроена и не заметила? Или же Ретт все-таки дома? Он ведь мог войти
потихоньку, через кухонную дверь. Если Ретт дома, она тотчас же на цы-
почках вернется к себе и ляжет в постель без коньяка, хоть ей и очень
нужно было бы выпить. Тогда ей не придется встречаться с Реттом. У себя
в комнате она будет в безопасности: можно ведь запереть дверь.
Но только она нагнулась, чтобы снять ночные туфли и тихонько вер-
нуться назад, как дверь в столовую распахнулась и при неверном свете
свечи в проеме возник силуэт Ретта. Он казался огромным, необычайно ши-
рокоплечим - жуткая черная безликая фигура, которая стояла и слегка по-
качивалась.
- Прошу вас, составьте мне компанию, миссис Батлер, - сказал он, и
голос его звучал чуть хрипло.
Он был пьян, и это бросалось в глаза, а она никогда еще не видела,
чтобы Ретт был так пьян, что это бросалось в глаза. Она в нерешительнос-
ти медлила, и, поскольку не говорила ни "да", ни "нет", он повелительно
взмахнул рукой.
- Да идите же сюда, черт бы вас побрал! - грубо рявкнул он.
"Должно быть, он очень пьян", - подумала она, и сердце ее отчаянно
заколотилось. Обычно чем больше он пил, тем вежливее становился. Чаще
язвил, больнее жалил словами, но держался при этом всегда церемонно -
подчеркнуто церемонно.
"Я не должна показывать ему, что боюсь", - подумала она и, плотнее
закутавшись в шаль, пошла вниз по лестнице, высоко подняв голову, громко
стуча каблуками.
Он отступил в сторону и с поклоном пропустил ее в дверь, - в этом
поклоне была такая издевка, что она внутренне содрогнулась. Она увидела,
что он снял фрак и развязал галстук - концы его болтались по обеим сто-
ронам распахнутого воротничка. Из-под расстегнутой на груди рубашки тор-
чала густая черная шерсть. Волосы у него были взъерошены, налитые кровью
глаза прищурены. На столе горела свеча-маленькая точка света, громоздив-
шая тени в высокой комнате, превращая массивные шкафы и буфет в застыв-
шие, притаившиеся чудовища. На столе стоял серебряный поднос; на нем -
хрустальный графин с лежавшей рядом пробкой и рюмки.
- Садитесь, - отрывисто приказал Ретт, проходя следом за ней в комна-
ту.
Новый, неведомый дотоле страх овладел Скарлетт, - страх, по сравнению
с которым боязнь встретиться с Реттом лицом к лицу казалась ерундой. Он
выглядел, и говорил, и вел себя сейчас, как чужой человек. Перед ней был
Ретт-грубиян - таким она прежде никогда его не видела. Никогда, даже в
самые интимные минуты, он не был таким - в худшем случае проявлял к ней
небрежение. Даже в гневе он был мягок и ехиден, а виски обычно лишь
обостряло его ехидство. Сначала Скарлетт злилась и пыталась сломить его
небрежение, но вскоре смирилась - ее это даже устраивало. Долгое время
она считала, что ему все безразлично и что ко всему в жизни, включая ее,
он относится не всерьез, а как к шутке. Но сейчас, глядя на него через
стол, она поняла - и у нее засосало под ложечкой, - что наконец появи-
лось что-то ему небезразличное, далеко не безразличное.
- Не вижу оснований, почему бы вам не выпить на ночь, даже если я
плохо воспитан и сегодня явился ночевать домой, - сказал он. - Налить?
- Я вовсе не собиралась пить, - сухо ответила она. - Просто услышала
шум и спустилась.
- Ничего вы не слышали. И не стали бы вы спускаться, если б знали,
что я дома. А я сидел здесь и слушал, как вы бегаете у себя по комнате.
Вам, видно, очень нужно выпить. Так выпейте.
- Я вовсе не...
Он взял графин и плеснул в рюмку коньяку, так что перелилось через
край.
- Держите, - сказал он, всовывая ей рюмку в руку. - Вас всю трясет.
Да перестаньте прикидываться. Я знаю, что вы втихую пьете, и знаю
сколько. Я уже давно собирался вам сказать, чтоб вы перестали притво-
ряться и пили в открытую, если вам охота. Вы что, думаете, меня хоть
сколько-нибудь занимает то, что вы пристрастились к коньячку?
Она взяла мокрую рюмку, честя его про себя на чем свет стоит. Он чи-
тает ее мысли, как раскрытую книгу. Он всегда читал ее мысли, а как раз
от него-то она и хотела их скрыть.
- Пейте же, говорю вам.
Она подняла рюмку и резким движением руки, не сгибая запястья, опро-
кинула содержимое себе в рот - совсем как это делал Джералд, когда пил
чистое виски, - опрокинула, не подумав о том, каким привычным и неженс-
ким выглядит этот жест. Ретт не преминул это отметить, и уголок его рта
пополз вниз.
- Присядьте, и давайте мило, по-домашнему поговорим об изысканном
приеме, на котором мы только что побывали.
- Вы пьяны, - холодно сказала она, - а я хочу лечь.
- Я очень пьян и намерен надраться еще больше до конца вечера. А вы
никуда не пойдете и не ляжете - пока. Садитесь же.
Голос его звучал все так же подчеркнуто холодно и тягуче, но она по-
чувствовала за этими словами рвущуюся наружу ярость - ярость безжалост-
ную, как удар хлыста. Она колебалась, не зная, на что решиться, но он
уже стоял рядом и крепко схватил ее за руку, причинив ей боль. Он слегка
вывернул ей руку, и, вскрикнув от боли, Скарлетт поспешила сесть. Вот
теперь ей стало страшно - так страшно, как еще никогда в жизни. Когда он
нагнулся к ней, она увидела, что лицо у него темно-багровое, а глаза
по-прежнему угрожающе сверкают. И было что-то в их глубине, чего она
прежде не видела, не могла понять, что-то более сильное, чем гнев, более
сильное, чем боль, владело им, отчего глаза его сейчас горели краснова-
тым огнем, как два раскаленных угля. Он долго смотрел на нее - сверху
вниз, - так долго, что, не в силах сохранить вызывающий вид, она вынуж-
дена была опустить глаза; тогда он тяжело рухнул в кресло напротив нее и
налил себе коньяку. Мозг Скарлетт лихорадочно работал, придумывая систе-
му обороны. Но пока Ретт не заговорит, ей ведь трудно что-то сказать,
ибо она в точности не знала, в чем он ее обвиняет.
Он медленно пил, наблюдая за ней поверх края рюмки, и она вся напряг-
лась, стараясь сдержать дрожь. Какое-то время лицо его оставалось зас-
тывшим, потом он рассмеялся, продолжая на нее смотреть, и при звуке его
смеха ее снова затрясло.
- Забавная была комедия сегодня вечером, верно?
Она молчала - лишь поджала пальцы в свободных туфлях, надеясь, что,
быть может, это уймет ее дрожь.
- Прелестная комедия со всеми необходимыми действующими лицами. Селя-
не, собравшиеся, чтобы закидать камнями падшую женщину; опозоренный муж,
поддерживающий свою жену, как и подобает джентльмену; опозоренная доена,
в порыве христианского милосердия широко раскинувшая крылья своей безуп-
речной репутации, чтобы все ими прикрыть. И любовник...
- Прошу вас...
- Не просите. Во всяком случае, сегодня. Слишком уж все это занима-
тельно. И любовник, выглядящий абсолютным идиотом и мечтающий уж лучше -
умереть. Как вы чувствовали себя, моя дорогая, когда женщина, которую вы
ненавидите, стояла рядом с вами и прикрывала ваши грехи? Садитесь же.
Она села.
- Вы, я полагаю, едва ли больше ее за это полюбили? Вы сейчас разду-
мываете, знает ли она все про вас и Эшли... раздумываете, почему она так
поступила, если знает... и, быть может, она это сделала только для того,
чтобы спасти лицо. И вы считаете, что она дурочка, хотя это и спасло ва-
шу шкуру. Тем не менее...
- Я не желаю больше слушать...
- Нет, вы меня выслушаете. И я скажу вам это, чтобы избавить вас от
лишних волнений. Мисс Мелли действительно дурочка, но не в том смысле,
как вы думаете. Ей, конечно же, кто-то все рассказал, но она этому не
поверила. Даже если бы она увидела своими глазами, все равно бы не пове-
рила. Слишком много в ней благородства, чтобы она могла поверить в от-
сутствие благородства у тех, кого любит. Я не знаю, какую ложь сказал ей
Эшли Уилкс... но любая самая неуклюжая ложь сойдет, ибо она любит Эшли и
любит вас. Честно говоря, не понимаю, почему она вас любит, но факт ос-
тается фактом. Так что придется вам нести и этот крест.
- Если бы вы не были так пьяны и не вели себя так оскорбительно, я бы
все вам объяснила, - сказала Скарлетт, к которой в какой-то мере верну-
лось самообладание. - Но сейчас...
- А меня не интересуют ваши объяснения. Я знаю правду лучше, чем вы.
Клянусь богом, если вы еще хоть раз встанете с этого стула... Однако ку-
да больше, чем сегодняшняя комедия, меня забавляет то, что вы из высоко
целомудренных соображений отказывали мне в радостях супружеского ложа
из-за моих многочисленных грехов, а сами вожделели в душе Эшли Уилкса.
"Вожделели в душе" - хорошее выражение, верно? Сколько хороших выражений
в этой книжице, правда?
"Какой книжице? Какой?" - мысли ее метались, глупо, бессмысленно, а
глаза испуганно озирали комнату, машинально отмечая тусклый блеск тяже-
лого серебра в неверном свете свечи, пугающую темноту в углах.
- Я был изгнан потому, что моя грубая страсть оскорбляла ваши утон-
ченные чувства... и потому, что вы не хотели больше иметь детей. Бог ты
мой, до чего мне было больно! Как меня это ранило! Что ж, я ушел из до-
ма, нашел милые утехи, а вас предоставил вашим утонченным чувствам. Вы
же все это время гонялись за многострадальным мистером Уилксом. Ну, а
он-то, черт бы его подрал, чего мучается? В мыслях не может сохранять
верность жене, а физически не может быть ей неверным. Неужели нельзя на
что-то решиться - раз и навсегда? Вы бы не возражали рожать ему детей,
верно... и выдавать их за моих?
Она с криком вскочила на ноги, но он мгновенно поднялся с места и с
легким смешком, от которого у Скарлетт кровь застыла в жилах, крепко
прижал ее плечи к спинке стула своими большими смуглыми руками и заста-
вил снова сесть.
- Посмотрите на мои руки, дорогая моя, - сказал он, сгибая их перед
ней и разгибая. - Я мог бы запросто разорвать вас на куски и разорвал
бы, лишь бы изгнать Эшли из ваших мыслей. Но это не поможет. Значит,
придется убрать его из ваших мыслей иначе. Вот я сейчас возьму этими ру-
ками вашу головку и раздавлю, как орех, так что никаких мыслей в ней не
останется.
Он взял ее голову, пальцы его погрузились в ее распущенные волосы,
они ласкали - твердые, сильные, потом приподняли ее лицо. На нее смотрел
совсем чужой человек - пьяный незнакомец, гнусаво растягивающий слова.
Ей всегда была присуща этакая, звериная смелость, и сейчас, перед лицом
опасности, она почувствовала, как в ней забурлила кровь, и спина ее вып-
рямилась, глаза сузились.
- Вы пьяный идиот, - сказала она. - Уберите прочь руки.
К ее великому изумлению, он послушался и, присев на край стола, налил
