солдаты разрезали верхнюю одежду Христа на части.
Благочестивые люди, следуя предписанию, пришивали к краям плаща голубые
кисти, "канафы". Из Евангелия мы знаем, что были они и на одежде Спасителя.
Во время молитвы Иисус, по иудейскому обычаю, надевал на плечи таллит
(таллиф) -- особый продолговатый плат с полосами. Иногда концы его
закидывались за спину. Без сомнения, таллит был на Христе во время Тайной
Вечери.
Если одежду Иисуса мы в целом можем представить, то о Его лице,
сложении и росте нет никаких данных. Это объясняется не только тем, что в
Иудее изображения находились под запретом. Само Писание почти никогда не
останавливается на внешних чертах людей. Правда, о Давиде вскользь
упомянуто, что он был "рыжеволос, с красивыми глазами и приятным лицом", но
это -- редкое исключение.
Новозаветные авторы следуют литературной традиции Ветхого Завета, и
потому мы не найдем у них описания облика Иисуса. О Нем стали задумываться
лишь христиане греко-римского мира, но тогда уже не сохранилось
воспоминаний, которые могли бы дать ориентир художникам. Некоторые
раннецерковные писатели, ссылаясь на пророчество о Слуге Господнем,
полагали, что уничижение Христа относилось и к Его внешности. Св. Иустин,
Климент Александрийский и Тертуллиан утверждали, будто Иисус был невзрачен
лицом. Этот взгляд использовал в своей полемике Цельс. "Раз в теле Христа,
-- писал он, -- был Дух Божий, то оно должно было резко отличаться от других
ростом, красотой, силой, голосом, способностью поражать и убеждать... Между
тем оно ничем не отличалось от других и, как говорят, не выделялось ростом,
красотой, стройностью".
С III и особенно IV веков, вероятно, под воздействием античных
представлений о красоте распространилась противоположная точка зрения. "Само
сияние и величие скрытого Божества, -- говорит о Христе бл. Иероним, -- при
первом виде Его могли привлекать к себе смотрящих на Него". Однако в этих
словах чувствуется скорее догадка, чем знакомство с твердой традицией.
Примерно в то же время бл. Августин отрицал существование подобной традиции.
Впрочем, еще около 180 г. св. Ириней Лионский вынужден был прямо признать,
что "плотский образ Иисуса неизвестен".
Из двух догадок вторая представляется более правдоподобной. Если бы у
Христа были какие-то телесные недостатки, они сделались бы предметом
насмешек Его врагов. Из Евангелий можно заключить, что Иисус вызывал
расположение у людей с первого взгляда. "Строго говоря, -- замечает Альбер
Ревиль, -- некрасивая внешность может служить препятствием к этому чувству,
если только прекрасная душа не заставляет забывать о некрасивых и грубых
чертах лица. Но в таких случаях нужно все-таки некоторое время для того,
чтобы преодолеть первое впечатление; в отношении же Иисуса в этом,
по-видимому, не было необходимости".
Совершенно неосновательное мнение, будто Христос был хрупок и слаб от
природы. Он многие годы занимался физическим трудом, немало странствовал,
провел сорокадневный пост. "Под палящими лучами солнца, -- пишет Карл Адам,
-- по тропинкам, ничем не затененным, через дикое нагромождение скал Он
должен был в шестичасовом переходе совершить восхождение более чем на 1000
метров. И самое удивительное -- Иисус не был утомлен. В тот же самый вечер
Он принимает участие в пиршестве, приготовленном для Него Лазарем и его
сестрами. Значительнейшая часть общественного служения Иисуса протекает
вообще не в домашнем уюте, а в открытой природе, подверженной всем
превратностям погоды... Нет сомнений, что Иисус сотни раз ночевал под
открытым небом и отчасти потому так близко знал лилии в полях и птиц в небе.
Только в корне здоровое тело могло соответствовать всем этим требованиям. К
тому же эта жизнь странника была полна трудов и необычных напряжений".
В русской живописи XIX века наиболее достоверен внешний облик Христа у
В. Д. Поленова, но его картины не передают той духовной силы, которая
исходила от Сына Человеческого.
Именно ее и запечатлели евангелисты. В их рассказах чувствуется
покоряющее воздействие Иисуса на самых разных людей. Он почти молниеносно
завладел сердцами Своих будущих апостолов. Храмовые стражи, которых послали
задержать Назарянина, не смогли выполнить приказ, потрясенные Его
проповедью. Выло в Нем нечто, заставлявшее даже врагов говорить с Ним
почтительно. Книжники называли Его "Равви", Наставник. У Пилата один вид и
немногие слова Иисуса вызывали против воли тайное уважение.
Какая-то волнующая загадка, необъяснимая притягательность создавали
вокруг Него атмосферу любви, радости, веры. Но нередко учеников охватывал
рядом с Иисусом священный трепет, почти страх, как от близости к
Непостижимому. При этом в Нем не было ничего жреческого, напыщенного. Он не
считал ниже Своего достоинства прийти на свадьбу или делить трапезу с
мытарями в доме Матфея, посещать фарисея Симона, Лазаря. Меньше всего Он
походил на отрешенного аскета или угрюмого начетчика. Святоши говорили о
Нем: "Вот человек, который любит есть и пить вино" [2].
Рассказывают, что один средневековый монах проехал мимо живописного
озера, не заметив его. Не таков Иисус. От Его взгляда не ускользают даже
житейские мелочи; среди людей Он дома.
Глубоко человечным рисуют Христа евангелисты. На глазах Его видели
слезы, видели, как Он скорбит, удивляется, радуется, обнимает детей,
любуется цветами. Речь Его дышит снисходительностью к слабостям человека, но
Своих требований Он никогда не смягчает. Он может говорить с нежной
добротой, а может быть строг, даже резок. Подчас в Его словах мелькает
горькая ирония ("отцеживают комара и проглатывают верблюда"). Обычно кроткий
и терпеливый, Иисус беспощаден к ханжам; Он изгоняет из Храма торговцев,
клеймит Ирода Антипу и законников, упрекает в маловерии учеников. Он спокоен
и сдержан, порой же бывает охвачен священным гневом. Тем не менее внутренний
разлад чужд Ему. Иисус всегда остается Самим Собой. За исключением
нескольких трагических моментов, ясность духа никогда не покидает Христа.
Находясь в гуще жизни, Он одновременно как бы пребывает в ином мире, в
единении с Отцом. Близкие люди видели в Нем Человека, Который желает лишь
одного: "творить волю Пославшего Его".
Христос далек от болезненной экзальтации, от исступленного фанатизма,
свойственных многим подвижникам и основателям религий. Просветленная
трезвость -- одна из главных черт Его характера. Когда Он говорит о вещах
необыкновенных, когда зовет к трудным свершениям и мужеству, то делает это
без ложного пафоса и надрыва. Он мог запросто беседовать с людьми у колодца
или за праздничным столом, и Он же мог произнести потрясшие всех слова: "Я
-- Хлеб жизни". Он говорит об испытаниях и борьбе, и Он же повсюду несет
свет, благословляя и преображая жизнь.
Писателям никогда не удавалось создать убедительный образ героя, если
портрет его не оттенялся недостатками. Исключение составляют евангелисты, и
не потому, что были непревзойденными мастерами слова, а потому, что они
изображали непревзойденную Личность.
Нельзя не согласиться с Руссо, утверждавшим, что выдумать евангельскую
историю было невозможно. По мнению Гете, "все четыре Евангелия подлинны, так
как на всех четырех лежит отблеск той духовной высоты, источником которой
была личность Христа и которая является божественной более, чем что-либо
другое на земле" [3].
Мы уже говорили, какие человеческие черты Христа проглядывают в
Евангелиях. Однако полной характеристики Его личности там нет. Апостолы,
безусловно , ощущали дистанцию, отделявшую их от Учителя. "Евангелия, --
пишет современный экзегет Джон Л. Маккензи, -- это объективные
повествования; они говорят нам о том, что можно было видеть и слышать. В них
нет ни внутренних монологов, ни психологических мотивировок, которые так
любят нынешние романисты... Его личность затрагивается лишь постольку,
поскольку она проявлялась вовне. Иисус не был чрезмерно откровенным. Он не
был экстравертом, который открывает глубину своего сердца первому
встречному... И эта сдержанность сочеталась с величайшей доступностью и
дружелюбием. У Него были человеческие чувства, Он не скрывал их, но ученики
видели, что Его чувства, в отличие от их собственных, всегда остаются под
контролем. Он обладал редкостным достоинством и авторитетом. Но несмотря на
сдержанность, слова и поведение Его были всегда искренними; ни в уловках, ни
в дипломатии Он не нуждался".
Итак, очевидно, что апостольское предание смогло сохранить память о
духовном облике Христа, хотя сделать это было куда труднее, чем запомнить
Его лицо...
В противоположность отшельникам Кумрана, Иисус не отворачивался от
мира, не прятал от него сокровищ духа, а щедро отдавал их людям. "Когда, --
говорил Он, -- зажигают светильник, не ставят его под сосуд, но на
подсвечник, и светит всем в доме" [4]. Слово Божие должно быть "проповедано
на кровлях" -- такова Его воля.
Древнееврейский язык к тому времени чаще употреблялся как литературный.
Для разговоров же обычно пользовались арамейским наречием. Именно на нем
говорил Христос, беседуя с народом. 06 этом свидетельствуют арамейские слова
и выражения, сохранившиеся в Новом завете.
В Своей проповеди Иисус прибегал к традиционным формам священной
библейской поэзии. Нередко слова Его звучали величественным речитативом,
напоминая гимны древних пророков. Кроме того, Он следовал приемам книжников:
выражался афоризмами, ставил вопросы, не пренебрегал и логическими доводами.
Особенно любил Иисус примеры из повседневной жизни -- притчи. В них
наиболее полно запечатлелось Его учение.
Притчи издавна были известны в Израиле, но Иисус сделал их основным
способом выражения Своих мыслей. Он обращался не к одному интеллекту, а
стремился затронуть все существо человека. Рисуя перед людьми знакомые
картины природы и быта, Христос нередко предоставлял самим слушателям делать
выводы из Его рассказов. Так, избегая абстрактных слов о человеческом
братстве, Он приводит случай на иерихонской дороге, когда пострадавший от
разбойников иудей получил помощь от иноверца -- самарянина. Подобные истории
западали в душу и оказывались действеннее любых рассуждений.
Побережье Галилейского моря, куда пришел Иисус, впоследствии сильно
пострадало от войн; только сравнительно недавно этот край стал обретать
прежний облик. В евангельские же времена Генисарет отличался, по словам
Флавия, "изумительной природой и красотой". Фруктовые сады, пальмы и
виноградники окаймляли голубые воды. За оградами росли акации, олеандры,
миртовые кустарники с белыми цветами. Урожай снимали в течение всех месяцев.
Озеро давало обильный улов. Днем и ночью его поверхность была усеяна
рыбацкими лодками.
Есть глубокий смысл в том, что проповедь Евангелия оказалась тесно
связанной с этой страной. Весть о Царстве Божием впервые прозвучала не в
душных, пыльных столицах, а у берегов лазурного озера, среди зеленеющих рощ
и холмов, напоминая о том, что красота земли есть отражение вечной красоты
Неба.
Вокруг Генисарета тянулся ряд небольших приморских городков, из которых
Иисус отдал предпочтение Капернауму. Евангелисты даже называют
Капернаум "Его городом". Там, рядом с синагогой, построенной
римлянином-прозелитом, жил Он в доме Симона, брата Андрея; оттуда Иисус шел
проповедовать, направляясь по берегу в Вифсаиду, Хоразин, Магдалу, оттуда
