ним по поводу того, что можно в общих чертах назвать бессонницей и дурными
снами. Накануне вечером мистер Ральстон обедал в гостях у доктора Беннета.
Доктор хотел, чтобы мистер Ральстон провел ночь у него, тот вначале
согласился, но потом передумал и отправился спать домой. Именно это он
имеет в виду в начальной фразе своего письма. Профессиональный долг
заставляет доктора Беннета воздержаться от дальнейшего описания симптомов
болезни мистера Ральстона. Когда его спросили, можно ли объяснить
самоубийство Ральстона состоянием его психики, доктор Беннет осторожно
ответил, что самоубийство всегда объясняется состоянием психики.
Несмотря на всю растерянность и горе, я не мог улыбнуться этим
строкам.
Доктор Беннет заявил, что Алан, который упоминается в письме, это
доктор Алан Карнак, также старый друг мистера Ральстона, который сегодня
возвращается в Нью-Йорк после трехлетнего пребывания в Северной Африке.
Доктор Карнак хорошо известен в научных кругах своими этнологическими
исследованиями. Доктор Беннет сказал, что мистер Ральстон считал:
некоторые симптомы его болезни могут быть объяснены доктором Карнаком,
который хорошо знает умственные заболевания примитивных народов.
- А теперь главное, - сказал Беннет и указал на следующий абзац.
После визита в полицию доктор Беннет ответил на вопросы репортеров,
но не смог сообщить никаких новых сведений. Он сказал, что за две недели
до смерти мистер Ральстон снял со своих счетов большие суммы и неизвестно,
что стало с этими деньгами. Похоже, он тут же пожалел о сказанном, заявив,
что это не имеет отношения к самоубийству мистера Ральстона. Он неохотно
признал, однако, что речь может идти более чем о ста тысячах долларов и
что полиция занимается этим обстоятельством.
Я сказал:
- Похоже на шантаж.
Он ответил:
- Никаких доказательств. Но тут передано все, что я сказал полиции и
репортерам.
- Репортеры скоро будут здесь, Алан. И полиция. Я ухожу. Ты меня не
видел. Не имеешь ни малейшего представления о происходящем. Больше года
ничего не слышал о Ральстоне. Скажи им, что когда свяжешься со мной,
может, что-то сможешь добавить. А сейчас - ты ничего не знаешь. И это
правда - ты действительно ничего не знаешь. Держись этого.
И он пошел к двери. Я сказал:
- Минутку, Билл. Но что скрывается за всем, что я прочитал?
Он ответил:
- Это тщательно замаскированная приманка.
- А кто на нее должен клюнуть?
- Убийца Дика.
Он повернулся к двери.
- И еще кое-кто совсем в твоем вкусе. Ведьма.
И закрыл за собой дверь.
2. МАДЕМУАЗЕЛЬ ДАХУТ
Вскоре после ухода Билла меня посетил представитель полиции. Было
очевидно, что он считает свое посещение пустой формальностью. Вопросы его
были поверхностными, и он не спрашивал, виделся ли я с Беннетом. Я угостил
его скотчем, и он расслабился. Сказал:
- Не одно, так другое. Если у тебя нет денег, загоняешь себя
насмерть, добывая их. А если есть, все время кто-то старается тебя
ограбить. Или свихнешься, как этот бедняга, и тогда что толку от твоих
денег? Я слышал, этот Ральстон был неплохой парень.
Я согласился. Он выпил еще и ушел.
Потом пришли три репортера: один из "Сити Ньюс", двое из вечерних
газет. Они задали несколько вопросов о Дике, но больше их интересовали мои
путешествия. Я почувствовал облегчение, послал за второй бутылкой скотча и
рассказал им несколько историй о волшебных зеркалах женщин Риффа, которые
считают, что в определенное время и при определенных условиях могут
захватить отражения тех, кого любят или ненавидят, и тем самым
распоряжаться их душами.
Репортер из "Сити Ньюс" сказал, что если бы риффские женщины обучили
его своему искусству, он смог бы завладеть душами всех изготовителей
зеркал в Америке, помочь им выйти из депрессии и тем самым разбогатеть.
Остальные двое мрачно признали, что знают издателей, чьи отражения они
готовы хоть сейчас поймать.
Я рассмеялся и сказал, что лучше пригласить одного-двух старинных
болгарских каменщиков. Нужно заманить издателя, дать каменщику возможность
измерить с помощью веревки его тень. После этого каменщик положит веревку
в ящичек, который замурует в стене. Через сорок дней издатель умрет, а его
душа будет сидеть в ящике рядом с веревкой.
Один из репортеров мрачно заметил, что сорок дней - слишком долго для
человека, которого он имеет в виду. А другой с обезоруживающей наивностью
спросил, верю ли я, что подобные вещи возможны. Я ответил, что если
человек убежден, что в определенный день он умрет, он в этот день и умрет.
Не потому, что тень его измерили веревкой, а веревку замуровали, а потому,
что верит, что это его убьет. Это просто внушение, самогипноз. Подобно
этому кахуна, колдуны южных морей, предсказывают смерть человека, и этот
человек умирает, конечно, если знает, что кахуна предсказал его смерть.
Мне нужно было подумать раньше. В газетах лишь несколько строк было
посвящено тому, что я отвечал на вопросы полиции и не смог пролить
какой-либо свет на самоубийство Ральстона. Но в газете наивного репортера
была специальная статья.
"Хотите избавиться от своих врагов? Раздобудьте волшебное зеркало
риффских женщин или пригласите болгарского каменщика. Доктор Алан Карнак,
известный исследователь, рассказывает, как отделаться от тех, кто вам не
нравится. Но сначала вы должны убедить их, что можете это сделать", -
гласили заголовки.
Неплохая статья, хотя временами я начинал браниться. Я перечитал ее и
рассмеялся. В конце концов я сам в этом виноват. Прозвонил телефон, меня
вызывал Билл. Он неожиданно спросил:
- Как тебе пришло в голову разговаривать с репортерами о тенях?
Он нервничал. Я сказал:
- Да никак. А почему бы мне не поговорить с ними о тенях?
Какое-то время он молчал. Потом спросил:
- Ничего не направило тебя на эту тему? Никто не предложил ее?
- Все страньше и страньше, как говаривала Алиса. Нет, Билл, я сам
поднял эту тему. И никакая тень не нашептывала мне на ухо...
Он резко прервал:
- Не говори так!
Теперь я действительно удивился, потому что в голосе Билла звучал
страх.
- Да никакой причины не было. Просто так получилось, - повторил я. -
А в чем дело, Билл?
- Неважно. - Я еще больше удивился облегчению в его голосе. Он быстро
сменил тему. - Завтра похороны Дика. Увидимся там.
Единственная вещь, которую меня не заставят и не убедят сделать, -
это присутствовать на похоронах друга. Если с похоронами не связаны
какие-нибудь интересные и незнакомые мне обряды, они бессмысленны. Я хочу
помнить друзей живыми, энергичными, проворными. Картина гроба заслоняет
это все, и я теряю друзей. По-моему, животные в этом смысле поступают
мудрее. Они прячутся и умирают. Билл знает, что я об этом думаю, поэтому я
ответил:
- Там мы с тобой не увидимся. - И чтобы пресечь спор, спросил:
- Кто-нибудь клюнул на твою приманку?
- И да и нет. Не настоящая поклевка, как я надеялся, но внимание с
совершенно неожиданных направлений. После того как я ушел от тебя,
позвонил поверенный Дика и спросил, что мне известно о взятых Диком
деньгах. Он рассказал, что они пытаются установить, что с ними сделал Дик,
но не могут. Он мне не поверил, конечно, когда я ответил, что ничего не
знаю; что у меня только смутные подозрения. Я его не виню. Сегодня утром
позвонил душеприказчик Стентона и задал тот же вопрос. Сказал, что перед
смертью Стентон снимал значительные суммы, и они не могут установить их
местонахождение.
Я свистнул.
- Странно. А как насчет Колхауна и Марстона? Если у них то же самое,
то начинает попахивать.
- Пытаюсь установить, - ответил он. - До свидания...
- Минутку, Билл, - сказал я. - Я умею ждать и все такое. Но меня
мучает любопытство. Когда мы с тобой увидимся и что мне до того времени
делать?
Ответил он таким серьезным голосом, какой я у него не слышал.
- Алан, ничего не делай, пока я не выложу перед тобой карты. Не хочу
сейчас ничего объяснять, но поверь, у меня убедительные доводы. Скажу тебе
только одно. Твое интервью - это еще одна приманка, и мне кажется, она еще
лучше моей.
Это было во вторник. Естественно, я был крайне удивлен и возбужден.
Настолько, что если бы кто угодно, кроме Билла, попросил меня сидеть
спокойно и ничего не предпринимать, я бы страшно рассердился. Но Билл
знает, что делает, я был уверен в этом. Поэтому я ждал.
В среду похоронили Дика. Я просматривал свои записи и начал первую
главу книги о марокканских колдунах. В четверг вечером позвонил Билл.
- Завтра вечером у доктора Лоуэлла небольшой прием, - сказал он. -
Доктор де Керадель с дочерью. Я хочу, чтобы ты пришел. Обещаю, будет
интересно.
Де Керадель? Знакомое имя.
- Кто это? - спросил я.
- Рене де Керадель, французский психиатр. Ты, наверно, читал его...
- Да, конечно, - прервал я. - Он продолжил эксперименты Шарко по
гипнозу в больнице "Сальпетриер". Начал там, где Шарко остановился.
Несколько лет назад при неясных обстоятельствах покинул "Сальпетриер". То
ли пациенты умерли, то ли он применял слишком неортодоксальные методы.
- Это он.
Я сказал:
- Буду. Мне интересно с ним встретиться.
- Хорошо, - сказал Билл. - Обед в семь тридцать. Надень вечерний
костюм. И приди на час раньше. С тобой хочет до прихода гостей поговорить
одна девушка.
- Девушка? - удивленно переспросил я.
- Элен, - с усмешкой сказал Билл. - И не разочаровывай ее. Ты ведь ее
герой. - И он повесил трубку.
Элен - сестра Билла. Моложе меня лет на десять. Я не видел ее
пятнадцать лет. Припомнил озорного ребенка. Глаза слегка раскосые и
желтовато-карие. Волосы чуть рыжеватые. Когда я видел ее в последний раз,
она была неуклюжей и склонной к полноте. Ходила ха мной следом, когда я на
каникулы приезжал к Биллу, сидела и молча смотрела на меня, отчего я
начинал нервничать.
Трудно сказать, то ли это было молчаливое восхищение, то ли чистейшая
проказа. Тогда ей было двенадцать. Никогда не забуду, как она с невинным
видом усадила меня на подземное осиное гнездо: не забуду и того, как,
ложась в постель, обнаружил в ней семейство ужей. Первое могло быть
случайностью, хотя я в этом сомневался, но второе нет. Я выбросил ужей в
окно и впоследствии ни словом, ни взглядом, ни жестом не выдал этого
происшествия, получив в награду замешательство девочки от моего молчания и
ее явное, но поневоле немое любопытство. Я знал, что она закончила
Смит-колледж и изучала искусство во Флоренции. Интересно, какой она стала,
когда выросла.
На следующий день в библиотеке медицинской академии я прочел
несколько статей де Кераделя. Несомненно, странный человек, и теории у
него странные. Неудивительно, что "Сальпетриер" избавилась от него. Если
отбросить словесное научное обрамление, главная мысль удивительно похожа
на то, что говорил мне много-раз-рожденный лама в монастыре Джиангцзе на
Тибете. Святой человек и известный чудотворец, искатель странных знаний.
Суеверные люди могут назвать такого колдуном. Примерно то же говорил мне
греческий монах в Дельфах. Плащ христианства едва прикрывал у него случай
явного языческого атавизма. Он предложил продемонстрировать свои
способности и сделал это. И почти убедил меня. Припоминая теперь то, что
он мне показывал, я думаю, что он на самом деле убедил меня.
Я почувствовал сильный интерес к доктору де Кераделю. Имя бретонское,
