Главная · Поиск книг · Поступления книг · Top 40 · Форумы · Ссылки · Читатели

Настройка текста
Перенос строк


    Прохождения игр    
Demon's Souls |#15| Dragon God
Demon's Souls |#14| Flamelurker
Demon's Souls |#13| Storm King
Demon's Souls |#12| Old Monk & Old Hero

Другие игры...


liveinternet.ru: показано число просмотров за 24 часа, посетителей за 24 часа и за сегодня
Rambler's Top100
Детектив - Юлиан Семенов Весь текст 915.03 Kb

Альтернатива

Следующая страница
 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 79
                         Юлиан Семенович Семенов

                               АЛЬТЕРНАТИВА

                               (ВЕСНА 1941)

                                  Роман



     ОБО ВСЕМ И ЕЩЕ КОЕ О ЧЕМ
     _____________________________________________________________________


     Начальник  генерального  штаба  вермахта  Гальдер,  будучи  человеком
педантичным,  делал записи в своем дневнике каждый день.  В тот мартовский
вечер он вывел каллиграфическим почерком следующее:

          "19 III 1941 г.
          Совещание: Югославия присоединяется к Тройственному пакту.
          Топпе (до  сих пор 1-й обер-квартирмейстер во Франции) доложил о
     своем назначении на должность уполномоченного генерал-квартирмейстера
     при группе армий "Север", развернутой для операции "Барбаросса".


     На  пресс-конференции,  которые  проводил каждую  среду  в  МИДе,  на
Вильгельмштрассе,  шеф  отдела печати Шмит,  журналисты собирались загодя.
Молчаливые  официанты  с  солдатской выправкой  обносили  гостей  пивом  и
горячими сосисками,  а  в  Берлине весной сорок первого года  продукты эти
жестко  нормировались  карточной  системой;   деловитые  журналисты  из-за
океана,  скандинавы,  испанцы  и  швейцарцы экономили карточки на  пиво  и
мясные продукты,  совмещая работу с сытным обедом.  Поодаль, возле больших
итальянских окон,  стояли арабы и японцы; арабы морщились от запаха свиных
сосисок -  коран  есть  коран,  а  японцы "сохраняли лицо" -  негоже сынам
Страны  восходящего  солнца  отталкивать  соседей,  вырывая  себе  сосиску
пожирнее и  поприжаристей,  и жевать ее лихорадочно,  перебрасывая шипучее
мясо языком, чтобы не обжечь нёбо.
     Штирлиц с  любопытством наблюдал за двумя корреспондентами из Москвы,
которые старались быть  незаметными в  толпе  своих  американо-европейских
коллег,  но из-за того, что они не хватали, подобно остальным, сосиски, не
уплетали их  с  цирковой быстротой,  не  глотали жадно пиво,  чтобы успеть
выпить кружку ко второму подходу официантов и  запастись следующей,  они в
толпе выделялись - словно одетые стояли на пляже.
     "Проинструктировали,   видно,   ребят,   -   подумал  Штирлиц,  -  не
выделяться.  Но  при  этом сказали:  "Достоинство прежде всего".  Поди-ка,
совмести  здесь!  Чтобы  не  выделяться,  надо  толкать  соседей,  хватать
сосиски,  капать пивной пеной на  спины коллег и  пробиваться сквозь толпу
поближе к  Остеру,  который знает  больше  остальных журналистов,  ибо  он
близок к Геббельсу".
     Шмит  появлялся из  боковой двери;  журналисты,  сшибая  друг  друга,
бросались к  длинному столу,  норовя занять место рядом с шефом прессы,  и
только американские асы отходили к окнам,  чтобы видеть всех собравшихся в
зале.   Американцы  научились  получать  самую   важную  информацию  после
выступления Шмита,  когда он начинал отвечать на вопросы: как правило, два
или  три  немецких  журналиста  спрашивали Шмита  по  шпаргалке.  Соотнося
поставленные вопросы с  заранее подготовленными ответами Шмита,  ребята из
Ассошиэйтед Пресс  делали  более  или  менее  верные  прогнозы  по  поводу
очередной внешнеполитической акции Гитлера.
     Всякий раз,  когда Шелленберг поручал Штирлицу присутствовать на этих
пресс-конференциях,  чтобы поддерживать контакты с журналистами,  которыми
интересовалась разведка, Штирлиц прежде всего впивался взглядом в карту на
стене,  которую открывал помощник Шмита перед началом собеседования. Карта
эта  была  страшная.  Коричневое  пятно  Германии  властвовало  в  Европе.
Территории  Польши,   Чехословакии,  Австрии,  Дании,  Норвегии,  Бельгии,
Голландии, Франции были заштрихованы резкими коричневыми линиями; Венгрия,
Румыния и Болгария,  как страны,  присоединившиеся к "антикоминтерновскому
пакту",  были окрашены в светло-коричневые цвета.  Резкие черно-коричневые
пятна уродовали территории Албании и Греции: там вела войну Италия.
     Карта была  сделана так,  что  доминирующая роль  гитлеровской Европы
подчеркивалась  махонькой  Англией,  нарисованной  художником  жалостно  и
одиноко,  и  далекой  Россией,  причем,  в  отличие от  Англии,  где  были
обозначены  города  и  дороги,  Россия  представлялась белым,  бездорожным
пространством с маленькой точкой посредине - Москвой.
     Шмит,  не  отрывая глаз от текста,  подготовленного его сотрудниками,
прочитал последние известия:
     - "Сражения против  английского империализма идут  по  всему  фронту.
Недалек тот  день,  когда  надменный Альбион будет  выбит  из  всех  своих
колоний.  В недалеком будущем Суэцкий канал - пуповина, связывающая Лондон
с Индией, - будет перерезан, и, таким образом, Англия останется без сырья,
без резервов,  без продуктов питания.  Вопрос падения островитян -  вопрос
решенный,  все  дело в  сроках.  Весна или  лето этого года будут означать
начало  европейского  мира,   после  того  как   Лондон  подпишет  условия
капитуляции,  которые мы  ему  продиктуем.  Сражение в  Греции  и  Албании
отмечено победоносным наступлением войск великого дуче".
     Штирлиц знал, что Шмит сейчас станет говорить, какой монолитной стала
Европа  после  того,  как  фюрер  заставил  мир  считаться  с  откровением
двадцатого века  -  с  идеями  национал-социализма.  Он  знал,  что  после
"общетеоретического  пассажа"  Шмит  обрушится  на  Америку,  не  называя,
естественно,  ни  Рузвельта,  ни  Белый дом.  Он  будет говорить о  "силах
империализма,  которые  действуют в  угоду  финансовому капиталу  с  целью
задушить великую  европейскую цивилизацию".  Все  это  Штирлиц слыхал  уже
много раз,  и  поэтому он  поглядывал на Джеймса Килсби из Чикаго:  служба
гестапо   позавчера  записала   беседу,   которую   он   вел   с   русским
корреспондентом.  Килсби -  он  жил  в  рейхе  недолго и  не  научился еще
осторожности -  говорил русскому,  что,  видимо, следующим ударом, который
Гитлер готовит, будет удар по России; он ссылался при этом на своих друзей
из вермахта, и, Штирлиц знал, гестапо сейчас наблюдало за всеми контактами
Килсби.  Русский журналист вел  с  ним беседу умно и  весело.  Он  говорил
Килсби,  что  в  России  существует известное  агентство  ОГГ,  но  к  его
сообщениям надо относиться с осторожностью.  Американец сказал, что, кроме
ТАСС,  никакого другого русского агентства он  не знает,  и  полез было за
книжечкой,  чтобы занести в нее новость.  Русский журналист посмеялся: ОГГ
расшифровывается как  "одна  гражданка  говорила".  Новость  только  тогда
становится новостью,  закончил он, когда есть ссылка на серьезный источник
информации. Естественно, официальный. Наш парень жил в Германии уже третий
год и вел себя точно и выверенно - даже в интонациях.
     - Господин Шмит,  -  поднялся журналист из Лос-Анджелеса,  - в центре
Европы,   помимо  Швейцарии,   осталась  лишь  одна  страна,   сохраняющая
нейтралитет:  я  имею в виду Югославию.  Предстоят ли переговоры на высшем
уровне между Берлином и Белградом?
     - Мне о факте таких переговоров ничего не известно, - ответил Шмит. -
Наши  отношения  с  Югославией строятся  на  взаимном  уважении  и  полном
доверии.
     - Можно  считать,  что  нейтралитет Югославии  устраивает  Берлин?  -
продолжал допытываться американец.
     - Берлин устраивает нейтралитет Швеции и Швейцарии, - ответил Шмит, -
мы никому не навязываем своей дружбы.
     - Можно ли  считать,  -  негромко спросил Килсби,  -  что нейтралитет
Югославии является следствием ноты Молотова по  поводу введения германских
войск в Румынию и Болгарию?
     - Я  давно замечаю,  Килсби,  -  ответил Шмит,  -  что  вы  пытаетесь
проводить в  рейхе пропагандистскую работу,  рассчитывая на неустойчивых и
политически не подготовленных людей!
     "Мое  ведомство дало ему  инструкции,  -  понял Штирлиц,  -  Килсби -
кандидат на выдворение".
     - Господин  Шмит,  я  пользуюсь официальными документами,  -  ответил
Килсби.   -  Некоторые  швейцарские  газеты  утверждают,  что  нейтралитет
Югославии стал  возможен  после  обмена  нотами  между  рейхсканцелярией и
Кремлем.
     - Наши отношения с Россией,  -  ответил Шмит,  -  отличаются истинным
добрососедством.  Введение наших войск в  Болгарию и  Румынию произошло по
просьбе  монархов этих  стран  -  они  нуждаются в  защите  от  английских
посягательств. Еще вопросы, пожалуйста!
     "Когда же они начнут?  -  подумал Штирлиц.  -  Они должны начать этой
весной. Почему наши молчат? Почему мы не предпринимаем никаких шагов? Если
Югославия откажется от  нейтралитета,  значит,  весь  фронт от  Балтики до
Черного моря окажется в руках Гитлера. Почему же мы молчим, боже ты мой?"
     Но  по  укоренившейся в  нем многолетней привычке беседовать с  самим
собой,  отвечать на  вопросы,  поставленные однозначно и  бескомпромиссно,
Штирлиц сказал себе, что ситуация, сложившаяся в мире весной сорок первого
года, такова, что всякое действие, а тем более открытая внешнеполитическая
акция,   направленная  против  Германии,   невозможна,   ибо   она   будет
свидетельствовать о  том,  что "нервы не  выдержали",  поскольку открытого
нарушения  условий  договора  о  ненападении со  стороны  рейха  не  было.
Понимая,  что Гитлер рано или поздно нападет на его родину, Штирлиц тем не
менее отдавал себе отчет в том,  что всякое "поздно",  всякая,  даже самая
минимальная, оттяжка конфликта на руку Советскому Союзу. Это была аксиома,
ибо успех в будущей войне во многом складывался из цифр,  которые печатали
статистические ведомства в  Москве  и  Берлине,  сообщая данные выполнения
планов -  выплавку стали, чугуна, добычу нефти и угля, - эти сухие цифры и
определяли будущего победителя,  а  они,  цифры эти,  пока  были в  пользу
Германии,  а  не  Союза.  Но  Штирлиц  понимал,  что  резервы  его  страны
неизмеримо больше резервов рейха,  а  исход будущей битвы в конечном итоге
определяли резервы.  Штирлица не пугало то, что вся Европа сейчас была под
контролем Берлина.  Это  только на  первый взгляд было  страшно.  Если  не
поддаваться первичному чувству и  заставить себя неторопливо,  как  бы  со
стороны  анализировать  ситуацию,   то   вывод  напрашивался  сам   собой:
конгломерат народов, отвергавших идеи национал-социализма, сражавшихся - в
меру своих сил -  против вермахта, будучи оккупированными, чем дальше, тем
активнее станет оказывать сопротивление немцам; сначала, видимо, пассивно,
но потом -  Штирлиц не сомневался в  этом -  все более активно,  то есть с
оружием  в  руках.  Значит,  Гитлеру  придется удерживать свои  резервы  с
помощью  армии;   значит,   считал  Штирлиц,  тылы  рейха  будут  зыбкими,
ненадежными, враждебными духу и практике нацизма.
     Он  все  это  понимал  умом,  заставляя себя  анализировать ситуацию,
проверяя и перепроверяя свои посылы, дискутируя сам с собой, но когда хоть
на минуту душа его выходила из-под контроля разума,  как сейчас,  когда он
снова увидел эту проклятую коричневую карту и  маленькую точечку Москвы на
белой  пустыне России,  становилось ему  страшно,  и  пропадали все  звуки
окрест,  и слышал он только свой немой вопрос,  обращенный не к себе, нет,
обращенный к  дому,  к  своим:  "Ну  что  же  вы  там?!  Делайте  же  хоть
что-нибудь! Понимаете ли вы, что война вот-вот начнется?! Готовитесь ли вы
к ней?! Ждете ли вы ее?! Или верите тишине на наших границах?!"
     ...Выйдя из ампирного, с купидончиками, выкрашенными голубой краской,
здания министерства иностранных дел, он сел в свой "хорьх" с форсированным
двигателем,  резко взял с места и поехал в маленькое кафе "Грубый Готлиб".
Там никто не обратит внимания на то, что он выпьет не двойной "якоби", как
это было принято в Германии - стране устойчивых традиций, тут уж ничего не
поделаешь, - а подряд три двойные рюмочки сладковатого коньяка.
     Американские журналисты учили его веселой медицинской истине "релэкса
и рефлекса" -  расслабления и отдыха:  двадцать дней в горах,  одному, без
единого слова,  -  тишина и одиночество.  Он,  увы,  не мог себе позволить
Следующая страница
 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 79
Ваша оценка:
Комментарий:
  Подпись:
(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
  Сайт:
 

Реклама