Главная · Поиск книг · Поступления книг · Top 40 · Форумы · Ссылки · Читатели

Настройка текста
Перенос строк


    Прохождения игр    
Demon's Souls |#15| Dragon God
Demon's Souls |#14| Flamelurker
Demon's Souls |#13| Storm King
Demon's Souls |#12| Old Monk & Old Hero

Другие игры...


liveinternet.ru: показано число просмотров за 24 часа, посетителей за 24 часа и за сегодня
Rambler's Top100
Детектив - Юлиан Семенов Весь текст 589.65 Kb

Бриллианты для диктатуры пролетариата

Следующая страница
 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 51
                         Юлиан Семенович Семенов

                  БРИЛЛИАНТЫ ДЛЯ ДИКТАТУРЫ ПРОЛЕТАРИАТА

                                   1921

                                  Роман




                                  ДЕКРЕТ
                        СОВЕТА НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ

                 Об учреждении Государственного хранилища
                           ценностей республики

                        СОВЕТ НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ

                               постановил:

          Для концентрации, хранения  и  учета  всех  принадлежащих  РСФСР
     ценностей, состоящих из золота, платины, серебра в слитках и  изделий
     из них,  бриллиантов,  цветных  драгоценных  камней  и  жемчуга,  при
     центральном  бюджетно-расчетном  управлении  учреждается  в    Москве
     Государственное хранилище ценностей РСФСР (Гохран)...

                                   Председатель Совета Народных Комиссаров
                                                                 В.И.ЛЕНИН

                             Управляющий делами Совета Народных Комиссаров
                                                        В. Д. БОНЧ-БРУЕВИЧ

                                                                 Секретарь
                                                               С. БРИЧКИНА



     МОСКВА, АПРЕЛЬ 21-ГО
__________________________________________________________________________

     - А кто там, в углу? - спросил француз.
     Миша Ерошин,  проводивший с  журналистом из  Парижа Бленером все дни,
ответил, поморщившись:
     - Художник... Я забыл его фамилию. Он продался большевикам.
     - Талантлив?
     - Бездарь.
     - А рядом с ним кто?
     - Тоже художник. Работает на Луначарского, лижет сапоги комиссарам.
     - Здесь собираются только живописцы?
     - Почему?  Вон  Клюев.  Рядом -  Мариенгоф.  Тоже  сволочи.  Трусливо
молчат, а комиссары их подкармливают.
     Француз чуть улыбнулся:
     - У  меня  создается впечатление,  что  ругать друг  друга -  типично
московская манера. Это было всегда или началось после переворота?
     Миша  не  успел  ответить:  к  их  столику подошел театральный критик
Старицкий.
     - У вас свободно? - спросил он.
     - Пожалуйста, - ответил Бленер, - мы никого не ждем.
     Здесь,  в  маленьком полуподвале на Кропоткинской,  недавно открылась
столовая, где давали чай и кофе - по пропускам,  выданным Цекубу, - ученым
и творческой интеллигенции столицы.  Поэтому толпились здесь люди, знавшие
друг друга - если даже и не лично, то уж понаслышке во всяком случае.
     - Кто  это?  -  бесцеремонно спросил  Старицкий,  разглядывая в  упор
француза. - Кого ты притащил, Миша?
     Ерошин,   испытывавший  традиционную  почтительность  к  иностранцам,
заерзал на  стуле,  но француз добро улыбнулся и  протянул Старицкому свою
визитную карточку.
     Критик сунул карточку в карман и спросил:
     - Коминтерновец?
     - Скорее, антантовец.
     - Тогда бойтесь Мишу - он тайный агент ВЧК.
     - Какая ты  скотина,  -  попробовал улыбнуться Миша,  -  вечно несешь
вздор...
     - Какой же это вздор?  Я от каждого буржуа шарахаюсь -  даже  своего,
доморощенного,  а уж к чужому подойти - спаси господь,  сохрани и помилуй!
Ничего,  ничего,  когда вся галиматья кончится,  мы тебя, Миша, казним. Из
соображений санитарии и гигиены.
     - Вы думаете, что <галиматья> все же кончится? - спросил Бленер.
     - Мир живет по  законам логики и  долго терпеть безумие не сможет.  И
дело тут не в личностях, а в некоей надмирной системе, управляющей нами по
своим, непознанным законам.
     - Всякие изменения в  этом  мире определяются личностями,  -  заметил
француз.  - Упования на заданную надмирную схему - своего рода гражданское
дезертирство.
     - А что ж, мне наган в руки брать прикажете?
     - Отнюдь нет...  Просто я  стараюсь вывести для  себя  ясную  картину
происходящего...
     - В  России ясной картины не было и не будет:  у нас -  каждый сам по
себе Клемансо. И потом - ясную картину только лазутчики хотят получить. Вы
лазутчик?
     - Всякий журналист - в определенно! мере лазутчик.
     - Значит,    интересует   ясность...    -    вздохнул   Старицкий   и
продекламировал: - <Нет смерти почетнее, как смерть на благо родины, и она
не  может  испугать честного и  истинного гражданина>.  Александр Ульянов.
Брат Ленина.  Вот это и придет вскорости в несчастную и замученную Россию,
которая поднялась - брат против брата.
     - Вы предпочитаете цитировать Ульянова...  Жертвенность смертников не
очень вам симпатична - в личном плане?
     - А по какому праву вы так со мной говорите?
     - Как?  -  не понял француз.  -  Я спрашиваю. Я не понимаю, как может
быть обиден вопрос, если у вас есть возможность ответить.
     Бленера  стали  раздражать собеседники.  Они  строили  фантастические
планы,  таинственно на что-то намекали и сулили скорые перемены;  при этом
никто из них не говорил доброго слова ни о ком из тех,  с кем минуту назад
дружески здоровался,  а  порой и  целовался.  Поначалу Бленер был потрясен
этими  беседами  и  уже  выстроил ясную  концепцию своих  будущих  статей:
<Россия  на  грани  взрыва>.   Но,  встретившись  с  Литвиновым,  который,
оставаясь  послом  в  Эстонии,  был  одновременно  утвержден  заместителем
наркома по  иностранным делам,  француз вынужден был  эту  свою  концепцию
развалить.
     - Вы  спрашиваете о  так называемой творческой оппозиции?  -  спросил
Литвинов.  -  Есть оппозиция,  смешно ей  не быть.  Чехов утверждал:  <Кто
больше говорит,  чем пишет, тот исписывается, не написав ничего толком>. С
нами Горький,  Блок,  Серафимович,  Брюсов,  великолепная молодая поросль:
Маяковский,  Пастернак,  Асеев,  за  нас Тимирязев,  Шокальский,  Обручев,
Графтио,  Губкин;  с нами Коненков, Кончаловский, Петров-Водкин, Нестеров,
Кандинский, Кустодиев... Им приходится порой трудновато-как и всюду, у нас
есть свои идиоты в учреждениях, занимающихся культпросветом. Но ни в одной
другой  стране  искусство  не  получает  той  громадной,  заинтересованной
аудитории, которая появилась в России после революции...
     Литвинов порылся у себя в столе, бросил французу газету:
     - Это ваша.  Поль Надо - быть может,  вы его знаете?  Он  из  Парижа,
тоже,  -  Литвинов снова усмехнулся,  - журналист.  Вот почитайте,  что он
пишет о нашей оппозиции,  причем не болтающей за чаем,  но серьезной -  об
эсерах и кадетах. Он с ними в Бутырской тюрьме посидел.
     Бленер взял газету и сразу же увидел отчеркнутые абзацы:  <Вся камера
с  великой  торжественностью обсуждала проблемы внутреннего порядка,  как,
например,    назначение   дневальных.   Детская   мания   парламентаризма,
обрушившаяся на всю Россию, проявлялась в бесконечных пустых речах в нашей
камере.  Под руководством председателя поправки сменялись контрпоправками,
те  в  свою очередь -  предложениями,  а  их  уж сменяли контрпредложения.
Участники этого  жуткого тюремного турнира применяли методы,  которые были
бы  не лишними в  Вестминстерском дворце.  Арестанты терпеливо слушали эти
ораторские словопрения,  которые так ничем и не кончились... Через три дня
в камеру с воли доставили для членов партии с.-р. корзины с продуктами. Те
без  стеснения  стали  уплетать  за  обе  щеки.  Остальные арестанты молча
отворачивались, чтобы не очень страдать. Но староста не выдержал, поднялся
и  сказал:  <Я предлагаю обсудить в  заседании вопрос о  социализации всех
съестных припасов>.  Наступало молчание. Слышалось лишь хрустение челюстей
товарищей с.-р.,  которые принялись жевать быстрее.  Наконец,  один из них
сладким голосом произнес:  <Конечно, коллеги, эта идея нам симпатична, так
как прямо вытекает из наших партийных принципов.  Но рассудим! Намерены ли
мы   посягать  на  свободу  совести?   Здесь  многие  не  разделяют  наших
идей, -  добавил  оратор,  указав  на  старого  голодного  полковника,  на
помещика с пустым желудком и знаменитого московского адвоката, доведенного
голодом до бешенства.  - Заставим ли мы  этих  господ  стать  социалистами
помимо  их воли?  Нет,  товарищи!  Я утверждаю,  что дальнейшее обсуждение
этого  вопроса  должно  быть  отложено>.  И  оратор   поспешил   энергично
наверстать потерянное время усиленным уничтожением пищи>.
     - Каково?  - спросил Литвинов. - Если бы писал большевик, а то ведь -
ваш  брат,  буржуй...  Нас  терпеть не  может,  но  и  он  сказал -  после
освобождения: <Лучше уж с вами, вы хоть конкретны, а те - как медузы перед
штормом, неохватны и зыбки>.
     ...И  теперь,  встречаясь с  русскими в  этом  маленьком полуподвале,
Бленер не  мог  заставить себя  разговаривать с  ними  непредвзято:  перед
глазами стояла статья Надо.  Он  знал его  -  это  был  серьезный человек,
которого легче было убить, чем заставить говорить неправду.
     Когда Старицкий отошел от них, Бленер спросил:
     - Он издал что-либо?
     - Он неспособен написать и двух строк!  Болтун.  А уж если кто и есть
агент ЧК - так это он, уверяю вас.
     Писатель  Никандров  -   высокий,   жилистый,   заметный  -  вошел  в
полуподвальчик, когда стемнело.
     - Кто это? - сразу же спросил француз.
     - Леонид Никандров, литератор.
     - Тоже бездарь?
     - Как вам сказать... Эссе, повести из древней истории, исследования о
Петре Великом... Не борец, совсем не борец.
     Француз представился Никандрову сам, попросив дать короткое интервью.
     - Садитесь,  - хмуро согласился Никандров, - только пусть спутник ваш
обождет за другим столом.
     - Он знает город,  лишь поэтому я пользуюсь его услугами,  -  ответил
Бленер и,  чуть обернувшись,  громко сказал:  -  Миша,  спасибо,  я вас на
сегодня не задерживаю.
     Миша угодливо раскланялся с французом и подсел за другой столик:  там
громко шумели поэты.
     - У меня к вам несколько вопросов,  гражданин Никандров. Мне хотелось
бы узнать,  кто,  по вашему мнению, сейчас наиболее талантлив в России - в
литературе, живописи в театре?
     - В литературе  -  я,  -  улыбнулся  Никандров.  Улыбка  сделала  его
жилистое,     напряженное     лицо     совершенно    иным    -    каким-то
неуклюже-добродушным,  открытым. - Это если по правде. В принципе я должен
ответить: Бунин, Горький, Блок.
     - Бунин в Париже, а меня интересует Россия.
     - Бунин может быть хоть в Африке - он принадлежит только России.
     - Думаете, Бунин хочет принадлежать этой России?
     - А вы убеждены, что  э т а  Россия навсегда останется  э т о й?
     - Я не готов к ответу,  хотя бы потому, что сочинений Бунина не читал
и знаю о нем лишь понаслышке.
     - Значит, вы интересуетесь российскими литераторами лишь как фигурами
в политической структуре? Тогда у нас разговора не получится.
     - Я  бы  солгал вам,  сказав,  что  меня  не  интересует политическая
структура. Но я живо интересуюсь и беллетристикой.
     - А я беллетристикой не интересуюсь. Я принадлежу литературе.
     - Где я могу купить ваши книги?
     - Меня не очень-то издают здесь...
     - Я готов помочь вам с изданием в Париже.
     Никандров внимательно посмотрел на француза и ответил:
     - За это спасибо, коли серьезно говорите.
     - Я  говорю серьезно...  Прежде чем мы обратимся к вашему творчеству,
хотелось бы спросить о том, кого вы здесь цените из живописцев?
     - Талантов у нас -  много. Лентулов, Сарьян, Кончаловский, Малявин...
Да не перечтешь всех... А Коровин, Нестеров?!
     - Я благодарю бога,  - широко улыбнулся француз, - вы первый русский,
который сказал, что в Москве есть таланты.
     - С кем же вы тут встречались?  С этой мелюзгой,  -  Никандров кивнул
головой на посетителей столовой,  -  смысла нет говорить. Сущие скорпионы.
Хуже комиссаров -  те  хоть знают свое дело,  а  эти только повизгивают из
подворотни. Цыкни  на  них  -  хвосты  подожмут  и  в кусты.  Но говорят -
<талантов здесь нет>...
     - Талантам трудно здесь?
     - А где таланту легко?  Конечно,  таланту сложно, ибо он хочет искать
Следующая страница
 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 51
Ваша оценка:
Комментарий:
  Подпись:
(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
  Сайт:
 
Комментарии (1)

Реклама