Первым к нише старика подошел Хаким -- тот самый, что
долгое время жил у него в доме, будучи принят, как сын.
-- Не сыро ли тебе здесь, о мой многомудрый покровитель?
-- спросил он со лживой сыновней заботой в голосе.-- Хочешь, я
отдам тебе свою новую камышовую подстилку, умягченную ватой?
Двое других, испугавшись, как бы он не опередил их в
заискивании, тоже подошли к нише.
-- О мудрейший наставник! -- медовым липким голосом начал
первый.-- Некая весьма богатая вдова пришла ко мне вчера за
советом. Дело у нее трудное, запутанное, и я не могу
разобраться в нем. Позволь же, когда она придет сегодня,
направить ее к тебе, чтобы ты разрешил ее сомнения и,
разумеется, извлек в свою пользу все доходы, сопряженные с
этим. Твоя глубокая мудрость...
-- И несравненные познания! -- подхватил второй.
-- И высота помыслов! -- заторопился первый.
-- И этот вещий череп! -- воскликнул второй. А третий --
Хаким -- в это время извивался и
подвизгивал сзади, выискивая место и для своего
слова.
-- И несказанная доброта! -- заверещал он.-- Какой
благосклонной улыбкой озарялось вчера твое лицо, о
многотайнопостигательный старец, когда ты внимал моим
беззлобным шуткам, понимая, что они подсказаны единственно лишь
добродушием и веселостью нрава...
Старик не поднимал глаза, на его высохших губах мерцала
скорбная усмешка. Вот когда он вплотную приблизился к
стародавней истине: "Мудрость -- не достояние возвысившихся, но
только смиренных!.." Однако страшные слова, произнесенные им,
свидетельствовали, что мудрость его обращена своим ликом во
тьму. Он сказал:
-- Для каждого из вас я совершил в свое время доброе дело
и ныне за это наказан. Таков закон нашего скорбного мира:
каждое доброе дело влечет за собою возмездие совершителю.
Вряд ли он сам, да и те, что слышали его, поняли до конца
весь гибельный смысл этих слов, после которых -- если бы только
они оказались правдой,-- жизнь должна была бы остановиться; но
благостна Жизнь! -- они не были правдой, а лишь оправданием для
утративших веру или поддавшихся отчаянию, как этот старик.
Ходжу Насреддина стражники вознесли на помост еще быстрее,
чем купца, и повергли на ковер перед ханом.
Из простого народа никого уже вблизи не было;
на окраинах поля стража палками и плетьми разгоняла
последних любопытствующих.
С первого взгляда Ходжа Насреддин понял, что между купцом
и вельможей только что за- училась жаркая схватка. Оба --
красны, глаза у обоих горели, руки тряслись.
Красен был от гнева и сам владыка.
-- Никогда еще,-- говорил он глухим от удушья голосом,--
никогда еще никто не осмеливался оскорблять государя такими
непристойными перебранками! Да еще всенародно, перед глазами
тысячи людей! Неужели не могли вы найти для ваших низменных
счетов другого часа и другого места? -- Он с хрипом, с трудом
перевел дыхание.-- И неужели государь никогда не может спокойно
отдаться душой удовольствию или зрелищу, освободиться хотя бы
на один час от ваших грязных жалоб, кляуз и сплетен?
Здесь взгляд его упал на Ходжу Насреддина:
-- Это кто еще?
-- Гадальщик,-- подсказал торговый визирь.-- Тот самый
гадальщик, из-за которого...
-- Откуда он взялся? Зачем он здесь9 Визирь побледнел:
-- Я распорядился доставить его в предположении, что
великий хан пожелает самолично спросить... услышать...
узнать... лицезреть... я думал...
Он завяз в словах и беспомощно оглянулся на придворных.
Никто не поспешил ему на выручку. Все молчали.
-- Он предполагал! -- воскликнул хан в сильнейшем
негодовании.-- Он думал!.. Скоро ты предположишь еще что-нибудь
столь же несуразное и притащишь с базара к моему трону всех
метельщиков, мусорщиков, уборщиков для дружеских бесед и
рассуждений со мною! Если ты распорядился доставить сюда этого
плута-гадальщика, сам и разговаривай с ним, а меня прошу
избавить от такой чести. Пусть он или найдет этих проклятых
коней -- сейчас же, в моем присутствии, немедленно! -- или
сознается в обмане и понесет должную кару, безотлагательно, вот
здесь перед помостом!
Хан умолк, откинулся на подушки, выказывая всем своим
видом крайнее неудовольствие.
Ходжа Насреддин успел за это время переглянуться с купцом
и дружески подмигнуть ему; тот яростно крякнул, вырвал еще клок
из бороды, но голоса подать не посмел.
-- Гадальщик! -- сказал торговый визирь.-- Ты слышал волю
нашего владыки,-- отвечай же теперь на все мои вопросы прямо,
ясно и без уверток.
Ходжа Насреддин так и отвечал -- прямо, ясно и без
уверток. Да, он берется отыскать коней. Сейчас же,
незамедлительно, в присутствии хана. Он осмеливается напомнить
о награде в десять тысяч таньга, что обещал купец.
-- Был такой уговор? -- обратился визирь к меняле.
Тот молча вытянул из-под халата кошелек, подал визирю.
-- Видишь, гадальщик! -- Визирь встряхнул кошелек,
послышалось тонкое пение золота.-- Но чтобы получить его, ты
должен, во-первых, найти коней, а во-вторых, опровергнуть
тяготеющее над тобой обвинение в подкупе. Если ты берешься
найти коней сегодня, то объясни: почему не мог найти вчера,
позавчера и третьего дня? Почему ты не нашел их перед скачками,
а берешься найти после скачек?
-- Неблагоприятное расположение звезд Сад-ад-За-бих...--
затянул Ходжа Насреддин свою старую песню, еще бухарских
времен.
-- И не сокрыто ли здесь,-- прервал торговый визирь,-- не
сокрыто ли злоумышленного намерения причинить ущерб великому
хану, лишив его лицезрения арабских коней, которые, по словам
их владельца, достойны радовать царственный взор? Если таковой
злонамеренный умысел действительно имел место, скажи: кто
внушил его тебе?
Эту догадку о злоумышленном намерении торговый визирь
направлял против вельможи -- своего старинного соперника.
-- Сознайся, гадальщик! -- вскричал он, воспламенившись
надеждой.-- Сознайся чистосердечно: кто внушил тебе умысел
против нашего солнцеподобного хана, кто этот гнусный коварный
злодей, прикрывающий свое змеиное жало личиной преданности?
Скажи, сознайся -- и ты будешь помилован! И твоя награда
увеличится,-- я сам, движимый рвением разоблачить всех тайных
врагов повелителя, я сам готов добавить к этому кошельку две и
даже три тысячи таньга от себя, если ты скажешь!
Сжигаемый вожделением сокрушить вельможу, он добавил бы и
пять, и десять тысяч!
Но ему противостоял не какой-нибудь безусый юнец, а зрелый
муж, полный сил и закаленный в дворцовых боях.
Вельможа шагнул вперед, к трону. Глаза его сверкнули, усы
грозно устремились вперед, подобно клыкам боевого слона.
-- Великий хан видит и слышит, что здесь творится!
Вымогать признание деньгами -- не есть ли в свою очередь
тяготейший вид подкупа?
-- Допрашивая гадальщика, я выполняю ханское повеление,--
огрызнулся торговый визирь.-- И никто не сможет обвинить меня
ни в подкупе, ни в конокрадстве, как некоторых других.
-- Всемилостивый аллах! -- вскричал вельможа, подскочив на
своих высоких каблуках и воздев к небу руки.-- О небесные силы!
За что, за что я принужден выслушивать такие оскорбления! И от
кого? От людей, хотя и облеченных высоким доверием, но
употребляющих его недостойно и своекорыстно, для взимания в
свою пользу незаконных поборов, как, например, в прошлом году
при достройке больших торговых рядов...
-- Какие поборы? -- вспыхнул визирь, но глаза его забегали
и стали туманно-пыльно-матовыми, ибо он-то лучше всех знал, о
каких именно поборах идет речь.-- Быть может, высокочтимый
начальник городской стражи подразумевает деньги, отпущенные в
прошлом году на обновление сторожевых башен, в которых и по сию
пору не обновлено ни одного камня, хотя деньги истрачены все,
без остатка...
-- Сторожевые башни! -- писклявым голосом вмешался
начальник городского благоустройства.-- Уж если вспоминать о
башнях, то надлежит раньше вспомнить об очистке и облицовке
большого водоема на площади святого Хазрета! Где очистка, где
облицовка? Между тем этому делу пошел уже четвертый год, деньги
отпускались из казны четырежды!
Ему ответил верховный мираб*, ведающий всеми арыками и
водоемами в государстве, упомянув о базарных площадях, так и не
выстланных камнем; эти слова мгновенно воспламенили главного
смотрителя базаров -- жилистого длинного старика с круглыми
глазами совы на рябом лице: брызгаясь слюной и шепелявя, он
начал кричать о каких-то караванах, обобранных по пути в
Коканд, о трех мешках золота, отправленных эмиру бухарскому, но
так и не доехавших до Бухары;
* Мираб -- в районах Средней Азии, бедных водой, выборное
лицо, ведавшее получением воды для орошения полей тогда
послышался зычный голос верховного охранителя дорог,
объяснившего пропажу золота дерзостью разбойников, напавших на
караван; его выспренная речь была прервана громким смехом
вельможи, который через своих шпионов отлично знал, какие это
были разбойники; вставил свое слово торговый визирь, опять
вмешался верховный мираб, за ним -- смотритель базаров,
казначей и все остальные.
Через минуту на помосте бушевал целый пожар взаимных
обличении и попреков.
О купце, о гадальщике, о пропавших конях все забыли.
Побагровевшие, с пылающими выпученными глазами, судорожно
стиснутыми кулаками, обливаясь потом в своих тяжелых халатах,
визири и верховные начальники яростно наскакивали друг на
друга, кричали и вопили, едва не вцепляясь друг другу в бороды.
Кто-то припомнил постройку двух мостов через Сай --
стародавнее дело, хорошо известное хану.
Привстав на троне, сам для себя незаметно втянувшись в
перебранку, хан закричал:
-- Мосты! Мосты, говорите вы, мошенники и воры! А подряд
на поставку тесаного камня для этих мостов? Ага, ты молчишь,
Кадыр! А двести шестьдесят карагачевых балок, что на поверку
оказались тополевыми, да еще и гнилыми! Чье это дело, ну,--
говори, Юнус!
Утихомиривать это словесное побоище пришлось Ходже
Насреддину.
Потрясая своей гадальной книгой, он возгласил:
-- На вопрос о пропавших конях моя гадальная книга
отвечает...
Его слова были подобны ливню, низвергнувшемуся из туч на
пламя степного пожара.
Первым опомнился хан, обвел остальных негодующим взглядом.
Визири, советники, сановники притихли, вернулись на свои
места позади трона, затаив в сердцах неутоленную клокочущую
злобу.
-- О мерзостные нарушители благоприличия! -- начал хан,
тяжело дыша.-- Долго ли мне терпеть ваши бесчинства? Не
думайте, что сегодняшнее позорище пройдет вам даром,-- дайте
мне только вернуться во дворец! Из-за вас мне с трепетом
приходится думать об ответе аллаху за беспорядки в моем
государстве; сколько я ни стараюсь, сколько я ни забочусь --
все мои усилия рассыпаются в прах, наталкиваясь на вашу
глупость, чванность, склочность, своеволие и воровство! И не
сетуйте, если однажды я, окончательно истощив терпение, выгоню
вас всех поголовно, отобрав в казну все, вами накраденное! --
Он обратил пылающее гневом лицо к торговому визирю: -- Скажи
гадальщику -- пусть продолжает! Пусть скорее изобличит себя в
плутовстве, в обмане и подвергнется наказанию. Где кони?
-- Где кони, гадальщик? -- отозвался, как эхо, торговый
визирь.
-- Кони находятся в конюшне одного загородного дома по
найманчинской дороге,-- ответил Ходжа На-среддин.-- Дом этот
