собственной глупости.
Гордые своей дальновидностью ("нас, дескать, не подцепить на
удочку пропаганды "страны отцов", там обойдутся и без нас"), они в
Риме обивают пороги орудующей по указке американских сионистов
переселенческой организации ХИАС и ждут "распределения". Ждут много
месяцев, так и не зная, куда соблаговолят их направить американские
благодетели - в Австралию ли, в Новую Зеландию, или вообще сочтут их
недостойными хиасовских милостей.
Но и в семьях "прямиков", натужно пытающихся уверить самих себя,
что у них еще все впереди, молодые сыновья и дочери первыми начинают
болезненно ощущать нетерпимые для них черты капиталистического уклада
жизни.
Восемнадцатилетнюю Раю из покинувшей Советскую Прибалтику семьи
сотрудники советского консульства в Риме увидели у своих ворот рано
утром, задолго до начала работы. Дрожавшая от предутреннего холода
девушка, оказалось, прибежала сюда еще перед рассветом. Она пробыла в
Италии всего лишь около месяца, но успела убедиться, что жить на
чужбине не сможет. Встревоженные таким настроением дочери, родители
предусмотрительно отняли у нее деньги и документы.
Несколько месяцев спустя я встретил Раю в Остии.
Родители все еще ждали хиасовского "распределения" и упрекали
дочь в том, что по ее вине их обошли визой в США. Кто-то из
"прямиков", желая выслужиться перед сотрудниками ХИАСа, донес им о
предосудительных настроениях и высказываниях Раи.
"Из-за тебя, дочка, нам придется довольствоваться Новой
Зеландией", - услышала Рая укоризненные слова отца.
"Все к лучшему, - вступилась за девушку мать. - Из Америки
приходят такие страшные письма, что, может быть, уж лучше эта самая
Зеландия".
- Но и в Новую Зеландию "прямиков" отбирают, как скот, -
поделилась со мной Рая. - Приходится заполнять огромнейшие анкеты,
отвечать на постыдные для человеческого достоинства вопросы.
Прямо говоря, от нас требуют обязательства о "политической
благонадежности". Общей врачебной справки мало, требуют справки от
нескольких "проверенных" врачей... Когда я вспоминаю все, что
покинула, не могу унять горьких слез, - с трудом сдерживает Рая
рыдания. - Папа умоляет меня не портить глаза слезами - не то у меня,
не дай бог, заподозрят болезнь глаз и, как "животному с брачком", не
дадут визу. Помните, прямо как у Шолом-Алейхема в "Мальчике Мотл". В
этой повести - ее так хвалил Алексей Максимович Горький! - дети
боятся, что их несчастную мать по такой же причине не пустят в
Америку... Кстати, будь у нас возможность заплатить за "гарант работы
в США", нам, возможно, дали бы туда визу. Но чтобы тебе прислали такую
бумажонку, конечно, фальшивую - там хватает собственных безработных, -
надо иметь состоятельного американского родственника. Правда, и
состоятельные не очень-то любят раскошеливаться ради таких, как мы.
Здесь, в Остии, больше года бедствовала семья, покинувшая Львовскую
область. Все их беды, считали они, происходят оттого, что их письма и
телеграммы не доходят лично до богатого бостонского родственника.
Наконец родственник расщедрился и потратился на "гарант работы".
Прошло всего четыре месяца, как бывшие львовяне подались в Америку. А
письма оттуда присылают такие, что нельзя без слез читать. Фальшивый
гарант, конечно, никакой работы им гарантировать не смог...
А что касается нашей семьи, - вздохнула Рая, - то еще неизвестно,
как получится с Новой Зеландией. Когда папа в обход ХИАСа рискнул
пойти в новозеландское консульство, ему там прямо сказали, что их
страна нуждается в неграх, а не в избалованных советской жизнью людях,
которые раньше шумели, что обязаны воссоединиться со своими родными в
Израиле, а сейчас готовы ехать в первую попавшуюся страну... В общем,
жить невмоготу. И не так уж из-за материальных лишений. Страшно другое
- все чужое: и язык, и культура, и взаимоотношения людей, и, главное,
взгляды на жизнь. Когда я очутилась в Остии, меня утешали красивыми
словечками: скоро тебя поглотит река забвения, перестанешь вспоминать
родной дом, любимую скамейку в парке, первый школьный урок... Но вижу,
эта река забвения обходит меня стороной. И не меня одну.
Страшно подумать, неужели я никогда не увижу свою Родину, неужели
все потеряно?..
Прощаясь со мной, Рая сказала:
- Недавно парень из Литвы, которому удавалось заставить родителей
дважды отложить отъезд с Родины, очень верно сказал мне: "Я много
читал и слышал, что у молодых все впереди. Это вроде бы неоспоримо. Но
у таких молодых, как мы с тобой, все позади". Какие страшные слова:
"все позади".
А ведь мы с ним еще не вышли из комсомольского возраста...
Такие признания вырываются сейчас у тех, кто в час расставания с
родной страной забыл, что, говоря поэтическими строками Маргариты
Алигер, "Родину себе не выбирают; начиная видеть и дышать, Родину на
свете получают непреложно, как отца и мать".
Бегут от сионистского владычества
На страницах этой книги не раз уже приходилось мне называть
Израиль государством, которым правят сионисты. Такое определение я
применил и в разговоре с упоминавшимся мной антверпенским коммерсантом
Марселем Брахфельдом. Как же он, помню, разъярился:
- У вас нет никакого права отождествлять израильский
государственный строй с сионизмом!!! Это не так!!!
Нет, именно так. Я угодил не в бровь, а в глаз - этим и
объясняется ярость господина Брахфельда. С сионистами нельзя
действительно отождествлять народ Израиля, ибо среди него есть честные
люди, борющиеся во главе с коммунистами против агрессивных планов
своих правителей, за мир, демократию и подлинный социальный прогресс,
за равноправие арабского населения. Что же касается государственного
строя Израиля, его идеологии, политики его правителей, то все это не
только можно, но и должно отождествлять с сионизмом. И израильская
пресса, к недовольству Брахфельда, не только это признает, но на этом
настаивает, как можно видеть из типичного для сионистской прессы
высказывания тель-авивского журнала "Неделя".
Сей журнал возмутился, к примеру, следующим утверждением
советского журналиста: "С первых дней создания государства Израиль его
господствующей идеологией стал сионизм". И тут же "Неделя" с
негодованием "поправила" советскую газету: "Почему с первых дней!
Значительно раньше сионизм стал нашей идеологией. Только благодаря
претворению в жизнь этой идеологии и было создано государство Израиль.
И существует".
Добавим к этому: только благодаря сионизму докатился Израиль до
того катастрофического состояния общественной жизни, экономики и
культуры, какое сейчас не могут скрыть сами руководители государства.
Они полностью пожинают плоды сионистской политики в руководстве
государством.
И сегодня из сионистского государства бегут уже не только бывшие
граждане социалистических стран. Бегут и иммигранты, прежде всего
молодые, переехавшие было в Израиль из западных стран, в том числе и
те немногие, кого удалось заманить из США. Даже такие, кого
американские сионисты провожали с необычайной помпой, чуть ли не как
героев.
Приведу только один, но весьма выразительный пример. Излагаю его
на основании письма одного из нью-йоркских раввинов, Ирвина Айзексона,
депутату кнессета Иегуде Бен-Меиру. Думаю, и отправителя и адресата
трудно заподозрить в антисионистских настроениях. Вне подозрений и
опубликовавшая это письмо иерусалимская газета "Джерузалем пост".
Итак, речь идет о том, как "израильское общество, терроризируемое
головорезами, общество, где справедливость, закон и порядок уступили
место насилию, угрозам и коррупции", заставило молодоженов Иоэла и
Иегудит Айзексонов покинуть Израиль. Поселились они в иерусалимском
пригороде Мевассерете, где купили полуразрушенный двухкомнатный домик,
вернее, как пишет Ирвин Айзексон, "лачугу с самыми примитивными
удобствами". И после того как домик был отремонтирован и приведен в
сравнительно годное для жилья состояние, на новоселов обрушился
влиятельный сосед - шеф местной шайки молодых гангстеров Эли Сибони.
Это имя наводит страх на всех жителей мрачного иерусалимского
пригорода.
Известные далеко за пределами Мевассерета своими вымогательствами
и ограблениями, братья Сибони решили выжить неугодных им соседей. В
ход были пущены все средства - от разграбления дома и уничтожения
фруктовых деревьев до отравления собаки и нападения на... крохотную
Михель, дочурку Айзексонов.
Молодые Айзексоны вынуждены были бежать.
Единственное, но весьма слабое утешение для них то, что они не
первые и, очевидно, не последние жертвы молодых гангстеров. Подчинив
себе группу безработных парней, братья Сибони вот уже несколько лет
тиранят весь пригород. Это я утверждаю уже не только на основании
письма Айзексона и скупых, но довольно частых сообщений израильской
печати. Я слышал, с какой дрожью в голосе Иосиф Друзес, проживший в
Мевассерете два с половиной месяца, говорил мне в Остии:
- Там, где правят братья Сибони, там люди жить не могут. Впрочем,
у молодых парней есть единственный выход - пойти на поклон и в
услужение к гангстерам.
Тойва Ценнерман, правда, в Мевассерете не проживала. Но "слава"
братьев-гангстеров докатилась и до Тель-Авива. И когда чиновники
министерства абсорбции, куда в поисках жилья пришла потерявшая в
Израиле мужа женщина, направили ее с детьми на жительство в
Мевассерет, она бежала из страны.
Двадцать шесть дней сумел выдержать в этом городке
девятнадцатилетний Борис Фудман. Двадцать пять дней он искал работу.
Один день он работал... подручным подпольного торговца наркотиками.
Шайка братьев Сибони решила его "испытать" на этой простейшей, с их
точки зрения, работенке.
- Стать преступником не хотел, - рассказывает Борис. - Остался
один выход: бежать! Бежать, пока преступная среда не засосала меня со
всеми потрохами!
Таков моральный климат в городке, от которого рукой подать до
"исторической столицы" государства Израиль.
"Духовное гетто - его выдержать нельзя".
"Догмы иудаизма имеют силу государственных законов - это душит".
"Люди, совсем далекие от религии, должны заискивать перед
приверженцами иудаизма - это воспитывало в нас пресмыкательство,
потерю собственного достоинства".
Я привел на выборку несколько фраз из моих блокнотов, где
записаны неприукрашенные повествования бежавших из сионистского
государства молодых людей. Об удушающей атмосфере распоясавшегося
иудаистского догматизма написал мне из Афин Григорий Экстер. И
проиллюстрировал свое письмо двумя десятками любительских, но
достаточно выразительных фото.
Семнадцатилетним парнем уехал он в Израиль из Кишинева. Отец
мотивировал необходимость отъезда тем, что его ждет не дождется мать.
Однако она встретила сына более чем прохладно. Трепещущая перед
клерикальными властями старуха была уверена, что ее сын Ефим оставит
свою жену русской национальности в Кишиневе. Мать мечтала обвенчать
сына с "настоящей женой". Это в Советском Союзе, отмечает Григорий,
никого не трогает любой смешанный брак, а в Израиле клерикалы и
сионисты не очень-то жалуют "иноверных" жен. А отец Григория, глупец,
привез с собой Валентину Васильевну. Помимо нее, не очень-то пришелся
по вкусу старой бабушке и внук; в его характере и, главное, внешности
ее ужаснуло многое, унаследованное от "чужеродной" матери.
В такой обстановке жить, естественно, было нельзя. Изведав ужасы
