Главная · Поиск книг · Поступления книг · Top 40 · Форумы · Ссылки · Читатели

Настройка текста
Перенос строк


    Прохождения игр    
Demon's Souls |#6| Fool's Idol
Demon's Souls |#5| Leechmonger
Demon's Souls |#4| Adjudicator & Tower Knight
Demon's Souls |#3| Cave & Armor Spider

Другие игры...


liveinternet.ru: показано число просмотров за 24 часа, посетителей за 24 часа и за сегодня
Rambler's Top100
Русская фантастика - А&Б Стругацкие Весь текст 372.95 Kb

Жук в муравейнике

Предыдущая страница Следующая страница
1 ... 5 6 7 8 9 10 11  12 13 14 15 16 17 18 ... 32
проваливаюсь в недра каких-то огромных ящиков, где в грудах затхлой бумаги
отчаянно  пищат  голые  розовые  крысята,  и  с  проклятьями  выкатываюсь,
проламывая плечом какую-то гнилую деревянную стенку, под  дождь,  в  лужу,
распугивая  лягушек...  Хрустит  и  скрипит  под  ногами   битое   стекло,
раскатываются какие-то то ли банки,  то  ли  подшипники,  прочное  на  вид
никелированное железо разваливается в прах, когда рука пытается  опереться
на него, а один раз стенка фургона, гигантского, как  трансконтинентальный
контейнер, вдруг сама собой раскалывается поперек,  и  с  гнилым  грохотом
вываливаются  оттуда  потоки  неузнаваемого   мусора   в   густых   клубах
отвратительно воняющей пыли.
     А потом как-то неожиданно этот безобразный лабиринт кончается.
     То есть вокруг по-прежнему машины, сотни машин, но теперь они стоят в
относительном  порядке,  выстроившись  по  обе  стороны  мостовой   и   на
тротуарах, а середина улицы совершенно свободна.
     Я гляжу на Щекна. Щекн яростно отряхивается, чешется  всеми  четырьмя
лапами сразу,  вылизывает  спину,  плюется,  изрыгает  проклятия  и  снова
принимается отряхиваться, чесаться и вылизываться.
     Вандерхузе тревожно осведомляется, почему мы сошли с маршрута  и  что
это был за склад. Я объясняю, что это был  не  склад.  Мы  дискутируем  на
тему: если это следы  эвакуации,  то  почему  аборигены  эвакуировались  с
окраины в центр.
     - Обратно я этой дорогой  не  пойду,  -  объявляет  Щекн  и  яростным
шлепком припечатывает к мостовой пробирающуюся рядом лягушку.
     В два часа пополудни Штаб распространяет первое  итоговое  сообщение.
Экологическая  катастрофа,  но  цивилизация  погибла  по  какой-то  другой
причине. Население исчезло, так сказать, в одночасье, но оно не  истребило
себя в войнах и не эвакуировалось через Космос - не та  технология,  да  и
вообще планета представляет собой не кладбище, а помойку.  Жалкие  остатки
аборигенов прозябают в сельской  местности,  кое-как  обрабатывают  землю,
совершенно лишены  культурных  навыков,  однако  прекрасно  управляются  с
магазинными винтовками.  Вывод  для  нас  со  Щекном:  город  должен  быть
абсолютно пуст. Мне этот вывод представляется сомнительным. Щекну тоже.
     Улица расширяется, дома и ряды машин по обе стороны от нас совершенно
исчезают в тумане, и я чувствую перед  собой  открытое  пространство.  Еще
несколько шагов, и впереди  из  тумана  возникает  приземистый  квадратный
силуэт. Это опять броневик - совершенно такой же, как тот, что  попал  под
обвалившуюся стену, но этот брошен давным-давно, он просел под собственной
тяжестью и словно бы врос в асфальт. Все люки его распахнуты настежь.  Два
коротких пулеметных ствола, некогда грозно уставленных навстречу  каждому,
кто выходил на площадь, теперь унило поникли, ржавые капли сочатся из  них
и лениво стекают на покатый лобовик. Проходя  мимо,  я  машинально  толкаю
распахнутую боковую дверцу, но она приржавела намертво.
     Перед собой  я  не  вижу  ничего.  Туман  на  этой  площади  какой-то
особенный, неестественно густой, словно он отстаивался  здесь  много-много
лет  и  за  эти  годы  слежался,  свернулся,  как  молоко,  и  просел  под
собственной тяжестью.
     - Под ноги! - командует вдруг Щекн.
     Я гляжу под ноги и ничего не вижу. Зато до меня  вдруг  доходит,  что
под подошвами уже не  асфальт,  а  что-то  мягкое,  пружинящее,  склизкое,
словно толстый мокрый ковер. Я приседаю на корточки.
     - Можешь включить свой прожектор, - ворчит Щекн.
     Но я уже и без всякого  прожектора  вижу,  что  асфальт  здесь  почти
сплошняком  покрыт  довольно   толстой   неаппетитной   коркой,   какой-то
спрессованной влажной массой, обильно проросшей разноцветной  плесенью.  Я
вытаскиваю нож,  поддеваю  пласт  этой  корки  -  от  заплесневелой  массы
отдирается не то тряпочка, не то обрывок  ремешка,  а  под  ремешком  этим
мутной зеленью проглядывает что-то округлое (пуговица? пряжка?) и медленно
распрямляются какие-то то ли проволочки, то ли пружинки...
     - Они все здесь шли... - говорит Щекн со странной интонацией.
     Я поднимаюсь и иду дальше, ступая по мягкому и скользкому. Я  пытаюсь
укротить свое воображение, но теперь у меня это не получается. Все они шли
здесь, вот этой же дорогой, побросав свои ненужные  большие  легковушки  и
фургоны, сотни тысяч и миллионы вливались  с  проспекта  на  эту  площадь,
обтекая броневик с грозно и бессильно уставленными пулеметами, шли,  роняя
то немногое, что пытались унести с  собой,  спотыкались  и  роняли,  может
быть, даже падали сами и тогда уже не могли подняться, и все, что  падало,
втаптывалось, втаптывалось и  втаптывалось  миллионами  ног.  И  почему-то
казалось, что все это происходило ночью - человеческая каша  была  озарена
мертвенным неверным светом, и стояла тишина, как во сне...
     - Яма... - говорит Щекн.
     Я включил прожектор. Никакой ямы нет. Насколько хватает  луч,  ровная
гладкая площадь светится бесчисленными тусклыми огоньками  люминесцирующей
плесени, а в двух шагах впереди влажно чернеет большой, примерно  двадцать
на сорок, прямоугольник гладкого  голого  асфальта.  Он  словно  аккуратно
вырезан в этом проплесневелом мерцающем ковре.
     - Ступеньки! - говорит Щекн как бы с отчаянием. - Дырчатые!  Глубоко!
Не вижу...
     У меня мурашки ползут по коже: я никогда еще не  слыхал,  чтобы  Щекн
говорил таким странным голосом. Не глядя, я опускаю  руку,  и  пальцы  мои
ложатся на большую  лобастую  голову,  и  я  ощущаю  нервное  подрагивание
треугольного уха. Бесстрашный Щекн испуган. Бесстрашный Щекн прижимается к
моей ноге совершенно так же, как его  предки  прижимались  к  ногам  своих
хозяев, учуяв за порогом пещеры незнакомое и опасное...
     - Дна нет... - говорит он с отчаянием. - Я  не  умею  понять.  Всегда
бывает дно. Они все ушли туда, а дна нет, и никто не вернулся... Мы должны
туда идти?
     Я опускаюсь на корточки и обнимаю его за шею.
     - Я не вижу здесь ямы, - говорю я на языке Голованов. - Я вижу только
ровный прямоугольник асфальта.
     Щекн тяжело дышит.  Все  мускулы  его  напряжены,  и  он  все  теснее
прижимается ко мне.
     - Ты не можешь видеть, - говорит он. - Ты не умеешь. Четыре  лестницы
с дырчатыми ступенями. Стерты. Блестят. Все глубже и глубже. И  никуда.  Я
не хочу туда. И не приказывай.
     - Дружище,  -  говорю  я.  -  Что  это  с  тобой?  Как  я  могу  тебе
приказывать?
     - Не проси, - говорит он. - Не зови. Не приглашай.
     - Мы сейчас уйдем отсюда. - Говорю я.
     - Да! И быстро!
     Я диктую донесение. Вандерхузе уже переключил мой канал  на  Штаб,  и
когда я  заканчиваю,  вся  экспедиция  уже  в  курсе.  Начинается  галдеж.
Выдвигаются гипотезы, предлагаются меры. Шумно. Щекн понемножку приходит в
себя: косит желтым глазом и то и дело  облизывается.  Наконец  вмешивается
сам Комов. Галдеж прекращается. Нам приказано продолжать  движение,  и  мы
охотно подчиняемся.
     Мы огибаем страшный прямоугольник, пересекаем площадь, минуем  второй
броневик,  запирающий  проспект  с  противоположной   стороны,   и   снова
оказываемся между двумя колоннами брошенных автомашин.  Щекн  снова  бодро
бежит впереди, он снова энергичен, сварлив и  заносчив.  Я  усмехаюсь  про
себя и думаю, что на  его  месте  я  сейчас,  несомненно,  мучился  бы  от
неловкости за тот панический приступ почти детского страха, с  которым  не
удалось совладать там, на площади. А вот Щекн ничем таким не мучается. Да,
он испытал страх и не сумел скрыть этого, и не видит здесь ничего стыдного
и неловкого. Теперь он рассуждает вслух:
     - Они все ушли под землю. Если бы там было дно, я бы уверил тебя, что
все они живут сейчас под землей очень глубоко, неслышно. Но там нет дна! Я
не понимаю, где они там могут жить. Я не понимаю, почему там нет дна и как
это может быть.
     - Попытайся объяснить, - говорю я ему. - Это очень важно.
     Но Щекн не  может  объяснить.  Очень  страшно,  твердит  он.  Планеты
круглые, пытается объяснить он, и эта планета тоже круглая, я  сам  видел,
но на той площади она вовсе не круглая. Она там, как тарелка. И в  тарелке
дырка. И дырка эта ведет из одной пустоты,  где  находимся  мы,  в  другую
пустоту, где нас нет.
     - А почему я не видел этой дырки?
     - Потому что она заклеена. Ты не умеешь. Заклеивали от таких, как ты,
а не от таких, как я...
     Потом он вдруг сообщает, что  снова  появилась  опасность.  Небольшая
опасность, обыкновенная. Очень  давно  не  было  совсем,  а  теперь  опять
появилась.
     Через минуту от фасада дома  справа  отваливается  и  рушится  балкон
третьего этажа. Я быстро спрашиваю Щекна, не уменьшилась ли опасность.  Он
не задумываясь отвечает, что да, уменьшилась, но  ненамного.  Я  хочу  его
спросить, с какой стороны угрожает нам теперь  эта  опасность,  но  тут  в
спину мне  ударяет  плотный  воздух,  в  ушах  свистит,  шерсть  на  Щекне
поднимается дыбом.
     По проспекту проносится словно маленький ураган. Он горячий и от него
пахнет железом. Еще несколько балконов и карнизов с шумом рушатся по обеим
сторонам улицы. С длинного  приземистого  дома  срывает  крышу,  и  она  -
старая, дырявая, рыхлая  -  медленно  крутясь  и  разваливаясь  на  куски,
проплывает над мостовой и исчезает в туче гнойно-желтой пыли.
     - Что там у вас происходит? - вопит Вандерхузе.
     - Сквозняк какой-то... - отзываюсь я сквозь зубы.
     Новый удар ветра заставляет меня пробежаться вперед помимо воли.  Это
как-то унизительно.
     - Абалкин! Щекн! - гремит Комов. - Держитесь  середины!  Подальше  от
стен! Я продуваю площадь, у вас возможны обвалы...
     И в третий раз короткий горячий ураган  проносится  вдоль  проспекта,
как раз в тот момент, когда Щекн пытается развернуться носом к ветру.  Его
сбивает с ног и  юзом  волочит  по  мостовой  в  унизительной  компании  с
какой-то зазевавшейся крысой.
     - Все? - раздраженно спрашивает он, когда ураган стихает. Он даже  не
пытается подняться на ноги.
     - Все, - говорит Комов. - Можете продолжать движение.
     - Огромное вам спасибо, - говорит Щекн, ядовитый, как самая  ядовитая
змея.
     В эфире кто-то хихикает, не сдержавшись. Кажется Вандерхузе.
     - Приношу свои извинения, - говорит Комов. - Мне нужно было разогнать
туман.
     В ответ Щекн изрыгает самое длинное и замысловатое проклятие на языке
Голованов, поднимается, бешено встряхивается, и вдруг замирает в неудобной
позе.
     - Лев, - говорит он. - Опасности больше нет. Совсем. Сдуло.
     - И на том спасибо, - говорю я.
     Информация от Эспады.  Чрезвычайно  эмоциональное  описание  Главного
Гаттауха. Я вижу его  перед  собой  как  живого  -  невообразимо  грязный,
вонючий, покрытый лишаями старикашка лет двухсот на вид, утверждает, будто
ему  двадцать  один  год,  все  время  хрипит,  кашляет,  отхаркивается  и
сморкается, на коленях постоянно держит магазинную  винтовку  и  время  от
времени палит в божий свет поверх головы Эспады, на  вопросы  отвечать  не
желает,  а  все  время  норовит  задавать  вопросы  сам,   причем   ответы
выслушивает нарочито невнимательно и каждый второй ответ  во  всеуслышание
объявляет ложью...
     Проспект вливается в очередную площадь.  Собственно,  это  не  совсем
площадь -  просто  справа  располагается  полукруглый  сквер,  за  которым
желтеет  длинное  здание  с  вогнутым  фасадом,   уставленным   фальшивыми
колоннами. Фасад желтый, и кусты в сквере какие-то вяло-желтые,  словно  в
канун осени, и поэтому я не  сразу  замечаю  посередине  сквера  еще  один
"стакан".
     На этот раз он целехонек и блестит как новенький, будто  его  сегодня
утром установили здесь, среди желтых кустов - цилиндр высотой метра в  два
и метр в диаметре, из полупрозрачного, похожего на  янтарь  материала.  Он
стоит совершенно вертикально и овальная дверца его плотно закрыта.
     На  борту  у  Вандерхузе  вспышка  энтузиазма,  а  Щекн  лишний   раз
Предыдущая страница Следующая страница
1 ... 5 6 7 8 9 10 11  12 13 14 15 16 17 18 ... 32
Ваша оценка:
Комментарий:
  Подпись:
(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
  Сайт:
 
Комментарии (1)

Реклама