Мы вскочили и побежали глядеть, но ничего особенного не было - это за
мысом стучало пароходное колесо, - и мы уселись на прежнее место.
- Да, - говорю я, - а в остальное время, если им скучно, они затевают
драку с парламентом; а если делают не по-ихнему, так король просто велит
рубить всем головы. А то больше прохлаждается в гареме.
- Где прохлаждается?
- В гареме.
- А что это такое - гарем?
- Это такое место, где король держит своих жен. Неужто ты не слыхал
про гарем? У Соломона он тоже был; а жен у него было чуть не миллион.
- Да, верно, я и позабыл. Гарем - это что-нибудь вроде пансиона,
по-моему. Ну, должно быть, и шум же у них в детской! Да еще, я думаю,
эти самые жены все время ругаются, а от этого шуму только больше. А еще
говорят, что Соломон был первый мудрец на свете! Я этому ни на грош не
верю. И вот почему. Да разве умный человек станет жить в таком каварда-
ке? Нет, не станет. Умный человек возьмет и построит котельный завод, а
захочется ему тишины и покоя - он возьмет да и закроет его.
- А все-таки он был первый мудрец на свете; это я от самой вдовы слы-
хал.
- Мне все равно, что бы там вдова ни говорила. Но верю я, что он был
мудрец. Поступал он иной раз совсем глупо. Помнишь, как он велел разру-
бить младенца пополам?
- Ну да, мне вдова про это рассказывала.
- Вот-вот! Глупей ничего не придумаешь! Ты только посмотри, что полу-
чается: пускай этот пень будет одна женщина, а ты будешь другая женщина,
а я - Соломон, а вот этот доллар - младенец. Вы оба говорите, что он
ваш. Что же я делаю? Мне бы надо спросить у соседей, чей это доллар, и
отдать его настоящему хозяину в целости и сохранности, - умный человек
так и сделал бы. Так нет же: я беру доллар и разрубаю пополам; одну по-
ловину отдаю тебе, а другую той женщине. Вот что твой Соломон хотел сде-
лать с ребенком! Я тебя спрашиваю: куда годится половинка доллара? Ведь
на нее ничего не купишь. А на что годится половина ребенка? Да я и за
миллион половинок ничего бы не дал.
- Ну, Джим, ты совсем не понял, в чем суть, ей-богу, не понял.
- Кто? Я? Да ну тебя! Что ты мне толкуешь про твою суть! Когда есть
смысл, так я его вижу, а в таком поступке никакого смысла нет. Спори-
ли-то ведь не из-за половинки, а из-за целого младенца; а если человек
думает, что он этот спор может уладить одной половинкой, так, значит, в
нем ни капли мозгу нет. Ты мне не рассказывай про твоего Соломона, Гек,
я его и без тебя знаю.
- Говорят тебе, ты не понял, в чем суть.
- А ну ее, твою суть! Что я знаю, то знаю. По-моему, настоящая суть
вовсе не в этом - дальше надо глядеть. Суть в том, какие у этого Соломо-
на привычки. Возьми, например, человека, у которого всего один ребенок
или два, - неужто такой человек станет детьми бросаться? Нет, не станет,
он себе этого не может позволить. Он знает, что детьми надо дорожить. А
если у него пять миллионов детей бегает по всему дому, тогда, конечно,
дело другое. Ему все равно, что младенца разрубить надвое, что котенка.
Все равно много останется. Одним ребенком больше, одним меньше - для Со-
ломона это все один черт.
Я еще не видывал таких негров. Если взбредет ему что-нибудь в голову,
так этого уж ничем оттуда не выбьешь. Ни от одного негра Соломону так не
доставалось. Тогда я перевел разговор на других королей, а Соломона ос-
тавил в покое. Рассказал ему про Людовика XVI, которому в давние времена
отрубили голову во Франции, и про его маленького сына, так называемого
дофина, который должен был царствовать, а его взяли да и посадили в
тюрьму; говорят, он там и умер.
- Бедняга!
- А другие говорят - он убежал из тюрьмы и спасся. Будто бы уехал в
Америку.
- Вот это хорошо! Только ему тут не с кем дружить, королей у нас ведь
нет. Правда, Гек?
- Нет.
- Значит, и должности для него у нас нет. Что же он тут будет делать?
- А я почем знаю! Некоторые из них поступают в полицию, а другие учат
людей говорить по-французски.
- Что ты, Гек, да разве французы говорят не по-нашему?
- Да, Джим; ты бы ни слова не понял из того, что они говорят, ни еди-
ного слова!
- Вот это да! Отчего же это так получается?
- Не знаю отчего, только это так. Я в книжке читал про ихнюю тарабар-
щину. А вот если подойдет к тебе человек и спросит: "Парле ву франсе?" -
ты что подумаешь?
- Ничего не подумаю, возьму да и тресну его по башке, - то есть если
это не белый. Позволю я негру так меня ругать!
- Да что ты, это не ругань. Это просто значит: "Говорите ли вы
по-французски? "
- Так почему же он не спросит по-человечески?
- Он так и спрашивает. Только по-французски.
- Смеешься ты, что ли? Я и слушать тебя больше не хочу. Чушь ка-
кая-то!
- Слушай, Джим, а кошка умеет говорить по-нашему?
- Нет, не умеет.
- А корова?
- И корова не умеет.
- А кошка говорит по-коровьему или корова по-кошачьему?
- Нет, не говорят.
- Это уж само собой так полагается, что они говорят поразному, верно
ведь?
- Конечно, верно.
- И, само собой, так полагается, чтобы кошка и корова говорили не
по-нашему?
- Ну еще бы, конечно.
- Так почему же и французу нельзя говорить по-другому, не так, как мы
говорим? Вот ты мне что скажи!
- А кошка разве человек?
- Нет, Джим.
- Так зачем же кошке говорить по-человечески? А корова разве человек?
Или она кошка?
- Конечно, ни то, ни другое.
- Так зачем же ей говорить по-человечески или по-кошачьи? А француз
человек или нет?
- Человек.
- Ну вот видишь! Так почему же, черт возьми, он не говорит по-челове-
чески? Вот ты что мне скажи!
Тут я понял, что нечего попусту толковать с негром - все равно его
ничему путному не выучишь. Взял да и плюнул.
ГЛАВА XV
Мы думали, что за три ночи доберемся до Каира, на границе штата Илли-
нойс, где Огайо впадает в Миссисипи, - только этого мы и хотели. Плот мы
продадим, сядем на пароход и поедем вверх по Огайо: там свободные штаты,
и бояться нам будет нечего.
Ну а на вторую ночь спустился туман, и мы решили причалить к заросше-
му кустами островку, - не ехать же дальше в тумане! А когда я подъехал в
челноке к кустам, держа наготове веревку, гляжу - не к чему даже и при-
вязывать плот: торчат одни тоненькие прутики. Я обмотал веревку вокруг
одного куста поближе к воде, но течение здесь было такое сильное, что
куст вырвало с корнями и плот понесло дальше. Я заметил, что туман ста-
новится все гуще и гуще, и мне стало так неприятно и жутко, что я, ка-
жется, с полминуты не мог двинуться с места, да и плота уже не было вид-
но: в двадцати шагах ничего нельзя было разглядеть. Я вскочил в челнок,
перебежал на корму, схватил весло и начал отпихиваться. Челнок не подда-
вался. Я так спешил, что позабыл его отвязать. Поднявшись с места, я на-
чал развязывать веревку, только руки у меня тряслись от волнения, и я
долго ничего не мог поделать.
Отчалив, я сейчас же пустился догонять плот, держась вдоль отмели.
Все шло хорошо, пока она не кончилась, но в ней не было и шестидесяти
шагов в длину, а после того я влетел в густой белый туман и потерял вся-
кое представление о том, где нахожусь.
Грести, думаю, не годится: того гляди, налечу на отмель или на берег;
буду сидеть смирно, и пускай меня несет по течению; а все-таки невмоготу
было сидеть сложа руки. Я крикнул и прислушался. Откуда-то издалека до-
несся едва слышный крик, и мне сразу стало веселей. Я стрелой полетел в
ту сторону, а сам прислушиваюсь, не раздастся ли крик снова. Опять слышу
крик, и оказывается, я еду совсем не туда, а забрал вправо. А в следую-
щий раз, гляжу, я забрал влево и опять недалеко уехал, потому что все
кружил то в одну, то в другую сторону, а крик-то был слышен все время
прямо передо мной.
Думаю: хоть бы этот дурак догадался бить в сковородку да колотил бы
все время; но он так и не догадался, и эти промежутки тишины между кри-
ками сбивали меня с толку. А я все греб и греб - и вдруг слышу крик по-
зади себя. Тут уж я совсем запутался. Или это кто-нибудь другой кричит,
или я повернул кругом.
Я бросил весло. Слышу, опять кричат, опять позади меня, только в дру-
гом месте, и теперь крик не умолкал, только все менял место, а я откли-
кался, пока крик не послышался опять впереди меня; тогда я понял, что
лодку повернуло носом вниз по течению и, значит, я еду куда надо, если
это Джим кричит, а не какой-нибудь плотовщик. Когда туман, я плохо раз-
бираюсь в голосах, потому что в тумане не видно и не слышно по-настояще-
му, все кажется другим и звучит по-другому.
Крик все не умолкал, и через какую-нибудь минуту я налетел на крутой
берег с большими деревьями, похожими в тумане на клубы дыма; меня отбро-
сило влево и понесло дальше, между корягами, где бурлила вода - такое
быстрое там было течение.
Через секунду-другую я снова попал в густой белый туман, кругом стоя-
ла тишина. Теперь я сидел неподвижно, слушая, как бьется мое сердце, и,
кажется, даже не дышал, пока оно не отстукало сотню ударов.
И вдруг я понял, в чем дело, и махнул на все рукой. Этот крутой берег
был остров, и Джим теперь был по другую его сторону. Это вам не отмель,
которую можно обогнуть за десять минут. На острове рос настоящий большой
лес, как и полагается на таком острове; он был, может, в пять-шесть миль
длиной и больше чем в полмили шириной.
Минут, должно быть, пятнадцать я сидел тихо, насторожив уши. Меня,
разумеется, уносило вниз по течению со скоростью четыре-пять миль в час,
по этого обыкновенно не замечаешь, - напротив, кажется, будто лодка сто-
ит на воде неподвижно; а если мелькнет мимо коряга, то даже дух захваты-
вает, думаешь: вот здорово летит коряга! А что сам летишь, это и в голо-
ву не приходит. Если вы думаете, что ночью на реке, в тумане, ничуть не
страшно и не одиноко, попробуйте сами хоть разок, тогда узнаете.
Около получаса я все кричал время от времени; наконец слышу, отку-
да-то издалека доносится отклик; я попробовал плыть на голос, только ни-
чего не вышло: я тут же попал, должно быть, в целое гнездо островков,
потому что смутно видел их по обеим сторонам челнока - то мелькал узкий
проток между ними, а то, хоть и не видно было, я знал, что отмель близ-
ко, потому что слышно было, как вода плещется о сушняк и всякий мусор,
прибитый к берегу. Тут-то, среди отмелей, я сбился и не слышал больше
крика; сначала попробовал догнать его, но это было хуже, чем гоняться за
блуждающим огоньком. Я еще никогда не видел, чтобы звук так метался и
менял место так быстро и так часто.
Я старался держаться подальше от берега, и раз пять-шесть мне приш-
лось сильно оттолкнуться от него, чтобы не налететь на островка; я поду-
мал, что и плот, должно быть, то и дело наталкивается на берег, а не то
он дав но уплыл бы вперед и крика не было бы слышно: его несло быстрее
челнока.
Немного погодя меня как будто опять вынесло на открытое место, только
никаких криков я больше ниоткуда не слышал. Я так и подумал, что Джим
налетел на корягу и теперь ему крышка. Я здорово устал и решил лечь на
дно челнока и больше ни о чем не думать. Засыпать, я, конечно, не соби-
рался, только мне так хотелось спать, что глаза сами собой закрывались;
ну, говорю себе, вздремну хоть на минутку.
Я, должно Сыть, задремал не на одну минутку, потому что, когда я
проснулся, звезды ярко сияли, туман рассеялся, и меня несло кормой впе-
ред по большой излучине реки. Сначала я никак не мог попять, где я; мне
казалось, что - все это я вижу во сне; а когда начал что-то припоминать,
то смутно, словно прошлую неделю.
Река тут была страшно широкая, и лес по обоим берегам рос густой-пре-
густой и высокий-превысокий, стена стеной, насколько я мог рассмотреть
при звездах. Я поглядел вниз по течению и увидел черное пятно на воде. Я
погнался за пим, а когда догнал, то это оказались всего-навсего связан-
