нальное хозяйство? - сказал помещик, очевидно щеголяя словом "рацио-
нальное".
- У меня хозяйство простое, - сказал Михаил Петрович. - Благодарю бо-
га. Мое хозяйство все, чтобы денежки к осенним податям были готовы. При-
ходят мужички: батюшка, отец, вызволь! Ну, свои вс° соседи мужики, жал-
ко. Ну, дашь на первую треть, только скажешь: помнить, ребята, я вам по-
мог, и вы помогите, когда нужда - посев ли овсяный, уборка сена, жнитво,
ну и выговоришь, по скольку с тягла. Тоже есть бессовестные и из них,
это правда.
Левин, зная давно эти патриархальные приемы, переглянулся с Свияжским
и перебил Михаила Петровича, обращаясь опять к помещику с седыми усами.
- Так вы как же полагаете? - спросил он, - как же теперь надо вести
хозяйство?
- Да так же и вести, как Михаил Петрович: или отдать исполу, или внай-
мы мужикам; это можно,но только этим самым уничтожается общее богатство
государства. Где земля у меня при крепостном труде и хорошем хозяйстве
приносила сам-девять, она исполу принесет самтретей. Погубила Россию
эмансипация!
Свияжский поглядел улыбающимися глазами на Левина и даже сделал ему
чуть заметный насмешливый знак; но Левин не находил слов помещика смеш-
ными, - он понимал их больше, чем он понимал Свияжского. Многое же из
того, что дальше говорил помещик, доказывая, почему Россия погублена
эмансипацией, показалось ему даже очень верным, для него новым и неопро-
вержимым. Помещик, очевидно, говорил свою собственную мысль, что так
редко бывает, и мысль, к которой он приведен был не желанием занять
чем-нибудь праздный ум, а мысль, которая выросла из условий его жизни,
которую он высидел в своем деревенском уединении и со всех сторон обду-
мал.
- Дело, изволите видеть, в том, что всякий прогресс совершается только
властью, - говорил он, очевидно желая показать, что он не чужд образова-
нию. - Возьмите реформы Петра, Екатерины, Александра. Возьмите европейс-
кую историю. Тем более прогресс в земледельческом быту. Хоть картофель -
и тот вводился у нас силой. Ведь сохой тоже не всегда пахали. Тоже ввели
ее, может быть, при уделах, но, наверно, ввели силою. Теперь, в наше
время, мы, помещики, при крепостном праве вели свое хозяйство с усовер-
шенствованиями; и сушилки, и веялки, и возка навоза, и все орудия - вс°
мы вводили своею властью, и мужики сначала противились, а потом подража-
ли нам. Теперь-с, при уничтожении крепостного права, у нас отняли
власть, и хозяйство наше, то, где оно поднято на высокий уровень, должно
опуститься к самому дикому, первобытному состоянию. Так я понимаю..
- Да почему же? Если оно рационально, то вы можете наймом вести его, -
сказал Свияжский.
- Власти нет-с. Кем я его буду вести? позвольте спросить.
"Вот она - рабочая сила, главный элемент хозяйства", - подумал Левин.
- Рабочими.
- Рабочие не хотят работать хорошо и работать хорошими орудиями. Рабо-
чий наш только одно знает - напиться, как свинья, пьяный и испортит все,
что вы ему дадите. Лошадей опоит, сбрую хорошую оборвет, колесо шинован-
ное сменит, пропьет, в молотилку шкворень пустит, чтобы ее сломать. Ему
тошно видеть все, что не по его. От этого и спустился весь уровень хо-
зяйства. Земли заброшены, заросли полынями или розданы мужикам, и где
производили миллион, производят сотни тысяч четвертей; общее богатство
уменьшилось. Если бы сделали то же, да с расчетом...
И он начал развивать свой план освобождения, при котором были бы уст-
ранены эти неудобства.
Левина не интересовало это, но, когда он кончил, Левин вернулся к пер-
вому его положению и сказал, обращаясь к Свияжскому и стараясь вызвать
его на высказывание своего серьезного мнения:
- То, что уровень хозяйства спускается и что при наших отношениях к
рабочим нет возможности вести выгодно рациональное хозяйство, это совер-
шенно справедливо, - сказал он.
- Я не нахожу, - уже серьезно возразил Свияжский, - я только вижу то,
что мы не умеем вести хозяйство и что, напротив, то хозяйство, которое
мы вели при крепостном праве, не то что слишком высоко, а слишком низко.
У нас нет ни машин, ни рабочего скота хорошего, ни управления настояще-
го, ни считать мы не умеем. Спросите у хозяина, - он не знает, что ему
выгодно, что невыгодно.
- Итальянская бухгалтерия, - сказал иронически помещик. - Там как ни
считай, как вам вс° перепортят, барыша не будет.
- Зачем же перепортят? Дрянную молотилку, российский топчачок ваш,
сломают, а мою паровую не сломают. Лошаденку расейскую, как это? тас-
канской породы, что за хвост таскать, вам испортят, а заведите першеро-
нов или хоть битюгов, их не испортят. И так все. Нам выше надо поднимать
хозяйство.
- Да было бы из чего, Николай Иваныч! Вам хорошо, а я сына в универси-
тете содержи, малых в гимназии воспитывай, - так мне першеронов не ку-
пить.
- А на это банки.
- Чтобы последнее с молотка продали? Нет, благодарю!
- Я не согласен, что нужно и можно поднять еще выше уровень хозяйства,
- сказал Левин. - Я занимаюсь этим, и у меня есть средства, а я ничего
не мог сделать. Банки не знаю кому полезны. Я по крайней мере на что ни
затрачивал деньги в хозяйстве, все с убытком: скотина - убыток, машина -
убыток.
- Вот это верно, - засмеявшись даже от удовольствия, подтвердил поме-
щик с седыми усами.
- И я не один, - продолжал Левин, - я сошлюсь на всех хозяев, ведущих
рационально дело; все, за редкими исключениями, ведут дело в убыток. Ну,
вы скажите,что ваше хозяйство - выгодно? - сказал Левин, и тотчас же во
взгляде Свияжского Левин заметил то мимолетное выражение испуга, которое
он замечал, когда хотел проникнуть далее приемных комнат ума Свияжского.
Кроме того, этот вопрос со стороны Левина был не совсем добросовестен.
Хозяйка за чаем только что говорила ему, что они нынче летом приглашали
из Москвы немца, знатока бухгалтерии, который за пятьсот рублей вознаг-
раждения учел их хозяйство и нашел, что оно приносит убытка три тысячи с
чем-то рублей. Она не помнила именно сколько, но, кажется, немец высчи-
тал до четверти копейки.
Помещик при упоминании о выгодах хозяйства Свияжского улыбнулся, оче-
видно, зная, какой мог быть барыш у соседа и предводителя.
- Может быть, невыгодно, - отвечал Свияжский. - Это только доказывает,
или что я плохой хозяин, или что я затрачиваю капитал на увеличение рен-
ты.
- Ах, рента! - с ужасом воскликнул Левин. - Может быть, есть рента в
Европе, где земля стала лучше от положенного на нее труда, но у нас вся
земля становится хуже от положенного труда, то есть что ее выпашут, -
стало быть, нет ренты.
- Как нет ренты? Это закон.
- То мы вне закона: рента ничего для нас не объяснит, а, напротив, за-
путает. Нет, вы скажите, как учение о ренте может быть...
- Хотите простокваши? Маша, пришли нам сюда простокваши или малины, -
обратился он к жене. - Нынче замечательно поздно малина держится.
И в самом приятном расположении духа Свияжский встал и отошел, видимо
предполагая, что разговор окончен на том самом месте, где Левину каза-
лось, что он только начинается.
Лишившись собеседника, Левин продолжал разговор с помещиком, стараясь
доказать ему, что все затруднение происходит оттого, что мы не хотим
знать свойств, привычек нашего рабочего; но помещик был, как и все люди,
самобытно и уединенно думающие, туг к пониманию чужой мысли и особенно
пристрастен к своей. Он настаивал на том, что русский мужик есть свинья
и любит свинство, и, чтобы вывести его из свинства, нужна власть, а ее
нет, нужна палка, а мы стали так либеральны, что заменили тысячелетнюю
палку вдруг какими-то адвокатами и заключениями, при которых негодных
вонючих мужиков кормят хорошим супом и высчитывают им кубические футы
воздуха.
- Отчего вы думаете, - говорил Левин, стараясь вернуться к вопросу, -
что нельзя найти такого отношения к рабочей силе, при которой работа бы-
ла бы производительна?
- Никогда этого с русским народом не будет! Власти нет, - отвечал по-
мещик.
- Как же новые условия могут быть найдены? - сказал Свияжский, поев
простокваши, закурив папиросу и опять подойдя к спорящим. - Все возмож-
ные отношения к рабочей силе определены и изучены, - сказал он. - Оста-
ток варварства - первобытная община с круговою порукой сама собой распа-
дается, крепостное право уничтожилось, остается только свободный труд, и
формы его определены и готовы, и надо брать их. Батрак, поденный, фермер
- и из этого вы не выйдете.
- Но Европа недовольна этими формами.
- Недовольна и ищет новых. И найдет, вероятно.
- Я про то только и говорю, - отвечал Левин. - Почему же нам не искать
с своей стороны?
- Потому что это все равно, что придумывать вновь приемы для постройки
железных дорог. Они готовы, придуманы.
- Но если они нам не приходятся, если они глупы? - сказал Левин.
И опять он заметил выражение испуга в глазах Свияжского.
- Да, это: мы шапками закидаем, мы нашли то, чего ищет Европа! Все это
я знаю, но, извините меня, вы знаете ли все, что сделано в Европе по
вопросу об устройстве рабочих?
- Нет, плохо.
- Этот вопрос занимает теперь лучшие умы в Европе. Шульце-Деличевское
направление... Потом вся эта громадная литература рабочего вопроса, са-
мого либерального лассалевского направления... Мильгаузенское устройство
- это уже факт, вы, верно, знаете.
- Я имею понятие, но очень смутное.
- Нет, вы только говорите; вы, верно, знаете все это не хуже меня. Я,
разумеется, не социальный профессор, но меня это интересовало, и, право,
если вас интересует, вы займитесь.
- Но к чему же они пришли?
- Виноват...
Помещики встали, и Свияжский, опять остановив Левина в его неприятной
привычке заглядывать в то, что сзади приемных комнат его ума, пошел про-
вожать своих гостей.
XXVIII
Левину невыносимо скучно было в этот вечер с дамами: его, как никогда
прежде, волновала мысль о том, что то недовольство хозяйством, которое
он теперь испытывал, есть не исключительное его положение, а общее усло-
вие, в котором находится дело в России, что устройство какого-нибудь та-
кого отношения рабочих, где бы они работали, как у мужика на половине
дороги, есть не мечта, а задача, которую необходимо решить. И ему каза-
лось, что эту задачу можно решить и должно попытаться это сделать.
Простившись с дамами и обещав пробыть завтра еще целый день, с тем
чтобы вместе ехать верхом осматривать интересный провал в казенном лесу,
Левин перед сном зашел в кабинет хозяина, чтобы взять книги о рабочем
вопросе, которые Свияжский предложил ему. Кабинет Свияжского была огром-
ная комната, обставленяая шкафами с книгами и с двумя столами - одним
массивным письменным, стоявшим посередине комнаты, и другим круглым,
уложенным, звездою вокруг лампы, на разных языках последними нумерами
газет и журналов. У письменного стола была стойка с подразделенными зо-
лотыми ярлыками ящиками различного рода дел.
Свияжский достал книги и сел в качающееся кресло.
- Что это вы смотрите? - сказал он Левину, который, остановившись у
круглого стола, переглядывал журналы.
- Ах да, тут очень интересная статья, - сказал Свияжский про журнал,
который Левин держал в руках. - Оказывается, - прибавил он с веселым
оживлением, - что главным виновником раздела Польши был совсем не Фрид-
рих. Оказывается...
И он с свойственною ему ясностью рассказал вкратце эти новые, очень
важные и интересные открытия. Несмотря на то, что Левина занимала теперь
больше всего мысль о хозяйстве, он, слушая хозяина, спрашивал себя: "Что
там в нем сидит? И почему, почему ему интересен раздел Польши?" Когда
Свияжский кончил, Левин невольно спросил: "Ну так что же?" Но ничего не
было. Было только интересно то, что "оказывалось". Но Свияжский не
