В каждой было по окну -- даже в тех, куда мы переходили из
других комнат, также имевших окна, причем полагая, будто
направляемся в центр Храмины. Везде одинаковые шкапы и столы,
одинаковые ряды книг. Ничто не помогало отличать одну комнату
от другой. Мы попробовали сверяться с надписями. Вторично
наткнувшись на вывеску "In diebus illis"1, мы решили было, что
это та самая комната, из которой мы недавно вышли. Но в той
напротив окна имелась дверь, уводившая в соседний зал,
определенно именовавшийся "Рrimogenitus mortuorum"2; а здесь
размещенная на том же месте дверь вела в комнату "Apocalypsis
lesu Christi", то есть называвшуюся так же, как самый первый
семиугольный зал, но только он был семиугольный, а эта комната
-- трапециевидная. Так мы пришли к выводу, что одни и те же
надписи повторяются в разных помещениях. Две комнаты с
вывесками "Apocalypsis" оказались совсем рядом; дальше шла
комната с новой надписью -- "Cecidit de coelo stella magna"3.
Происхождение этих надписей было очевидно -- Откровение
Иоанна. Но мы не могли уяснить ни цель, ни логику их
размещения. Еще сильнее запутывалось дело из-за того, что
некоторые -- немногие -- вывески были выполнены в алом, а не в
черном цвете.
Нас снова занесло в семиугольный первый зал (его мы
узнавали безошибочно -- там была лестница в скрипторий). Отсюда
имело смысл продвигаться строго последовательно в избранном
направлении, скажем, в правую сторону. Однако пройдя три
комнаты, мы уперлись в стену. Отсюда путь лежал только вбок,
через дверь в боковой стене. Там была комната снова с двумя
дверьми -- ломать голову не приходилось, -- а за ней цепочка из
четырех комнат и опять тупик. Из тупика мы вернулись в
предыдущее помещение. Оставался еще один, неизведанный проем.
Мы поспешили туда, миновали какую-то новую комнату -- и
оказались опять в исходном семиугольном зале.
"Как называлась последняя комната, из которой мы
возвратились?" -- спросил Вильгельм. Я напрягся и вспомнил:
"Equus albus"4.
"Прекрасно. Найти сумеем?"
Найти ее мы сумели. Теперь из комнаты "Equus albus" мы
повернули не туда, куда прежде, а в помещение, осененное
вывеской "Gratia vobis et pax"5, а оттуда, повернув направо,
попали в какую-то новую анфиладу, которая, похоже, назад не
вела. Хотя и там мы натолкнулись на все те же "In diebus illis"
и "Primogenitus mortuorum" (новые это были комнаты? или уже
виденные?) -- но зато в следующем зале обнаружили надпись
определенно до тех пор не встречавшуюся: "Tertia pars combusta
est"1. И тут мы обнаружили, что запутались и уже не можем
соотнести свое положение в пространстве с первоначальным -- с
восточной башней.
Подняв фонарь высоко над головою, я наугад шагнул в
боковую комнату. И вдруг навстречу мне из темноты поднялось
какое-то чудище уродливого сложения, клубящееся и зыбкое, как
призрак.
"Дьявол!" -- закричал я. Светильник чуть не раскололся об
пол, а я, весь помертвев, забился в объятиях Вильгельма. Тот
подхватил фонарь, мягко отстранил меня и двинулся вперед с
решительностью, на мой взгляд сверхъестественной. Надо думать,
он тоже увидел это существо, так как вздрогнул и отскочил.
Затем вгляделся внимательнее, снова поднял фонарь и ступил
вперед. И захохотал. "Ну, это ловко! Да тут же зеркало!"
"Зеркало?"
"Зеркало, зеркало, храбрый рыцарь. Только что в скриптории
ты с такой отвагой кинулся на живого врага! А тут увидел
собственную тень -- и чуть не умер. Кривое зеркало. Увеличивает
и искажает фигуру".
Он за руку подвел меня к стене напротив двери. Волнистая
блестящая поверхность, теперь освещенная фонарем с близкой
точки, отразила нас обоих в гротескно уродливом виде. Наши
фигуры расплывались, кривлялись и то вырастали, то съеживались,
стоило сделать хоть шаг.
"Тебе следует почитать трактаты по оптике, -- с
удовольствием пояснил Вильгельм, -- хотя бы те, которые
несомненно были известны основателям этой библиотеки. Лучшие из
них -- арабские. Перу Альхацена принадлежит трактат "О зримых
явлениях", где с совершеннейшими геометрическими чертежами
изложены свойства зеркал -- как тех, которые благодаря форме
своей поверхности увеличивают самые мелкие предметы (сходным
действием обладают и мои линзы), так и тех, которые дают
перевернутое, косое, сдвоенное или счетверенное изображение.
Бывают зеркала, превращающие карлика в великана или великана в
карлика".
"Господи Иисусе! -- вскричал я. -- Так вот откуда берутся
призраки, ужасающие всех бывших в библиотеке?"
"Возможно. Во всяком случае отлично придумано, --
Вильгельм читал надпись над зеркалом: "Сuper thronos viginti
quatuor". -- Это мы уже видели. Но в той комнате не было
зеркала. А в этой, наоборот, нет окон, хотя она и не
семиугольная. Где же все-таки мы находимся? -- Он осмотрелся и
подошел к шкалу. -- Адсон, из-за этих несчастных oculi ad
legendum2 я совершенно беспомощен. Прочти мне несколько
названий".
Я взял наугад одну книгу. "Здесь не написано".
"То есть как? Вот же надпись! Где ты читаешь?"
"Это не надпись. Это не буквы алфавита. И не греческие
--их бы я узнал. Какие-то червяки, змейки, мушиный кал..."
"А, по-арабски. И много таких?"
"Довольно много. А, вот -- волею Господней -- одна
по-латыни. Аль... аль-Хорезми, "Тавлеи"..."
"Астрономические табулы! Таблицы аль-Хорезми в переводе
Аделярда Батского! Редчайшая книга! Дальше!"
"Иса ибн Али, "О зрении...", Алькинди, "О лучеиспускании
звезд"". "Теперь посмотри на столе".
Я приподнял крышку огромного лежавшего на столе тома "О
тварях". Он открылся на изумительной миниатюре, изображавшей
очень красивого единорога.
"Хорошая работа, -- кивнул Вильгельм, который рисованные
образы различал лучше, чем литеры. -- А та книга?".
Я прочел: ""О чудищах различнейших пород". Здесь тоже
иллюстрации, но по виду более старинные".
Вильгельм сощурился, вглядываясь в лист. "Это ирландская
монастырская миниатюра примерно пятисотлетней давности. Книга с
единорогом, судя по всему, значительно более поздняя, похоже --
французской школы".
И снова я поразился его учености. Мы отправились дальше.
Прошли в следующую комнату, оттуда -- в анфиладу из четырех
залов, в каждом по окну, каждый заполнен книгами на незнакомых
языках. В некоторых шкалах стояли сочинения по магии и
оккультизму. Но в конце концов мы опять уперлись в стену и были
вынуждены проделать весь путь в обратном направлении, так как в
последних пяти комнатах никаких боковых выходов и ответвлений
не наблюдалось.
"Исходя из наклона внутренних углов комнат, -- сказал
Вильгельм, -- можно предположить, что мы в другой пятигранной
башне. Но центрального семиугольного зала что-то не видно.
Наверное, я ошибаюсь".
"А окна? -- спросил я. -- Откуда тут вообще столько окон?
Не могут же все комнаты выходить на улицу".
"Почему? А внутренний колодец? Многие окна смотрят
вовнутрь, в восьмиугольный двор. Днем это, вероятно,
ощущается... за счет неодинаковой яркости освещения... Днем,
думаю, мы сумели бы определить и взаимное расположение комнат
по углу падения солнечных лучей. Однако сейчас ночь, а ночью
все окна одинаковы. Пошли назад".
Мы вернулись в зал, где зеркало. Оттуда был проход вбок
через третью, еще неопробованную дверь. Дальше открывалась
анфилада из трех-четырех комнат. И вдруг мы заметили, что в
самой последней комнате горит свет.
"Там кто-то есть!" -- вскрикнул я сдавленным голосом.
"В таком случае он уже видел наш фонарь", -- глухо
отозвался Вильгельм. Фонарь он, впрочем, тут же прикрыл рукой.
Мы застыли. Тянулась минута, за ней другая. Свет в дальней
комнате мерцал все так же, не угасая и не усиливаясь, движения
не было слышно.
"Может быть, это только светильник, -- сказал Вильгельм.
-- Один из тех, которые тут расставлены нарочно, чтобы внушить
монахам, будто в библиотеке обитают привидения. Надо разузнать,
что это. Ты оставайся, загораживай свет, а я подберусь и
посмотрю, что там".
Я, все еще не в силах успокоиться, что свалял такого труса
у зеркала, ухватился за эту возможности оправдать себя в глазах
Вильгельма и поспешно перебил его: "Нет уж, пойду я. А вы
побудьте тут. Я ловчее, меньше и легче. Если увижу, что там все
в порядке, -- кликну вас".
Так я и сделал. Вжался в стену и бесшумно двинулся на
огонь, крадучись, как кот -- или как послушник, пробирающийся
ночью в кладовую за козьим сыром (по этой части в Мельке я не
знал себе равных). Вот наконец и освещенная комната. Я пополз
по стене и укрылся за колонной, служившей дверным косяком.
Заглянул внутрь. Никого. На столе зажжена лампада и сильно
коптит. Лампада иной формы, чем наш фонарь, -- больше
напоминает низкое кадило, а в нем даже не горит, а как-то вяло
тлеет непонятная густая масса, и все завалено легким пеплом.
Я набрался храбрости и вошел. На столе возле кадила --
открытая книга с пестрым рисунком. Я глянул на страницу. По ней
тянулись четыре яркие ленты -- желтая, цвета киновари,
бирюзового и жженой кости. Из-за лент выглядывало чудище:
страхолюдное собою, некий дракон о десяти головах, цеплявшийся
хвостом за небесные светила и сшибавший оные на землю. И
внезапно прямо у меня на глазах эта зверюга ожила и
зашевелилась. Чешуя посыпалась с ее хвоста, и как будто тысяча
серебряных блях взлетела в воздух и стала кружиться вокруг моей
головы. Я отпрянул и увидел, как валится вниз потолок комнаты,
чтоб расплющить меня об пол. Множество змей шуршало и свистело
повсюду, ходило кругами, но не страшно, а как-то даже приятно,
и явилась жена одетая в свет, которая приблизила рот к моему
рту и стала дышать в лицо. Я оттолкнул ее обеими руками, но
руки как будто уперлись в книжный шкап, и тут же книги начали
разрастаться до необычайной величины. Я уже не понимал, где я,
кто я, где земля, где небо. Посреди комнаты показался Беренгар,
смотревший со злорадной усмешкой, весь сочась похотью. Я закрыл
лицо руками, но мои руки почему-то переродились в жабьи лапы --
скользкие, липкие, перепончатые. Наверное, я кричал. Рот залило
страшной горечью. Разверзлась черная пустота, и я сорвался и
ухнул в нее. Я падал... падал... Больше ничего не помню.
Очнулся я как будто через несколько столетий. Какие-то
удары мучительно отзывались в моем черепе сильнейшей головной
болью. Подо мной был твердый пол. Я лежал на нем, а Вильгельм
хлопал меня по щекам, приводя в чувство. Мы находились уже в
другой комнате: перед глазами плясала вывеска "Requiescant a
laboribus suis"1.
"Ну, ну, Адсон, -- приговаривал Вильгельм. -- Все хорошо,
все в порядке..."
"Осторожнее, -- зашептал я в ужасе. -- Там чудище..."
"Никакого чудища. Я нашел тебя в бреду у изножья стола, на
котором раскрыт прекрасный мозарабский апокалипсис: слева жена,
облаченная в солнце, справа дракон. Я определил по запаху, что
ты надышался какой-то дряни, и тут же тебя вытащил. У меня
голова тоже заболела". "Но я там видел..."
"Ты ничего не видел. Это курятся дурманящие травы. У них
своеобразный запах. Арабская смесь. Вероятно, та самая, которую
Горный Старец давал нюхать своим гашишинам, посылая их на дело.
Вот как объясняется загадка мистических видений. Кто-то жжет по
ночам зелья, дабы внушить нежелательным посетителям, будто
библиотека охраняется адскими силами. Так что же тебе,
