Перудже под председательством Михаила Цезенского, постановил,
по зрелом и усердном размышлении, что Христос, дабы составить
пример совершенной жизни, и апостолы, дабы сообразоваться с
учением Христа, никогда и ни под каким видом не имели в общей
собственности никаких вещей и ничем не обладали ни как
владельцы, ни как управители, и на этой истине основывается
вера чистая, католическая, что легко доказуемо множественными
цитациями из канонических книг. Посему представляется как
святым, так и достохвальным отказ от права собственности на
любые вещи, и именно этого правила святости придерживались
первооснователи действенной церкви. Далее он указал, что того
же правила святости придерживались и Венский собор в 1312 году,
и сам папа Иоанн в 1317 году, в конституции статуса братьев
миноритов, начинающейся словами Quorundam exigit, где он
оценивает резолюции Венского совета как набожные, ясные,
твердые и зрелые. Посему Перуджийский капитул, полагая, что те
позиции, которые в полном соответствии со священным вероучением
всегда считались за верные и при апостольском престоле,
надлежит всемерно и повсеместно утверждать, и что никогда ни
при каких обстоятельствах не следует уклоняться от указанной
престолом линии, -- основываясь именно на этих положениях,
капитул ограничился тем, что узаконил официально принятые
решения и заверил их подписями таких знатных теологов, как
при-винциалы и министры ордена брат Вильгельм Английский, брат
Генрих Германский, брат Арнальд Аквитанский; в подписании
документа также приняли участие брат Николай, министр
французского отделения, брат Вильгельм Блок, бакалавр и
генеральный министр, и четыре провинциальных министра -- брат
Фома из Болоньи, брат Петр из провинции Св. Франциска, брат
Фердинанд из Кастелло и брат Симон из Тура. Однако, продолжил
Аббон, на следующий год папа выпустил декреталию Ad conditorem
canonum, против которой выступил брат Бонаграция Бер-гамский,
посчитавший се противной интересам францисканского ордена.
Тогда папа сорвал декреталию с ворот главного авиньонского
собора, где она была вывешена, и исправил ее во многих местах.
Но при этом он не ослабил, а, наоборот, усугубил нападки, и
положение обострилось, судя, в частности, по тому, что брата
Бонаграцию незамедлительно вслед за этим посадили в тюрьму, где
он провел около года. И никаких уже сомнений нс могло
оставаться в исключительном нерасположении понтифика после
того, как в том же самом году он выпустил печально известную
буллу Cum inter nonnulios, в которой окончательно разгромил все
положения Перуджийского капитула.
Тут, вежливо прерывая Аббата, выступил кардинал Бертран и
заявил, что при этом необходимо учитывать, что в дело
замешался, с явным намерением усложнить положение и раздражить
понтифика, в 1324 году император Людовик Баварский со своей
Саксенгаузенской декларацией, в которой, при отсутствии сколь
бы то ни было убедительных мотивировок, принимал сторону
перуджийцев. К тому же необъяснимо, добавил Бертран с тончайшей
улыбкой, с какой стати вдруг император так ратует за бедность,
если сам вовсе ее не придерживается. Он откровенно выступят
против его святейшества папы, назвавши того "врагом мира" и
заявив, будто тот всецело поглощен устройством распрей и
раздоров. В конце концов он выставил его святейшество папу
еретиком, более того -- ересиархом...
"Не вполне так", -- попытался смягчить его слова Аббон.
"По существу -- именно так", -- сухо ответил Бертран. И
добавят, что именно необходимостью дать отпор безответственной
выходке императора обусловлена выпущенная его святейшеством
папой декреталия Quia quonindam, и что именно после этого он
был вынужден настоятельно потребовать, чтобы Михаил Цезенский
явился в Авиньон собственной персоной для разбирательства дела.
Михаил же прислал письмо с извинениями, сообщая, что болен (в
чем никто не позволил бы себе усомниться), и направят вместо
себя брата Иоанна Фиданцу и брата Гумилия Кустодия
Перуджийского. Однако по чистой случайности, продолжал
кардинал, через перуджийских гвельфов до сведения папы дошло,
что, вовсе и не думая болеть, брат Михаил налаживает связи с
Людовиком Баварским.
Но все это не имеет значения. Что было -- то было, а ныне
брат Михаил, по виду судя, пребывает в здравом и цветущем
состоянии, а следовательно, в самое ближайшее время может
явиться в Авиньон. Впрочем, не исключается, что даже и полезно,
-- отметил кардинал, -- заблаговременно взвесить (чем мы ныне и
занимаемся) в собрании благоразумнейших мужей, избранных обеими
сторонами, что же именно Михаил собирается высказать папе при
встрече, учитывая, что всеобщей задачей было и остается не
обострять сложившееся положение вещей, а по-братски уладить то
недопонимание, которому не место меж любящим родителем и
почтительнейшими его чадами и которое с момента зарождения и до
сих пор питалось и питается исключительно некоторыми
неуместными вмешательствами неких властительствующих особ
(неважно, императоры ли они или князья мира), не имеющих ни
малейшего права вмешиваться в дела святой матери церкви.
Тут снова взял слово Аббон и сказал, что он, хотя и будучи
прелатом церкви и одним из старейшин того ордена, которому, как
известно, церковь немалым обязана (на эти слова и правое и
левое крыло откликнулись смиренно-почтительным шепотом), -- но
он все же не разделяет мнения, будто император должен быть
совершенно чужд заботам святой церкви -- в силу ряда причин, на
которых подробнее остановится впоследствии в своем выступлении
брат Вильгельм из Баскервиля. В то же время, подчеркнул Аббон,
представляется оправданным решение провести ныне первый круг
переговоров между папскими посланниками и теми представителями
сыновей Святого Франциска, которые самим своим участием в
настоящей встрече проявляют себя как преданные сыновья и
святейшего отца -- папы. Исходя из этого он и предоставляет
брату Михаилу или тому, кто будет говорить от его имени,
изложить, какие же тезисы он собирается защищать в Авиньоне.
Михаил ответил, что, поскольку, к величайшей неожиданности
и величайшей радости всего ордена, в этой зале находится
Убертин Казальский, от которого сам понтифик с 1322 года
ожидает фундаментального доклада по вопросу о бедности, не
подлежит сомнению, что именно Убертин гораздо лучше, чем кто бы
то ни было, при его общепризнанной ясности ума, образованности
и пламенном благочестии, сумеет подытожить основные положения,
которыми ныне и впредь определяется позиция францисканского
ордена.
Встал Убертин, и не успел он начать свою речь, как я уже
понял, отчего его всегда так восторженно принимали и как
проповедника и как придворного. Выразительные движения,
убедительный голос, обольстительная улыбка, четкий и
последовательный ход рассуждений -- все это приковывало к нему
внимание слушателей, не ослабевавшее до тех пор, пока не
оканчивалось выступление. Прежде всего он провел
высокоученейший разбор тех оснований, на которых держалась
перуджийская теория. Он сказал, что в первую очередь требуется
учесть, что Христос и его апостолы находились в двойственном
положении, ибо являлись, с одной стороны, первосвященниками
церкви Нового Завета и в этом своем качестве обладали властью
раздаяния и разделения благ по нуждам бедных и по нуждам
служителей церкви, для чего владели имуществом, на что
указывается в четвертой главе Деяний святых апостолов, и
относительно этого никто не сомневается. Но в то же время
Христос и апостолы, с другой стороны, могут быть рассмотрены
как частные особы, столпы вероисповедного совершенства и
совершенные пренсбрегатели мира. В этом случае необходимо
разграничивать два вида владения. Первый из них -- гражданский
и мирской, обозначаемый в имперском законодательстве термином
in bonis nostris,1 поскольку нашим может считаться то добро,
которое за нами охраняется государством и которого лишившись,
мы имеем право требовать в возврат. Посему следует различать --
защищает ли некто в гражданском и мирском смысле свою
собственную вещь, которую грозят у него отнять, и взывает ли в
этом случае к государственной справедливости (так вот, что
касается этого -- утверждение, будто Христос и апостолы владели
вещами в подобном, первом смысле, есть еретическое
высказывание, ибо нам говорит в V своей главе Матфей, что если
кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему
и верхнюю одежду, и то же самое мы видим в VI главе от Луки. В
данных словах Христос отстраняет от себя всякое владение и
власть и побуждает своих апостолов к тому же; смотри также у
Матфея в главе XXIV2, где Петр говорит Христу: вот, мы оставили
все и последовали за Тобою). Но совсем иное дело -- иметь
имущество во временном пользовании, что случается благодаря
совокупному братскому волеизъявлению, и в этом понимании
Христос и его люди предстают владельцами имущества по
естественному праву, каковое право принято еще называть jus
poli, то есть небесное право, основанное на законах природы,
исходящих не из людских предустановлений, а из здравого смысла,
в противоположность jus fori,3 подразумевающему владение,
основанное на общественной договоренности. Когда-то давно, еще
до первоначального распределения благ, и они и власть не
принадлежали никому, так же как ныне те вещи, которые не
подлежат ничьему владению и доступны для всякого. В
определенном смысле вещи являлись совокупным достоянием всех
людей. И только после познания греха наши прародители стали
разделять вещи как собственность, и тоща образовалось мирское
имущество в том виде, в котором оно существует и сегодня.
Однако Христос и апостолы владели вещами в первоначальном,
небесном смысле, и в этом смысле они владели своими одеждами,
хлебами и рыбами; как говорит Павел в первом послании к
Тимофею, "имея пропитание и одежду, будем довольны тем".
Поэтому Христос и его люди не владели вещами, а временно ими
пользовались, а значит, ни в малейшей степени не нарушалась их
абсолютная бедность. Что признано, в частности, папой Николаем
II в декреталии "Exiit qui seminat".
После этих слов поднялся с другого конца ряда доктор
теологии из Парижа Иоанн д'Анно и заявил, что умозаключения
Убертина представляются ему противоречащими как здравому
смыслу, так и здравому толкованию Священного Писания, ибо
очевидно, что в отношении благ, расходуемых при пользовании,
как, к примеру, хлебы и рыбы, невозможно говорить о временном
их использовании, а только об окончательном употреблении; и что
все, чем сообща пользовались основатели первобытной церкви, --
как явствует из второй и третьей главы Деяний, -- всем этим они
владели исходя из того же отношения к собственности, которого
придерживались и до обращения; и что апостолы и после
нисхождения Святого Духа продолжали владеть земельными
поместьями в Иудее; и что обет жизни без собственности не
распространяется на те вещи, которые для жизни естественно
необходимы; и что когда Петр заявляет, будто оставил все, он не
имеет в виду материальную собственность; и что Адам имел и
власть и вещественное имущество; и что слуга, получающий от
хозяина плату, берет ее не во временное и не в окончательное
пользование; и что слова Exiit cui seminat, на которые
