Тиран развел руки во всю ширь, и бретер полетел вниз; но, как
мы говорили, это был проворный и крепкий детина, пальцами он
успел вцепиться в дерево и, качаясь над бездной, пытался
обхватить ствол ногами. Это ему не удалось, и теперь он висел,
изображая собою восклицательный знак. Плечо его мучительно
напряглось от тяжести тела, пальцы из последних сил, как
стальные когти, вонзились в кору, и жилы на руках вздулись так,
что казалось, они вот-вот лопнут, точно струны скрипки, у
которой чересчур завернули колки. При свете было бы видно, что
из-под посиневших ногтей проступила кровь.
Положение было не из веселых. Держась на одной руке,
которая надрывалась от тяжести, Ершо, кроме муки физической,
испытывал головокружительный страх перед падением и притяжение
разверстой под ним бездны. Расширенные глаза не отрывались от
черной ямы, в ушах звенело, резкий свист пронизывал виски; если
бы не живучий инстинкт самосохранения, он бросился бы вниз; но
плавать он не умел, и темный ров стал бы для него могилой.
Несмотря на свой свирепый вид и грозные черные брови, Ирод
был, в сущности, человек сердобольный. Ему стало жаль беднягу,
которому те мгновения, что он висел в пустоте, терпя
смертельную муку, должно быть, казались вечностью. Свесив
голову со ствола, Ирод сказал Ершо:
- Если ты, подлец, поклянешься мне загробной жизнью, ибо
земная твоя жизнь в моих руках, что не будешь драться против
нас, я сниму тебя с виселицы, на которой ты болтаешься, как
злой разбойник.
- Клянусь, - теряя силы, прохрипел Ершо. - Только, умоляю,
поскорее, я падаю.
Могучей рукой Ирод ухватил его за локоть, подтянул, пустив
в ход свою сказочную силищу, и посадил верхом на дерево, орудуя
им, точно тряпичной куклой.
Хотя Ершо не был кисейной барышней, подверженной
обморокам, добряку актеру пришлось поддержать его, иначе он без
чувств свалился бы в ту самую бездну, от которой был спасен.
- У меня нет ни ароматических солей, чтобы дать тебе
понюхать, ни перьев, чтобы поджечь их у тебя под носом, -
сказал Тиран, роясь у себя в кармане, - зато вот тебе лучшее
целебное средство, чистейшая андайская водка, чудодейственный
солнечный экстракт.
И он поднес горлышко фляги к губам чуть живого бретера.
- Ну, пососи же этого молочка; еще два-три глотка, и ты
будешь живее сокола, с которого сняли колпачок.
Благодетельная влага не замедлила оказать свое действие:
бретер жестом поблагодарил Ирода и помахал онемевшей рукой,
чтобы вернуть ей подвижность.
- А теперь хватит прохлаждаться, - заявил Ирод, - давай
слезем с этого насеста, где мне не очень-то сладко сидится, и
вернемся на благодатный коровий лужок, более подходящий для
моей комплекции. Ступай вперед, - добавил он, пересадив Ершо в
обратную сторону.
Ершо пополз вперед. Тиран - за ним следом. Спустившись
первым донизу, бретер увидел на берегу рва сторожевой отряд,
состоявший из Агостена, Азолана и Баска.
- Свой! - громко крикнул он им, а обернувшись, шепотом
сказал актеру: - Молчите и идите за мной.
Когда они ступили на землю, Ершо подошел к Азолану и на
ухо сказал ему пароль, а затем пояснил:
- Мы с приятелем ранены и хотим тут в сторонке обмыть и
перевязать раны.
Азолан кивнул, приняв эту басню за правду. Ершо и Тиран
пошли дальше. Когда они очутились в рощице, хоть и лишенной
листвы, но достаточно густой, чтобы укрыться в ней с помощью
ночного мрака, бретер сказал Ироду:
- Вы великодушно даровали мне жизнь, а я сейчас избавил
вас от смерти, потому что эти трое молодцов непременно
разделались бы с вами. Я заплатил свой долг, но не считаю, что
мы квиты, - когда бы я вам ни понадобился, я к вашим услугам. А
теперь - скатертью дорога: вы туда, я сюда.
Оставшись один, Ирод пошел между деревьями, поглядывая на
проклятый замок, куда, к своей досаде, он никак не мог
проникнуть. Кроме тех комнат, где кипел бой, все здание было
погружено во тьму и безмолвие. Однако с бокового фасада
взошедшая луна посеребрила своими мягкими лучами фиолетовые
черепицы кровли. В ее пока еще неярком свете можно было
различить фигуру человека, который прогуливал свою тень по
маленькой площадке на берегу рва. То был Лабриш, стороживший
лодку, в которой Мерендоль, Ершо, Азолан и Агостен
переправились через ров.
Это обстоятельство навело Ирода на размышления: "Что он
делает один-одинешенек в этом пустынном месте, пока его
компаньоны работают клинками там, наверху? Должно быть,
охраняет на случай отхода или отступления какой-нибудь потайной
лаз, через который, оглушив сторожа дубинкой по башке, я мог бы
проникнуть в этот окаянный замок и доказать Сигоньяку, что я не
забыл о нем".
Рассуждая таким образом, Ирод бесшумно, словно на
войлочных подошвах, приблизился к часовому той мягкой кошачьей
поступью, которая бывает присуща толстякам. Подойдя на должное
расстояние, он нанес ему удар по черепу, достаточный, чтобы
вывести из строя, но не убить человека. Как мы уже убедились,
Ирод не отличался особой жестокостью и не желал смерти
грешника.
Огорошенный так, словно гром грянул на него с ясного неба,
Лабриш покатился наземь и застыл в неподвижности, - от удара он
лишился чувств. Ирод приблизился к парапету над рвом и увидел,
что от узкой выемки к нему идет лестница, проложенная наискось
в облицовке стены и ведущая до самого дна или, во всяком
случае, до уровня воды, которая плещется о нижние ступеньки.
Тиран стал осторожно спускаться по ним, пока не почувствовал,
что ноги его намокли: тут он остановился и, пристально
вглядываясь в темноту, различил очертания лодки, укрытой тенью
стены. Подтянув ее за цепь, которой она была пришвартована к
низу лестницы, он шутя порвал цепь и прыгнул в лодку, чуть не
опрокинув ее своей тяжестью. Подождав, когда качка успокоится и
восстановится равновесие, дородный трагик стал потихоньку
грести единственным веслом, находившимся у кормы и одновременно
служившим в качестве руля. Вскоре он вывел лодку из узкой
полосы тени в полосу света, где на маслянистой воде, как
чешуйки плотвы, вспыхивали лунные блестки. При бледных лучах
ночного светила Ирод обнаружил в цоколе здания лестницу,
скрытую под кирпичным сводчатым проходом. Туда он и причалил и
через аркаду без труда проник во внутренний двор, где не
встретил ни души.
"Вот я наконец в самом сердце твердыни, - подумал Ирод,
потирая руки, - моей отваге гораздо вольготнее на широких,
плотно скрепленных плитах, чем на птичьей жердочке, с которой я
только что выбрался. Итак, оглядимся и поспешим на помощь
товарищам".
Он заметил крыльцо, охраняемое двумя каменными сфинксами,
и направился туда, здраво рассудив, что этот помпезный вход
должен вести в парадные покои замка, куда Валломбрез, конечно,
поместил молодую актрису и где сейчас кипит бой в честь новой
Елены без Менелая, неприступной преимущественно для Париса.
Сфинксы даже не подумали выпустить когти и задержать пришельца.
Победа как будто осталась за нападающими. Верзилой,
Свернишей и Винодуй валялись на полу, как телята на соломе.
Главарь шайки Малартик был обезоружен. Но на деле победители
оказались пленниками. Дверь комнаты, запертая снаружи, отделяла
их от той, кого они искали, и эта тяжелая дубовая дверь с
изящным прибором из полированной стали могла стать
непреодолимой преградой, когда под рукой не было ни топоров, ни
клещей, чтобы взломать ее. Сигоньяк, Лампурд и Скапен налегли
на створки плечами, но их согласных усилий было недостаточно -
дверь не поддавалась.
- Что, если поджечь ее, - отчаявшись, предложил Сигоньяк,
- в камине есть горящие поленья...
- К чему такая долгая возня? - возразил Лампурд. - Дуб
занимается плохо; возьмем-ка лучше шкаф, превратим его в таран
и попробуем сокрушить этот мощный заслон.
Сказано - сделано, и брошенный со всей силой редкостный
шкаф с тончайшей резьбой полетел в дверь, но крепких створок он
не поколебал ни на йоту, только поцарапал их полированную
поверхность да сам потерял прелестную головку ангелочка или
амура, изящно выточенную на одном из его карнизов. Барон
выходил из себя, зная, что Валломбрез покинул комнату вместе с
Изабеллой, которую унес насильно, несмотря на ее отчаянное
сопротивление.
Внезапно раздался грохот. Ветки, закрывавшие окно;
исчезли, дерево рухнуло в ров с треском, к которому примешался
человеческий вопль, - это кричал театральный швейцар,
остановившийся на полпути, потому что ветка показалась ему
недостаточно надежной. А Баску, Азолану и Агостену пришла в
голову блестящая мысль столкнуть дерево в воду и тем самым
отрезать неприятелю отступление.
- Если нам не удастся взломать дверь, мы очутимся в
мышеловке, - заявил Лампурд, - чтоб черт побрал прежних
мастеров - уж слишком прочны их изделия! Попытаюсь кинжалом
выковырять замок, раз иначе с ним не сладишь. Надо во что бы то
ни стало выбраться отсюда, а у нас отняли последнее прибежище -
наше дерево, по которому мы лазили, как медведи в швейцарском
городе Берне.
Лампурд принялся было за дело, как вдруг в замке
послышалось щелканье, сопровождающее поворот ключа, и дверь, на
которую напрасно было потрачено столько сил, отворилась без
всякого труда.
- Какой ангел-хранитель пришел нам на помощь? - воскликнул
Сигоньяк. - И каким чудом дверь, упорно сопротивлявшаяся нашим
стараниям, открылась сама собой?
- Тут нет ни ангелов, ни чудес, - ответила Чикита, выходя
из-за двери и обратив на барона свой загадочный и невозмутимый
взгляд.
- Где Изабелла? - крикнул Сигоньяк, окидывая глазами залу,
едва озаренную дрожащим огоньком светильника.
Сперва он не заметил ее. Застигнутый врасплох внезапно
распахнувшейся дверью, герцог де Валломбрез отступил в угол
комнаты, прикрывая собой молодую актрису, чуть живую от страха
и усталости; она опустилась на колени, прислонясь головой к
стене; растрепанные волосы ее рассыпались по плечам, одежда
пришла в беспорядок, кости корсета сломались, так отчаянно
билась она в руках похитителя, который чувствовал, что добыча
ускользает от него, и тщетно пытался сорвать напоследок хоть
несколько похотливых поцелуев, как фавн, преследуемый погоней,
увлекает в чащу леса юную девственницу.
- Она здесь, вот в этом углу, позади сеньора Валломбреза,
- сказала Чикита, - но, чтобы добыть женщину, нужно убить
мужчину.
- За этим дело не станет, я убью его! - воскликнул
Сигоньяк, с поднятой шпагой направляясь к герцогу, который уже
стал в позицию.
- Посмотрим, капитан Фракасс, рыцарь бродячих комедианток,
- произнес молодой герцог тоном величайшего презрения.
Клинки скрестились и, не отрываясь, вращались один вокруг
другого с той осторожной медлительностью, которую вносят в
схватку мастера шпаги, предвидя смертельный исход. Валломбрез
был неравен по силе Сигоньяку; но, как полагалось человеку его
ранга, он усердно посещал школы фехтовального искусства и не
одну взмокшую рубашку сменил, состязаясь под руководством
лучших мастеров. Он не держал шпагу, точно метлу, как
презрительно говорил Лампурд о неумелых дуэлистах, которые, по
его словам, только позорят благородное ремесло. Зная, сколь
опасен его противник, молодой герцог ограничился обороной,
парируя удары, но воздерживаясь наносить их. Он рассчитывал
обессилить Сигоньяка, уже достаточно утомленного штурмом замка
и поединком с Малартиком, - звон клинков доносился до герцога
