животных. Смерть этноса - это распад системной целостности, а не поголовное
истребление всех особей, в нее входящих. Хотя история сохранила позорные
страницы истребления отдельных индейских племен американцами и небольших
этносов хукнов - китайцами, но гораздо чаще члены погибшего этноса входят в
состав новых, соседних этносов. Поэтому этническая экстерминация-явление
скорее социальное, чем биологическое.
Согласно диалектическому материализму, смерть - необходимый момент и
закономерный результат жизнедеятельности организма. "...Отрицание жизни, -
писал Ф. Энгельс, - по существу содержится в самой жизни, так что жизнь
всегда мыслится в соотношении со своим необходимым результатом,
заключающимся в ней постоянно в зародыше, - смертью"[47]. Этот
универсальный закон диалектики действует и в процессах этногенеза.
Как человек может быть убит в любом возрасте, так и этногенетический
процесс может быть оборван в любой фазе. Однако легче оборвать начинающийся
этногенез, пока этнос не набрал силу, и завершающийся, когда эта сила уже
растрачена. При этом уровень техники и культуры большого значения не имеет,
равно как и численность населения. Ирокезы в XV в. создали оригинальную,
развивающуюся форму общежития - союз пяти племен, своего рода республику.
Нахуа дали начало ацтекам, а государство Монтесумы вряд ли мож-но считать
не развивавшимся с XIV по XVI в. (точнее-с 1325 г., когда был основан
Теночтитлан, по 1521 г., когда он был взят Кортесом). Приведенные
примеры-примеры процессов этногенеза, оборванных ударами извне в начале
своего развития.
Еще нагляднее пример древних евреев. В XV в. до н.э. бродячие племена
хабиру вторглись в Палестину и захватили участок территории у Иордана. По
уровню техники, методам ведения хозяйства, военным приемам они не
отличались от прочих семитских племен Сирии и Аравии и уступали народам
Египта и Вавилонии. Но это был народ, интенсивно развивавшийся в этническом
плане, и он пережил всех соседей, пока не погиб как этническая общность"
[48]под короткими мечами римской пехоты. Однако эта гибель совпала, и,
очевидно, не случайно, с этнической дивергенцией самого еврейского народа,
когда фарисеи, саддукеи и ессеи перестали ощущать свою общность и начали
видеть друг в друге либо отступников и изменников (отношение фарисеев и
ессеев к саддукеям), либо дикарей (отношение саддукеев к ессеям, народным
массам), либо оторвавшуюся от народа жреческую касту (отношение саддукеев и
есеев к фарисеям). А ведь в отношении уровня культуры евреи в I в. не
уступали ни римлянам, ни грекам.
На основании приведенных примеров можно было бы подумать, что именно
варварство таит в себе силы, которые при развитии культуры иссякают. Но и
эта точка зрения не находит подтверждений в истории. Европейские народы
завоевали Африку и Юго-Восточную Азию в XIX в. и создали систему
колониальных империй, охватившую в начале XX в. почти всю поверхность суши.
В некоторых случаях это можно объяснить превосходством в военной технике,
но не всегда. Например, в Индии сипаи были вооружены английским оружием и
тем не менее были разбиты англичанами, уступавшими им в численности.
Турецкая армия в XVII-XVIII вв. не уступала по качеству оружия русской и
австрийской, однако Евгений Савойский и Суворов оказались победителями,
несмотря на малочисленность армий и удаленность от баз снабжения. Французы
покорили Алжир и Аннам не столько за счет лучших пушек, сколько за счет
прославленной храбрости зуавов, применившихся к малой (антипартизанской)
войне. И наоборот, итальянцы, располагавшие самым совершенным оружием,
проиграли в 1896 г. войну с негусом Менеликом, воины которого были
вооружены копьями и кремневыми ружьями, а по древности своей культуры не
уступали уроженцам Италии. Вот оно как!
Все перечисленные завоевания были неотделимы от этногенетического процесса
Западной Европы, вследствие которого оказалось возможным создание наций и
колониальных империй, начавшееся еще при феодализме. Но расширение ареалов
европейских этносов закончилось в XX в. и стало ясно, что в истории не
только всего мира, но даже самой Западной Европы оно было эпизодом важным,
кровавым, героическим и противоречивым, но только эпизодом, а не вершиной
эволюции. Крушение колониальных империй, свидетелями которого мы являемся,
показывает, что процесс этногенеза прошел фазу расцвета и история приняла
прежнее направление - Европа опять вошла в свои географические границы.
Следовательно, дело не в уровне техники или культуры, и модель этнического
развития следует строить на иных принципах. "Ни один народ, ни одна раса не
остаются неизменными. Они непрерывно смешиваются с другими народами и
расами и постоянно изменяются. Они могут казаться почти умирающими, а затем
вновь воскреснуть как новый народ или как разновидность старого"[49].
Однако остается неясным, почему этносы-изоляты теряют способность к
сопротивлению враждебному окружению. Согласно концепции А. Тойнби об
"ответе" на "вызов", они должны были бы на вызов врага давать мощный ответ,
а они либо сдаются, либо разбегаются. Видимо, переход к гомеостазу,
позволяющему этносу существовать в изоляции, связан с утратой некоего
признака, стимулировавшего резистентность этноса на ранних фазах. Тверды
они только в одном - чужих в свою среду не допускают.
ИНКОРПОРАЦИЯ
Замеченная и описанная особенность этнического феномена объясняет
затруднения, постоянно возникающие при инкорпорации иноплеменников. Для
того чтобы войти в чужой этнос, недостаточно собственного желания и даже
простого согласия принимающего коллектива. Можно прекрасно устроиться в
чужой среде и все-таки не стать своим. Если, допустим, шотландец получит
гражданство Перу, то перуанцем он не станет, хотя перуанцы -
сложносоставной этнос, появившийся относительно недавно-в начале XIX в. Но
зато студенты - маори легко натурализуются в английских университетах.
Объяснение - в отмеченном нами стереотипе поведения.
Шотландец не проходил обряда инициации, как потомки инков, не ходил
еженедельно к обедне, как потомки конкистадоров; его понятия о хорошем и
плохом, благородном и низком, красивом и безобразном не те, что у
перуанцев, и если доброй воли пришельца достаточно, чтобы стать гражданином
другой страны, то этой воли мало для того, чтобы сменить этнос. А маори уже
100 лет живут рядом с англичанами и с детства знают, как надо поступать
по-английски. Школа, совместные игры, деловые отношения влияют даже больше,
чем смешанные браки. В Новой Зеландии еще имеет смысл противопоставление
маори англичанам, но в Кембридже существенное значение приобретает
противопоставление жителей Новой Зеландии обитателям "доброй, старой
Англии".
Куда более затруднено вхождение в этносы малые и живущие натуральным
хозяйством, хотя и тут бывают исключения: например, этнограф Морган был
признан своим ирокезами, французский путешественник и скупщик мехов Этьен
Брюле -гуронами. Примеров много, но справедливость требует отметить, что
Морган оставался еще и американским ученым, а Брюле, деятельность которого
протекала в 1609-1633 гг., был убит вождями племени за то. что настраивал
молодежь против старых обычаев. Больше того, В. Г. Богораз описывает
"русского чукчу" - мальчика-сиротку, воспитанного чукчами и не знавшего
русского языка. Чукчи упорно считали его русским, и того же мнения держался
он сам.
Итак, инкорпорация, в практических целях применявшаяся с времен
незапамятных, всегда наталкивалась на сопротивление фактора, лежащего за
пределами сознания и самосознания, в области ощущений, которые, как
известно, отражают явления природы, не всегда правильно интерпретируемые
аппаратом сознания. Как бы ни сложна была проблема, теперь можно сделать
заключение: этнический феномен материален, он существует вне и помимо
нашего сознания, хотя и локализуется в деятельности нашей сомы и высшей
нервной деятельности. Он проявляется в оттенках характера, деятельности
людей и относится к этнопсихологии. Последнюю не следует смешивать с
социальной психологией, стремящейся "объяснить то, что делают люди, путем
исследования... пяти функциональных единиц: действие, значение, роль
личности и группа"[50]. Социальная группа - это группа, которая "состоит из
людей, действующих совместно как единое целое", т.е. люди "рассматриваются
как участники какого-то рода действия"[51]. Таковы, например... участники
футбольного матча или "суда Линча". Пусть так, но ведь это не этнос! И там
же отмечено, что "европейские интеллигенты, переселившиеся в Америку...
часто лучше, чем американцы, знали ее историю, законы и обычаи. Однако эти
люди обладали "знаниями" американской жизни, но не "знакомством" с ней. Они
были не способны понять много такого, что любой ребенок, выросший в США,
чувствует интуитивно"[52]. Вместе с тем (и это характерно) одни люди могли
прижиться в Америке, а другие рвались назад, несмотря на то что хорошо
зарабатывали. Это прекрасно описал В. Г. Короленко в повести "Без языка".
Видимо, существуют разные степени этнической совместимости. При одних
инкорпорация легка, при других-трудна, при третьих - невозможна. В чем
причина столь странного феномена?
Этносы существовали всегда, после того, как на Земле появился неоантроп. И
способ их существования, как показывает история человечества, один и тот
же: зарождение, расширение, сокращение степени активности и либо распад,
либо переход к равновесию со средой. Это типичный инерционный процесс
системы, обменивающейся со средой информацией и энтропией всегда особым,
неповторимым образом, можно сказать - в оригинальном ритме. Именно это
обстоятельство ограничивает инкорпорацию. Чтобы стать подлинно "своим",
надо включиться в процесс, т.е. унаследовать традицию и при условии, что
инкорпорируемый не воспитывался своими истинными родителями. Во всех иных
случаях инкорпорация превращается в этнический контакт.
РАЗНИЦА МЕЖДУ РАВНОВЕСИЕМ И РАЗВИТИЕМ
Теперь поставим вопрос: в чем разница между этносами-изолятами и этносами,
развивающимися бурно? В системах реликтовых этносов нет борьбы между
членами этноса, а если и случается соперничество, то оно не влечет гибель
проигравшего. Преследуются только нововведения, которых, как прави-1шо, не
хочет никто. Но если так, то естественный отбор, один факторов эволюции,
затухает. Остается этноландшафтное равновесие, на фоне которого возможен
только социальный прогресс или регресс. Но в сложных и трудных условиях
ре-адаптации и смены стереотипа поведения естественный возникает снова, и
сформированная им популяция либо погибает, либо становится новым этносом.
Таким образом, первичной классификацией этносов (в плане их становления)
является деление на два разряда, резко отличающихся друг от друга по ряду
признаков (см. табл. 1).
Предлагаемое деление основано на принципе, отличном от применявшихся до сих
пор: антропологического, лингвистического, социального и
историко-культурного. Отмеченные в таблице 12 признаков различия [53]
инварнантны для всех эпох и территорий. Как в классовом обществе могут
существовать персистентные этносы, так и при родовом строе происходят
перегруппировки особей, благодаря чему возникают новые племенные союзы или
военно-демократические объединения. Примерами первого варианта могут
служить застарелые рабовладельческие отношения в Аравии среди бедуинских
племен, в Западной Африке: в Бенине, Дагомее и т.п., у тлинкитов
Северо-Западной Америки и у горцев Кавказа, до XIX в, имевших грузинских
рабынь и рабов. Застывшие феодальный отношения наблюдались в XIX в. в
Тибете, западном и северо-восточном; горном Дагестане, у якутов и у
малайцев, и наоборот, ирокезский союз, возникший в XV в., - яркий пример
создания нового этноса в условиях доклассового обществ Тот же процесс имел
место в родовой державе Хунну- III в. до н.э., и военно-демократическом
тюркском "Вечном Эле" -VI-VIII вв. н.э. Кельты I тыс. до н.э. бесспорно
составляли этническую целостность, имея клановую систему общественных
