Плавт:
Aduorsum, slimulos, laminas - crucesque, compedesque,
Nervos, catenas, carceres, numellas, pedicas. boias [108] Ничего не
помогает. Это ужасный человек. Я понапрасну бьюсь над ним.
- Ничего нового не нашли в его доме?
- Как же, нашли! - ответил мэтр Жак, роясь в своем кошеле. - Вот этот
пергамент. Тут есть слова, которых мы не понимаем. А между тем господин
прокурор уголовного суда Филипп Лелье немного знает древнееврейский
язык, которому он научился во время процесса евреев с улицы Кантерсен в
Брюсселе.
Продолжая говорить, мэтр Жак развертывал свиток.
- Дайте-ка, - проговорил архидьякон и, взглянув на пергамент, воск-
ликнул: - Чистейшее чернокнижие, мэтр Жак! "Эмен-хетан"! Это крик обо-
ротней, прилетающих на шабаш. Per ipsum, et cum ipso, et in ipso [109] -
это заклинание, ввергающее дьявола с шабаша обратно в ад. Нах, pax, max
[110] относится к врачеванию: это заговор против укуса бешеной собаки.
Мэтр Жак! Вы - королевский прокурор церковного суда! Эта рукопись чудо-
вищна!
- Мы вновь подвергнем пытке этого человека. Вот что еще мы нашли у
Марка Сенена, - сказал мэтр Жак, роясь в своей сумке.
Это оказался сосуд, сходный с теми, которые загромождали очаг отца
Клода.
- А, это алхимический тигель! - заметил архидьякон.
- Сознаюсь, - робко и принужденно улыбаясь, сказал мэтр Жак, - я исп-
робовал его на очаге, но получилось не лучше, чем с моим.
Архидьякон принялся рассматривать сосуд.
- Что это он нацарапал на своем тигле? Och! Och! - слово, отгоняющее
блох? Этот Марк Сенен - невежда! Ясно, что в этом тигле вам никогда не
добыть золота! Он годится лишь на то, чтобы ставить его летом в вашей
спальне.
- Если уж мы заговорили об ошибках, - сказал королевский прокурор, -
то вот что. Прежде чем подняться к вам, я рассматривал внизу портал;
вполне ли вы уверены, ваше высокопреподобие, в том, что со стороны
Отель-Дье изображено начало работ по физике и что среди семи нагих фи-
гур, находящихся у ног божьей матери, фигура с крылышками на... пятках
изображает Меркурия?
- Да, - ответил священник, - так пишет Августин Нифо, итальянский
ученый, которому покровительствовал обучивший его бородатый демон. Впро-
чем, сейчас мы спустимся вниз, и я вам все это разъясню на месте.
- Благодарю вас, мэтр, - кланяясь до земли, ответил Шармолю. - Кста-
ти, я чуть было не запамятовал! Когда вам будет угодно, чтобы я распоря-
дился арестовать маленькую колдунью?
- Какую колдунью?
- Да хорошо вам известную цыганку, которая, несмотря на запрещение
духовного суда, приходит всякий день плясать на Соборную площадь! У нее
есть еще какая-то одержимая дьяволом коза с бесовскими рожками, которая
читает, пишет, знает математику не хуже Пикатрикса. Из-за нее одной сле-
довало бы перевешать все цыганское племя. Обвинение составлено. Суд не
затянется, не сомневайтесь! А хорошенькое создание эта плясунья, ей-бо-
гу! Какие великолепные черные глаза, точно два египетских карбункула!
Так когда же мы начнем?
Архидьякон был страшно бледен.
- Я вам тогда скажу, - еле слышно пробормотал он. Затем с усилием
прибавил: - Пока займитесь Марком Сененом.
- Будьте спокойны, - улыбаясь, ответил Шармолю. - Вернувшись домой, я
снова заставлю привязать его к кожаной скамье. Но только это дьявол, а
не человек. Он доводит до изнеможения даже самого Пьера Тортерю, у кото-
рого ручищи посильнее моих. Как говорит этот добряк Плавт:
Nudus vinctus, centum pondo. es quando pendes per pedes [111] Допро-
сим его на дыбе, это лучшее, что у нас есть! Он попробует и этого.
Отец Клод был погружен в мрачное раздумье. Он обернулся к Шармолю:
- Мэтр Пьера... то есть мэтр Жак! Займитесь Марком Сененом.
- Да, да, отец Клод. Несчастный человек! Ему придется страдать, как
Муммолю. Но что за дикая мысль отправиться на шабаш! Ему, казначею Выс-
шей счетной палаты, следовало бы знать закон Карла Великого: Stryga vel
masca! [112]. Что же касается малютки Смеральды, как они ее называют, то
я буду ожидать ваших распоряжений. Ах да! Когда мы будем проходить под
порталом, объясните мне, пожалуйста, что означает садовник на фреске у
самого входа в церковь. Это, должно быть, сеятель? Мэтр! Над чем вы за-
думались?
Отец Клод, поглощенный своими мыслями, не слушал его. Шармолю просле-
дил за направлением его взгляда и увидел, что глаза священника были уст-
ремлены на паутину, затягивающую слуховое окно. В этот момент легкомыс-
ленная муха, стремясь к мартовскому солнцу, ринулась сквозь эту сеть к
стеклу и увязла в ней. Почувствовав сотрясение паутины, громадный паук,
сидевший в самом ее центре, подскочил к мухе, перегнул ее пополам своими
передними лапками, в то время как его отвратительный хоботок ощупывал ее
головку.
- Бедная мушка! - сказал королевский прокурор церковного суда и потя-
нулся, чтобы спасти муху. Архидьякон, как бы внезапно пробужденный, су-
дорожным движением удержал его руку.
- Мэтр Жак! - воскликнул он. - Не идите наперекор судьбе!
Прокурор испуганно обернулся. Ему почудилось, будто сверкающий взгляд
архидьякона был прикован к маленьким существам - мухе и пауку, между ко-
торыми разыгрывалась отвратительная сцена.
- О да! - продолжал священник голосом, который, казалось, исходил из
самых недр его существа. - Вот символ всего! Она летает, она ликует, она
только что родилась; она жаждет весны, вольного воздуха, свободы! О да!
Но стоит ей столкнуться с роковой розеткой, и оттуда вылезает паук, отв-
ратительный паук! Бедная плясунья! Бедная обреченная мушка! Не мешайте,
мэтр Жак, это судьба! Увы, Клод, и ты паук! Но в то же время ты и муха!
Клод! Ты летел навстречу науке, свету, солнцу, ты стремился только к
простору, к яркому свету вечной истины; но, бросившись к сверкающему
оконцу, выходящему в иной, мир, в мир света, разума и науки, ты, слепая
мушка, безумный ученый, ты не заметил тонкой паутины, протянутой роком
между светом и тобой, ты бросился в нее стремглав, несчастный глупец! И
вот ныне, с проломленной головой и оторванными крыльями, ты бьешься в
железных лапах судьбы! Мэтр Жак! Мэтр Жак! Не мешайте пауку!
- Уверяю вас, что я не трону его, - ответил прокурор, глядя на него с
недоумением. - Но, ради бога, отпустите мою руку, мэтр! У вас не рука, а
тиски.
Но архидьякон не слушал его.
- О, безумец! - продолжал он, неотрывно глядя на оконце. - Если бы
тебе даже и удалось прорвать эту опасную паутину своими мушиными крылыш-
ками, то неужели же ты воображаешь, что выберешься к свету! Увы! Как
преодолеть тебе потом это стекло, эту прозрачную преграду, эту хрус-
тальную стену, несокрушимую, как адамант, отделяющую философов от исти-
ны? О тщета науки! Сколько мудрецов, стремясь к ней издалека, разбивают-
ся о нее насмерть! Сколько научных систем сталкиваются и жужжат у этого
вечного стекла!
Он умолк. Казалось, эти рассуждения незаметно отвлекли его мысли от
себя самого, обратив их к науке, и это подействовало на него успокои-
тельно. Жак Шармолю окончательно вернул его к действительности.
- Итак, мэтр, - спросил он, - когда же вы придете помочь мне добыть
золото? Мне не терпится достигнуть успеха.
Горько усмехнувшись, архидьякон покачал головой.
- Мэтр Жак! Прочтите Михаила Пселла Dialog us de energia et
operatione daemonum [113]. To, чем мы занимаемся, не так-то уж невинно.
- Тес, мэтр, я догадываюсь! - сказал Шармолю. - Но что делать! Прихо-
дится немного заниматься и герметикой, когда ты всего лишь королевский
прокурор церковного суда и получаешь жалованья тридцать турских экю в
год. Однако давайте говорить тише.
В эту минуту из-под очага послышался звук, какой издают жующие челюс-
ти; настороженный слух Шармолю был поражен.
- Что это? - спросил он.
Это школяр, изнывая от скуки и усталости в своем тайничке, вдруг об-
наружил черствую корочку хлеба с огрызком заплесневелого сыра и, не
стесняясь, занялся ими, найдя себе в этом и пищу и утешение. Так как он
был очень голоден, то с аппетитом, грызя сухарь, он громко причмокивал,
чем и вызвал тревогу прокурора.
- Это, должно быть, мой кот лакомится мышью, - поспешил ответить ар-
хидьякон.
Это объяснение удовлетворило Шармолю.
- Правда, мэтр, - ответил он, почтительно улыбаясь, - у всех великих
философов были свои домашние животные. Вы помните, что говорил Сервиус:
Nullus enim locus sine genio est [114].
Однако Клод, опасаясь какой-нибудь новой выходки Жеана, напомнил сво-
ему почтенному ученику, что им еще предстоит вместе исследовать нес-
колько изображений на портале, и они вышли из кельи, к великой радости
школяра, который начал уже серьезно опасаться, как бы на его коленях не
остался навеки отпечаток его подбородка.
VI. Последствия, к которым могут привести семь прозвучавших на
вольном воздухе проклятий
- Те Deum laudamus! [115] - воскликнул Жеан, вылезая из своей дыры. -
Наконец-то оба филина убрались! Оx! Оx! Гаке! Пакс! Макс! Блохи! Бешеные
собаки! Дьявол! Я сыт по горло этой болтовней! В голове трезвон, точно
на колокольне. Да еще этот затхлый сыр в придачу! Поскорее вниз! Мошну
старшего братца захватим с собой и обратим все эти монетки в бутылки!
Он с нежностью и восхищением заглянул в драгоценный кошелек, оправил
на себе одежду, обтер башмаки, смахнул пыль со своих серых от золы рука-
вов, засвистал какую-то песенку, подпрыгнул, повернувшись на одной ноге,
обследовал, нет ли еще чего-нибудь в келье, чем можно было бы пожи-
виться, подобрал несколько валявшихся на очаге стеклянных амулетов, год-
ных на то, чтобы подарить их вместо украшений Изабо-ла-Тьери, и, нако-
нец, толкнув дверь, которую брат его оставил незапертой - последняя его
поблажка - и которую Жеан тоже оставил открытой - последняя его проказа,
- он, подпрыгивая, словно птичка, спустился по винтовой лестнице.
В потемках он толкнул кого-то, тот ворча посторонился: школяр решил,
что налетел на Квазимодо, и эта мысль показалась ему столь забавной, что
до самого конца лестницы он бежал, держась за бока от смеха. Выскочив на
площадь, он все еще продолжал хохотать.
Очутившись на площади, он топнул ногой.
- О добрая и почтенная парижская мостовая! - воскликнул он. - Прокля-
тые ступеньки! На них запыхались бы даже ангелы, восходившие по лестнице
Иакова! Чего ради я полез в этот каменный бурав, который дырявит небо?
Чтобы отведать заплесневелого сыра да полюбоваться из слухового окна ко-
локольнями Парижа?
Пройдя несколько шагов, он заметил обоих филинов, то есть Клода и
мэтра Жака Шармолю, созерцавших какое-то изваяние портала. Он на цыпоч-
ках приблизился к ним и услышал, как архидьякон тихо говорил Шармолю:
- Этот Иов на камне цвета ляпис-лазури с золотыми краями был вырезан
по приказанию епископа Гильома Парижского. Иов знаменует собою философс-
кий камень. Чтобы стать совершенным, он должен тоже подвергнуться испы-
танию и мукам. Sub conservatione formae specificae salva anima [116], -
говорит Раймон Люллий.
- Ну, меня это не касается, - пробормотал Жеан, - кошелек-то ведь у
меня.
В эту минуту он услышал, как чей-то громкий и звучный голос позади
него разразился ужасающими проклятиями.
- Чертово семя! К чертовой матери! Черт побери! Провалиться ко всем
чертям! Пуп Вельзевула! Клянусь папой! Гром и молния!
- Клянусь душой, - воскликнул Жеан, - так ругаться может только мой
друг, капитан Феб!
Имя Феб долетело до слуха архидьякона в ту самую минуту, когда он
объяснял королевскому прокурору значение дракона, опустившего свой хвост
в чан, из которого выходит в облаке дыма голова короля. Клод вздрогнул,
прервал, к великому изумлению Шармолю, свои объяснения, обернулся и уви-
дел своего брата Жеана, подходившего к высокому офицеру, стоявшему у
