ной из сатир Горация: Olim truncus eram ficulnus [118]. Благодаря стара-
ниям капитана надпись Eduenisis episcopus [119] почти смылась. Итак, он,
по обыкновению, остановился. Улица была пустынна. Глядя по сторонам и
небрежно завязывая свои тесемки, капитан вдруг заметил, что тень стала
медленно к нему приближаться, - так медленно, что он успел разглядеть на
ней плащ и шляпу. Подойдя ближе, тень замерла; она казалась более непод-
вижной, чем изваяние кардинала Бертрана. Ее глаза, устремленные на Феба,
горели тем неопределенным светом, который по ночам излучают кошачьи
зрачки.
Капитан не был трусом, и его не очень испугал бы грабитель с клинком
в руке. Но эта ходячая статуя, этот окаменелый человек леденил ему
кровь. Ему смутно припомнились ходившие в то время россказни о каком-то
привидении-монахе, бродившем ночами по улицам Парижа. Некоторое время он
простоял в оцепенении; наконец, силясь усмехнуться, проговорил:
- Сударь! Если вы вор, как мне кажется, то вы представляетесь мне
цаплей, нацелившейся на ореховую скорлупу. Я, мой милый, сын разоривших-
ся родителей. Обратитесь лучше по соседству. В часовне этого коледжа
среди церковной утвари хранится кусок дерева от животворящего креста.
Из-под плаща высунулась рука призрака и сжала руку Феба с неодолимой
силой орлиных когтей. Тень заговорила:
- Вы капитан Феб де Шатопер?
- О черт! - воскликнул Феб. - Вам известно мое имя?
- Мне известно не только ваше имя, - ответил замогильным голосом че-
ловек в плаще, - я знаю, что нынче вечером у вас назначено свидание.
- Да, - подтвердил удивленный Феб.
- В семь часов.
- Да, через четверть часа.
- У Фалурдель.
- Совершенно верно.
- У потаскухи с моста Сен-Мишель.
- У Михаила Архангела, как говорится в молитвах.
- Нечестивец! - пробурчал призрак. - Свидание с женщиной?
- Confiteor [120].
- Ее зовут...
- Смеральдой, - развязно ответил Феб. Мало-помалу к нему возвращалась
его всегдашняя беспечность.
При этом имени призрак яростно стиснул руку Феба.
- Капитан Феб де Шатопер, ты лжешь!
Тот, кто в эту минуту увидел бы вспыхнувшее лицо капитана, его стре-
мительный прыжок назад, освободивший его из тисков, в которые он попал-
ся, тот надменный вид, с каким он схватился за эфес своей шпаги, кто
увидел бы противостоявшую этой ярости мертвенную неподвижность человека
в плаще, тот содрогнулся бы от ужаса. Это напоминало поединок Дон Жуана
со статуей командора.
- Клянусь Христом и сатаной! - крикнул капитан. - Такие слова не час-
то приходится слышать Шатоперам! Ты не осмелишься их повторить!
- Ты лжешь! - спокойно повторила тень.
Капитан заскрежетал зубами. Монах-привидение, суеверный страх перед
ним - все было забыто в этот миг! Он видел лишь человека, слышал лишь
оскорбление.
- Ах вот как! Отлично! - задыхаясь от бешенства, пробормотал он. Вых-
ватив шпагу из ножен, он, заикаясь, ибо гнев, подобно страху, бросает
человека в дрожь, крикнул: - Здесь! Немедля! Живей! Ну! На шпагах! На
шпагах! Кровь на мостовую!
Но призрак стоял неподвижно. Когда он увидел, что противник стал в
позицию и готов сделать выпад, он сказал:
- Капитан Феб! - Голос его дрогнул от душевной боли. - Вы забываете о
вашем свидании.
Гнев людей, подобных Фебу, напоминает молочный суп: одной капли хо-
лодной воды достаточно, чтобы прекратить его кипение. Эти простые слова
заставили капитана опустить сверкавшую в его руке шпагу.
- Капитан! - продолжал незнакомец. - Завтра, послезавтра, через ме-
сяц, через десять лет - я всегда готов перерезать вам горло; но сегодня
идите на свидание!
- В самом деле, - сказал Феб, словно пытаясь убедить себя, - приятно
встретить в час свидания и женщину и шпагу, они стоят друг друга. Но по-
чему я должен упустить одно из этих удовольствий, когда могу получить
оба?
Он вложил шпагу в ножны.
- Спешите же на свидание! - повторил незнакомец.
- Сударь! - ответил, слегка смутившись, Феб. - Благодарю вас за лю-
безность. Это верно, ведь мы и завтра успеем с вами наделать прорех и
петель в костюме прародителя Адама. Я вам глубоко признателен за то, что
вы дозволили мне провести приятно еще несколько часов моей жизни. Прав-
да, я надеялся успеть уложить вас в канаву и попасть вовремя к прелест-
нице, тем более, что заставить женщину немножко подождать - это признак
хорошего тона. Но вы произвели на меня впечатление смельчака, и потому
правильнее будет отложить наше дело до завтра. Итак, я отправляюсь на
свидание. Как вам известно, оно назначено на семь часов. - Феб почесал
за ухом. - А, черт! Я совсем забыл! Ведь у меня нет денег, чтобы распла-
титься за нищенский чердак, а старая сводня потребует вперед. Она мне не
поверит в долг.
- Уплатите вот этим.
Феб почувствовал, как холодная рука незнакомца сунула ему в руку
крупную монету. Он не мог удержаться от того, чтобы не взять деньги и не
пожать руку, которая их дала.
- Ей-богу, вы славный малый! - воскликнул он.
- Только с одним условием, - проговорил человек. - Докажите мне, что
я ошибался и что вы сказали правду. Спрячьте меня в каком-нибудь укром-
ном уголке, откуда я мог бы увидеть, действительно ли это та самая жен-
щина, чье имя вы назвали.
- Пожалуйста! - воскликнул Феб. - Мне это совершенно безразлично! Я
займу каморку святой Марты. Из соседней собачьей конуры вы будете отлич-
но все видеть.
- Идемте же, - проговорил призрак.
- К вашим услугам, - ответил капитан. - Может быть, вы сам дьявол, но
на сегодняшний вечер мы друзья. Завтра я уплачу все: и долг моего ко-
шелька и долг моей шпаги.
Они быстро зашагали вперед. Через несколько минут шум реки возвестил
им о том, что они вступили на мост Сен-Мишель, застроенный в те времена
домами.
- Я провожу вас, - сказал Феб своему спутнику, - а потом уже пойду за
моей красоткой, которая должна ждать меня возле Пти-Шатле.
Спутник промолчал. За все время, что они шли бок о бок, он не вымол-
вил ни слова. Феб остановился перед низенькой дверью и громко постучал.
Сквозь дверные щели мелькнул свет.
- Кто там? - крикнул шамкающий голос.
- Клянусь телом господним! Головой господней! Чревом господним! - за-
орал капитан.
Дверь сразу распахнулась, и перед глазами обоих мужчин предстали ста-
рая женщина и старая лампа - обе одинаково дрожащие. Это была одетая в
лохмотья сгорбленная старушонка с маленькими глазками и трясущейся голо-
вой, обмотанной какой-то тряпицей; ее руки, лицо и шея были изборождены
морщинами; губы ввалились, рот окаймляли пучки седых волос, придававшие
ее лицу сходство с кошачьей мордой.
Внутренность конуры была не лучше старухи. Беленные мелом стены, за-
копченные потолочные балки, развалившийся очаг, во всех углах паутина;
посреди комнаты - скопище расшатанных столов и хромых скамей; грязный
ребенок, копошившийся в золе очага; в глубине - лестница, или, точнее,
деревянная лесенка, приставленная к люку в потолке.
Войдя в этот вертеп, таинственный спутник Феба прикрыл лицо плащом до
самых глаз. Между тем капитан, сквернословя, словно сарацин, "заставил
экю поиграть на солнышке", как говорит наш несравненный Ренье.
- Комнату святой Марты! - приказал он.
Старуха, величая его монсеньером, схватила экю и запрятала в ящик
стола. Это была та самая монета, которую дал Фебу человек в черном пла-
ще. Когда старуха отвернулась, всклокоченный и оборванный мальчишка, ко-
павшийся в золе, ловко подобрался к ящику, вытащил из него экю, а на его
место положил сухой лист, оторванный им от веника.
Старуха жестом пригласила обоих кавалеров, как она их называла, пос-
ледовать за нею и первая стала взбираться по лесенке. Поднявшись на
верхний этаж, она поставила лампу на сундук. Феб уверенно, как завсегда-
тай этого дома, толкнул дверку, ведущую в темный чулан.
- Войдите, любезнейший, - сказал он своему спутнику.
Человек в плаще молча повиновался. Дверка захлопнулась за ним; он ус-
лышал, как Феб запер ее на задвижку и начал спускаться со старухой по
лестнице. Стало совсем темно.
VIII. Как удобно, когда окна выходят на реку
Клод Фролло (мы предполагаем, что читатель, более догадливый, чем
Феб, давно уже узнал в этом привидении архидьякона), итак, Клод Фролло
несколько мгновений ощупью пробирался по темной каморке, где его запер
капитан. То был один из закоулков, которые оставляют иногда архитекторы
в месте соединения крыши с капитальной стеной. В вертикальном разрезе
эта собачья конура, как ее удачно окрестил Феб, представляла собой треу-
гольник. В ней не было окон и даже слухового оконца, а скат крыши мешал
выпрямиться во весь рост. Клод присел на корточки среди пыли и мусора,
хрустевшего у него под ногами. Голова ей - горела. Пошарив вокруг себя
руками, он наткнулся на осколок стекла, валявшийся на земле, и приложил
его ко лбу; холодок, исходивший от стекла, несколько освежил его.
Что происходило в эту минуту в темной душе архидьякона? То ведомо бы-
ло богу да ему самому.
В каком роковом порядке располагались в его воображении Эсмеральда,
Феб, Жак Шармолю, его любимый брат, брошенный им среди уличной грязи,
его архидьяконская сутана, быть может, и его доброе имя, которым он пре-
небрег, идя к какой-то Фалурдель, и вообще все картины и события этого
дня? Этого я сказать не могу. Но не сомневаюсь, что все эти образы сло-
жились в его мозгу в некое чудовищное сочетание.
Он прождал четверть часа; ему казалось, что он состарился на сто лет.
Вдруг он услышал, как заскрипели ступеньки деревянной лесенки; кто-то
поднимался наверх. Дверца люка приоткрылась; оттуда проник свет. В исто-
ченной червями двери его боковуши была довольно широкая щель; он приник
к ней лицом. Таким образом ему было видно все, что происходило в сосед-
ней комнате. Старуха с кошачьей мордой вошла первой, держа в руках фо-
нарь; за ней следовал, покручивая усы, Феб, и наконец появилась прелест-
ная, изящная фигурка Эсмеральды. Словно ослепительное видение, возникла
она перед глазами священника. Клод затрепетал, глаза его заволокло тума-
ном, кровь закипела, все вокруг него загудело и закружилось. Он больше
ничего не видел и не слышал.
Когда он пришел в себя, Феб и Эсмеральда были уже одни; они сидели
рядом на деревянном сундуке возле лампы, выхватывавшей из мрака их юные
лица и убогую постель в глубине чердака.
Около постели находилось окно, в разбитые стекла которого, как сквозь
прорванную дождем паутину, виднелся клочок неба и вдали луна, покоившая-
ся на мягком ложе пушистых облаков.
Девушка сидела зардевшаяся, смущенная, трепещущая. Ее длинные опущен-
ные ресницы бросали тень на пылающие щеки. Офицер, на которого она не
осмеливалась взглянуть, так и сиял. Машинально, очаровательно-неловким
движением она чертила по сундуку кончиком пальца беспорядочные линии и
глядела на свой пальчик. Ног ее не было видно, к ним приникла маленькая
козочка.
Капитан выглядел щеголем. Ворот и рукава его рубашки были богато от-
деланы кружевом, видневшимся из-под мундира, что считалось в то время
верхом изящества.
Клод с трудом мог разобрать, о чем они говорили, так сильно стучало у
него в висках.
(Болтовня влюбленных - вещь довольно банальная. Это - вечное "я люблю
вас". Для равнодушного слушателя она звучит бедной, совершенно бесцвет-
ной музыкальной фразой, если только не украшена какиминибудь фиоритура-
ми. Но Клод был отнюдь не равнодушным слушателем.)
- О, не презирайте меня, монсеньер Феб! - не поднимая глаз, говорила
девушка. - Я чувствую, что поступаю очень дурно.
- Презирать вас, прелестное дитя! - отвечал капитан со снисходи-
тельной и учтивой галантностью. - Вас презирать? Черт возьми, но за что
же?
- За то, что я пришла сюда.
- На этот счет, моя красавица, я держусь другого мнения. Мне нужно не
