в жесткие рамки поведения, которые постепенно вводились. Они знали прошлую
жизнь, выросли в иной университетской среде, воспитывались на иных книгах и
ценностях, да и сами критерии научности были иными. Смена богов, безусловно,
не могла не отразиться на их жизни и карьере, но сложнее было проникнуть в
их мысли. И со страниц их книг в тот период, когда цензура еще не была столь
жестокой, сквозит неприятие происходящего (см., к примеру, далее цитату
Питирима Сорокина).
Косвенно критикует социализм на последних страницах своей книги Петр
Бицилли (Бицилли П. Элементы средневековой культуры. -- Одесса,
1919; переизд. СПб., 1995. С.200-201). Он замечает: "Своими корнями
социалистическое мировоззрение так тесно сплелось с корнями мировоззрения
христианско-церковного, что, подкапываясь под последнее, социализм тем самым
подрывает собственную базу. Социализм питается и держится тем духом
догматизма, той верой в возможность обладания абсолютной, полной, конечной
истиной, которые составляют первооснову христианской культуры. Развеется
этот дух, иссякнет эта вера -- и догматический социализм увянет, подобно
растению, лишенному питательных соков. Социализм -- последняя разновидность
специфически средневекового исторического понимания. В новом обличье в
построениях социалистов перед нами предстает все та же старая философия
истории, сводящая весь
послереволюционный период 138
исторический процесс к неустанной борьбе "злых" и "добрых", безусловно
злых и безусловно добрых. Место церкви угнетенной и воинственной заменяет
угнетенный и воинствующий пролетариат. Ему противопоставляется "мир"
(правящие классы), с которым у пролетариата нет ничего общего, интересы
которого во всем противоположны интересам пролетариата, над которым
пролетариат призван восторжествовать (ecclesia triumphans), чтобы уничтожить
его как "мир" и "принудить внити" (compelere intrare) его членов в лоно
единого, внутренне абсолютного целостного социального союза". Этим в сильной
степени семиотическим описанием (и самоописанием!) мы и завершаем наши
предварительные рассуждения.
А) ИСТОРИЧЕСКИЙ ПОДХОД
3.1. Петр Бицилли
П.Бицилли (1879-1953) принадлежал петербургской школе
культурологов, посвятивших свою жизнь изучению средних веков. Основатель
этой школы -- профессор Иван Гревс. Для нее было характерно
колоссальное внимание к детали, попытка восстановить ее на основе
скрупулезного изучения средневековых текстов. Само название одного из
сборников статей, посвященных Ивану Гревсу и написанного к
сорокалетию его научно-педагогической деятельности говорит об этом --
СРЕДНЕВЕКОВЫЙ БЫТ (Л., 1925). На страницах сборника мы встречаемся с теми,
кто в той или иной форме прикасается к семиотическим идеям на своем,
достаточно специфическом материале. Тут и Николаи Анциферов со
статьей "Черты сельского быта во французском городе", тут и Ольга
Добиаш-Рождественская со своей излюбленной темой "Из жизни мастерских
письма". А.Стефанович начинает свою статью "Петух на готическом
соборе" следующими словами: "Каждому, кто заинтересуется готическом собором
и примется за внимательное его изучение, откроется постепенно, шаг за шагом,
совершенно своеобразный мир стройной и тонкой символики" (Там же.
С.272). На нескольких страницах автор. перечисляет все. символические
значения, связанные с петухом. Эмблема бдения, символ бдительности, символ
проповедника, символ учителя и пастыря. При этом достаточно частотны и
структурные отсылки: "Но власть церкви над мертвыми сильнее ее власти над
живыми. Если в борьбе
исторический подход 139
с феодальным миром она остается победительницей, то этим она обязана
своей выдержке и стойкости. Однако, мы едва ли можем говорить о ее
господстве над мирскими силами. Мы видим эти силы то в роли ее покровителей,
то обидчиков. В этом уголке земли церковь, по-видимому, не в силах
противопоставить баронам бесспорного авторитета святости, опирающегося и на
внешнюю независимость" (Федотов Г. феодальный быт в хронике Ламберта
Ардрского. Средневековый быт. -- Л., 1925. С.46).
Или: "Его характерной чертой в ту эпоху было прежде всего полное
отсутствие уставов и регламентов. Старые формы опережались жизнью, их давно
уже было недостаточно, новые еще не отстоялись. В Париже, в XII в.,
несомненно народилось нечто, выходившее за пределы прежних монастырских,
соборных школ и школ отдельных учителей: большое тело, которое, с известными
оговорками, можно назвать Университетом. Но юридического бытия эта школа
почти вовсе не имела. В быту это символизировалось прежде всего тем, что у
Университета не было своего здания. По всей территории города были
разбросаны находившиеся в постоянном движении, то замиравшие, то снова
вспыхивавшие и загоравшиеся блеском новой славы, большие и малые
очаги научной жизни. (...) По сравнению с остальной жизнью города, быстро
развивавшейся, школьный мир был очень велик. Можно даже сказать, что он
отчасти опережал рост города" (Бахтин Вс. Школьная жизнь в Париже XII
века. -- Там же.С.211-212).
Близкая "структурная" логика есть у Александра Дживелегова, человека
того же периода и той же научной идеологии. Он писал, что средневековые
города "выросли на почве возродившейся торговли и в условиях
дезорганизованного феодального общества. Они приноровились к существующим
политическим формам и заняли положение в ряду политических единиц, отбив
господствующее экономическое положение у села. Политическая свобода была
возможна только благодаря слабости государства, средства которого не хватало
на многообразные заботы об управлении; поэтому в стране, где возникла
сильная власть, в Англии, политической свободы города не знали. По мере
того, как государство крепло, независимость городов расшатывалась"
(Дживелегов А.К. Средневековые города в Западной Европе. СПб., 1902.
С.61). И далее столь же структурно-системные замечания: "Средневе-
послереволюционный период 140
ковый город для своих торговых и промышленных целей требует большого
наплыва жителей; мы знаем, что на первых порах он вырастал, как
колонизационный пункт, путем приселений. По мере того, как развивается
торговля и увеличивается спрос на городские товары, город должен увеличивать
число людей, занятых в обоих главных отраслях его деятельности. Поэтому
городское право прежде всего дает личную свободу поселившемуся в сфере его
действия крепостному; поэтому городской воздух получает способность делать
виллана свободным подобно тому, как более тяжелый воздух поместья сообщал
зависимость свободному человеку" (Там же. С.234).
Ольга Добиаш-Рождественская выступает в 1923 г. с исследованием,
посвященным измерению времени в раннем средневековье, где подчеркивает, что
"средневековая ранняя Европа, во всяком случае средневековая ранняя Галлия,
даже в самой культурной своей части -- в принципе зная, быть может,
астрономический час, -- на практике жила с весьма неровными и неточными
суточными мерками, гораздо более крупными, нежели их 24-я часть,
выливавшимися в приблизительную меру "канонического часа". Эти мерки
выражались различными названиями: житейскими, как "вечер", "утренник",
"пение петухов"; литургическими, как "похвалы", "исполнение", или условно
цифровыми, как "третий", "шестой", "девятый" часы" (Добиаш-Рождественская
О. Oppletum oppidium est Solaris // переизд. в Добиаш-Рождественская
О.А. Культура западноевропейского средневековья. -- М, 1987. С.14).
Явление "перестройки" в далеком прошлом: "Любопытно отметить, с каким
эмоциональным ударением в писаниях людей XII в. возвращается слово
"mutatio", "перемена". Мало эпох, которые с такой силой пережили и высказали
чувство перелома. Облекая это ощущение в привычный религиозный канон и
одевая его роскошью завещанных библейских образов или, иначе, привязывая его
к особенно ярким впечатлениям реальных внешних эффектных перемен, они
переживали в одних случаях "мутацию" как некое религиозное событие, как
совершающееся или ожидаемое "чудо" -- таковы ожидания "конца мира",
наступления "нового состояния", "нового царства" (Добиаш-Рождественская
О. Западное средневековое искусство // Там же. С. 31).
исторический подход 141
И далее: "Чрезвычайно выразителен для изменившегося строя общественной
психики внезапный расцвет диалектического метода, возвестивший решительный
поворот в неподвижном мире школьной науки ("схоластики"). Метод, с
головокружительным успехом, применявшийся Абеляром и получивший от него имя
"Да и Нет", чаровал возбужденные умы свободною смелостью, с какой он
призывал современное ему поколение подойти к каждой вещи одновременно с
различных сторон, даже с противоположных точек зрения. Известно восклицание
одного из этих опасных мастеров диалектики, только что прославившего Христа
при помощи нескольких десятков аргументов: "О Иисус! Если бы я, обратно,
захотел посрамить тебя, я нашел бы еще более сильные доводы" (Там же.
C.33).s
В контексте этих идей и рождаются труды П.Бицилли. В свое время
он работал профессором Новороссийского университета, Одесского
политехнического института. В 1920 г. эмигрирует и с 1924 г. работает
профессором всеобщей истории Софийского университета. И сегодня на уличных
прилавках Софии можно увидеть переиздания его трудов.
Книга "Элементы средневековой культуры" (Бицилли П. Элементы
средневековой культуры. -- Одесса, 1919) использует для описания
средневекового мира два основных параметра -- символизм и иерархизм.
П.Бицилли подчеркивает: "Средневековье создало символическое
изобразительное искусство и символическую поэзию, создало богатый
исключительно сложной и тонко разработанной символикой религиозный культ и
философию, сводящуюся к постижению и раскрытию символического значения
окружающей действительности. Символическими актами сопровождаются действия,
при помощи которых средневековый человек вступает в правовые отношения с
себе подобными, и символическими знаками отмечено большинство объектов его
обихода. Даже грешная монета говорит держащему ее в руках о вечных истинах
выбитыми на ней изображениями мистической розы, трехлепестковой лилии --
знака триединого Бога или шара -- символа вечности или совершенства"
(Бицилли П. Элементы средневековой культуры. -- М., 1995. С.14-15).
Всеобъемлющий характер окружающей средневекового человека символики
состоит в том, что не только создания человека трактуются как символы, а и
любая вещь, как и сам человек предстают перед взором средневекового ума как
послереволюционный период 142
символ. "Все, что видит средневековый человек, -- пишет П.Бицилли,
-- он старается истолковать самому себе символически. Вое окружающее его
полно особого значения, таинственного смысла, и в соответствии с этим
отношением к действительности он создает свою науку о ней. (...) Вещи не
просто могут служить символами, не мы вкладываем в них символическое
содержание; они суть символы, и задача познающего субъекта сводится к
раскрытию их истинного значения. Для того ведь твари и созданы Богом, чтобы
быть символами и служить к научению людей" (С.15).
Из последнего предложения становится ясной ниточка, ведущая ко второй
составляющей средневекового мира -- иерархизму. Но о нем чуть позже.
Ведь и человек получает символическое истолкование: "Каждый человек есть
