Эта карта только и согревала его. Несмотря ни на что, несмотря ни на что
-- а мы побеждаем...
Постучали и вызвали Ройтмана. Начиналась объединённая
партийно-комсомольская политучёба и надо было, чтоб он шёл загонять своих
подчинённых и присутствовать сам.
Понедельник был не на одной шарашке Марфино, но и по всему Советскому
Союзу установленный Центральным Комитетом партии день политучёбы. В этот
день и школьники старших классов, и домохозяйки по своим жактам, и ветераны
революции, и седовласые академики с шести вечера до восьми садились за парты
и разворачивали свои конспекты, подготовленные в воскресенье (по неотменному
желанию Вождя с граждан требовались не только ответы наизусть, но и
обязательно собственноручные конспекты).
Историю Партии Нового Типа прорабатывали очень углублённо. Каждый год,
начиная с 1 октября, изучали ошибки народников, ошибки Плеханова и борьбу
Ленина-Сталина с экономизмом, легальным марксизмом, оппортунизмом,
хвостизмом, ревизионизмом, анархизмом, отзовизмом, ликвидаторством,
богоискательством и интеллигентской бесхребетностью. Не жалея времени,
растолковывали параграфы партийного устава, принятые полета лет назад (и с
тех пор давно изменённые), и разницу между старой "Искрой" и новой "Искрой",
и шаг вперёд, два шага назад, и кровавое воскресенье, -- но тут доходило до
знаменитой Четвёртой Главы "Краткого Курса", излагавшей философские основы
коммунистической идеологии -- и почему-то все кружки бесславно увязали в
этой главе. Так как это не могло же объясняться пороками или путаницей в
диалектическом материализме или неясностями авторского изложения (глава
написана была самим Лучшим Учеником и Другом Ленина), то единственные
причины были: трудности диалектического мышления для отсталых тёмных масс и
неотклонное наступление весны. В мае, в разгар изучения Четвёртой Главы,
трудящиеся откупались тем, что подписывались на заём, -- и политучёбы
прекращались.
Когда же в октябре кружки собирались вновь, то, несмотря на явно
выраженное бесстрашное желание Великого Кормчего переходить поскорее к
жгучей современности, к её недостаткам и движущим противоречиям,
-- приходилось учитывать, что за лето материал начисто забыт трудящимися,
что Четвёртая Глава не докончена,
-- и пропагандистам указывалось начинать опять-таки с ошибок народников,
ошибок Плеханова, борьбы с экономизмом и легальным марксизмом.
Так шло повсюду каждый год и за годом год. И сегодняшняя лекция в Марфино
на тему "Диалектический материализм -- передовое мировоззрение" тем и была
особенно важна и интересна, что должна была до конца исчерпать Четвёртую
Главу, коснуться ослепительно-гениального произведения Ленина "Материализм и
эмпириокритицизм" и, разорвав заколдованный круг, выпустить, наконец,
марфинский партийный и комсомольский кружки на столбовую дорогу
современности: работа и борьба нашей партии в период первой
империалистической войны и подготовки Февральской революции.
И ещё то привлекало марфинских вольняшек, что при лекции не нужны были
конспекты (кто написал -- оставалось на следующий понедельник, кому
перекатывать -- можно было перекатать и позже). И ещё то манило к этой
лекции, что читал её не рядовой пропагандист, а лектор обкома партии
Рахманкул Шамсетдинов. Обходя перед обедом лаборатории, Степанов так прямо и
предупреждал, что лектор, говорят, читает зажигательно. (Ещё одно
обстоятельство о лекторе Степанов не знал и сам: Шамсетдинов был хорошим
другом Мамулова -- не того Мамулова из секретариата Берии, а второго
Мамулова, его родного брата, начальника Ховринского лагеря при военном
заводе. Этот Мамулов держал лично для себя крепостной театр из бывших
московских, а теперь арестованных артистов, которые развлекали его и
застольных друзей вместе с девушками, особо-отобранными на краснопресненской
пересылке. Близость к двум Мамуловым и была причиной того уважения, которое
испытывал к Шамсетдинову московский обком партии, отчего этот лектор и
разрешал себе смелость не читать слово в слово по заготовленным текстам, а
предаваться вдохновению красноречия.)
Но несмотря на тщательное оповещение о лекции, несмотря на всю
притягательность её, марфинские вольняшки тянулись на неё как-то лениво и
под разными предлогами старались задержаться в лабораториях. Так как по
одному вольному везде должно было остаться -- не покинуть же зэков без
присмотра! -- то начальник Вакуумной, никогда ничего не делавший, вдруг
заявил, что срочные дела требуют его присутствия в лаборатории, а девочек
своих, Тамару и Клару, отправил на лекцию. Так же поступил и заместитель
Ройтмана по Акустической -- остался сам, а дежурной Симочке велел идти
слушать. Майор Шикин тоже не пришёл, но деятельность его, окутанную тайной,
не могла проверять даже партия.
Кто же, наконец, приходил -- приходили не вовремя и из ложного чувства
самосохранения старались занимать задние ряды.
Была в институте специальная комната, отведенная для собраний и лекций.
Сюда раз навсегда было внесено много стульев, а здесь их нанизали на жерди
по восемь штук и сколотили навечно. (Такую меру комендант вынужден был
применить, чтобы стулья не растаскивали по всему объекту.) Огульные ряды
были стеснены малыми размерами комнаты, так что колени сидевших сзади больно
упирались в жердь переднего ряда. Поэтому приходившие раньше старались
отодвинуть свой ряд назад -- так, чтобы ногам было привольнее. Между
молодёжью, севшей в разных рядах, это вызывало сопротивление, шутки, смех.
Стараниями Степанова и разосланных им гонцов к четверти седьмого все ряды от
заднего к переднему, наконец, заполнились, и только в третьем и втором
рядах, стиснутых вплотную с первым, никто сесть уже не мог.
-- Товарищи! товарищи! Это -- позорный факт! -- свинцово поблескивал
очками Степанов, понукая отставших. -- Вы заставляете ждать лектора обкома
партии! (Лектор, чтобы не уронить себя, ожидал в кабинете Степанова.)
Предпоследним вошёл в залец Ройтман. Не найдя другого места -- всё сплошь
было занято зелёными кителями и кое-где женские платья пестрели меж них --
он прошёл в первый ряд и сел у левого края, коленями почти касаясь стола
президиума. Затем Степанов сходил за Яконовым -- хотя тот и не был членом
партии, но на столь ответственной лекции ему надлежало, да и интересно было
присутствовать. Яконов протрусил у стены, как-то согбенно неся своё слишком
дородное тело мимо людей, которые в этот миг не являлись его подчинёнными, а
-- партийно-комсомольским коллективом. Не найдя свободного места позади,
Яконов прошёл в первый ряд и сел там с правого края, как бы и тут против
Ройтмана.
После этого Степанов ввёл лектора. Лектор был крупный человек с широкими
плечами, большой головой и буйным раскинутым кустом тёмных волос, тронутых
пепельной проседью. Держался он крайне непринуждённо, как будто зашёл в эту
комнату просто выпить кружку пива со Степановым. На нём был светлый
бостоновый костюм, кое-где примятый, носимый с чрезвычайной простотой, и
пёстрый галстук, завязанный узлом в кулак. Никаких тетрадок или шпаргалок в
руках у него не было, и к делу он приступил прямо:
-- Товарищи! Каждого из нас интересует, что представляет собой окружающий
нас мир.
Массивно переклонясь к слушателям через стол президиума, накрытый красной
плакатной бязью, он смолк -- и все прислушались. Было такое ощущение, что он
сейчас в двух словах объяснит, что такое окружающий нас мир. Но лектор резко
откинулся, будто ему дали понюхать нашатырного спирту, и негодующе
воскликнул:
-- Многие философы пытались ответить на этот вопрос! Но никто до Маркса
не мог сделать этого! Потому что метафизика не признаёт качественных
изменений! Конечно, нелегко, -- он двумя пальцами выковырнул из кармана
золотые часы, -- осветить вам всё за полтора часа, но, -- он спрятал часы,
-- я постараюсь.
Степанов, определивший себе место у торца лекторского стола, лицом к
публике, перебил:
-- Можно и больше. Мы очень рады.
У нескольких девушек упало сердце (они спешили в этот день в кино).
Но лектор широким благородным разведением рук показал, что есть
начальство и над ним.
-- Регламент! -- осадил он Степанова. -- Что же помогло Марксу и Энгельсу
дать правильную картину природы и общества? Гениально разработанная ими и
продолженная Лениным и Сталиным философская система, получившая название
диалектического материализма. Первым большим разделом диалектического
материализма -- это материалистическая диалектика. Я вкратце охарактеризую
на её основные положения. Обычно ссылаются на прусского философа Гегеля,
будто это он сформулировал основные черты диалектики. Но это в корне и в
корне неправильно, товарищи! У Гегеля диалектика стояла [на голове], это
бесспорно! Маркс и Энгельс поставили её на ноги, взяли из неё рациональное
зерно, а идеалистическую шерлуху отбросили! Марксистский диалектический
метод -- это есть враг! Враг всякого застоя, метафизики и поповщины! А всего
насчитываем мы в диалектике четыре черты. Первая черта, это то, что...
взаимосвязь! Взаимосвязь, а не скопление изолированных предметов. Природа и
общество это -- как бы вам сказать пояснее? -- это не мебельный магазин, где
вот наставлено, наставлено, а связи никакой нет. В природе всё связано, всё
связано, -- и это вы запоминайте, это вам крепко поможет в ваших научных
исследованиях!
Особенно в выгодном положении находились те, кто не посчитался с десятью
минутами, пришёл раньше и теперь сидел сзади. Степанов, строго блестевший
очками, не достигал туда, в задние ряды. Там гвардейски-статный лейтенант
написал записку и передал её Тоне, татарочке из Акустической, тоже
лейтенантке, но в импортной вязаной кофточке алого цвета поверх тёмного
платья. Разворачивая на коленях записку, Тоня спряталась за сидящего
впереди. Чёрный чубчик её упал и свесился, делая её особенно
привлекательной. Прочтя записку, она чуть покраснела и стала спрашивать у
соседей карандаш или авторучку.
-- ... Ну, и число примеров можно увеличивать... Вторая черта диалектики
это то, что всё движется. Всё движется, покоя нет и никогда не было, это
факт! И наука должна изучать всё в движении, в развитии -- но при этом
крепко себе зарубить, что движение не есть в замкнутом кругу, иначе бы не
проявилась современная высокая жизнь. А движение идёт по винтовой лестнице,
это нет необходимости доказывать, и всё вверх, и вверх, вот так...
Вольным помахиванием руки он показал -- как. Лектор не затруднялся ни в
выборе слов, ни в телодвижениях. Разбросав лишние стулья президиума, он
освободил себе около стола метра три квадратных и похаживал по ним,
потаптывался, раскачивался на спинке стула, хрупкого под его дюжим
туловищем. Слова "бесспорно" и "нет необходимости доказывать" он произносил
особенно зычно, категорично, как бы давя мятеж с капитанского мостика -- и
произносил их не в случайных местах, а там, где особенно нужно было
подкрепить и без того стройные доказательства.
-- Третья черта диалектики -- это переход количества в качество. Эта
очень важная черта помогает нам понять, что такое развитие. Не думайте, что
развитие -- это просто себе увеличение. Здесь прежде всего следует указать
на Дарвина. Энгельс разъясняет нам эту черту на примерах из науки. Возьмите
вы воду, вот хотя бы воду в этом графине, -- ей восемнадцать градусов, и она
простая вода. Пожалуйста, можете её нагревать. Нагрейте её до тридцать
