ду смешон в своих собственных глазах. Мое бахвальство оказалось счастьем
для Джемса из Глена и не таким уж несчастьем для меня, ибо теперь я обя-
зан поступить по долгу совести. Я ношу имя благородного джентльмена и
располагаю состоянием джентльмена; худо, если окажется, что в душе я не
джентльмен. Но тут же я упрекнул себя, что так рассуждать может только
язычник, и прошептал молитву, прося ниспослать мне мужества, чтобы я
мог, не колеблясь, исполнить свой долг, как солдат в сражении, и ос-
таться невредимым.
Эти мысли придали мне решимости, хотя я нисколько не закрывал глаза
на грозившую мне опасность и сознавал, насколько я близок (если пойду по
этому пути) к шаткой лесенке под виселицей. Стояло погожее, ясное утро,
но дул восточный ветер; свежий его холодок студил мне кровь и наводил на
мысли об осени, о мертвых листьях, о мертвых телах, лежащих в могилах.
Мне подумалось, что если я умру сейчас, когда в моей судьбе произошел
счастливый поворот, и умру к тому же за чужие грехи, то это будет делом
рук самого дьявола. На верхушке Келтонского холма бегали дети, с криками
запуская бумажных змеев, хотя это время года считалось неподходящим для
таких забав. Бумажные змеи четко выделялись в синеве; я видел, как один
из них высоко взлетел на ветру в небо и тут же рухнул в кусты дрока.
"Вот так и ты, Дэви", - подумал я, глядя на него.
Путь мой лежал через Маутерский холм, мимо маленькой деревушки среди
полей на его склоне. Здесь из каждого дома доносилось гудение ткацкого
станка, в садиках жужжали пчелы; соседи, стоя у своих дверей, перегова-
ривались на незнакомом мне языке; позже я узнал, что это была Пикардия,
деревня, где французские ткачи работали на Льнопрядильную Компанию.
Здесь мне указали путь на Пилриг, цель моего путешествия; пройдя немно-
го, я увидел у дороги виселицу, на которой болтались два тела в цепях.
По обычаю вымазанные дегтем, звякая цепями, они раскачивались на ветру,
а птицы с криком носились вокруг этих жутких марионеток. Неожиданное
зрелище служило как бы наглядным подтверждением моих страхов; проникаясь
тоскливым чувством, я не мог оторвать от него глаз. Я стал обходить ви-
селицу кругом и вдруг наткнулся на зловещую древнюю старуху, которая си-
дела, прислонясь к столбу и что-то приговаривая, кивала, кланялась и ма-
нила меня рукой.
- Кто они, матушка? - спросил я, указывая на мертвецов.
- Бог да благословит тебя, драгоценный мой! - воскликнула она. - Это
мои милые дружки, оба были моими милыми, голубчик.
- За что их казнили? - спросил я.
- Да за дело, - сказала старуха. - Сразу, как только я им судьбу
предсказала. Два шотландских шиллинга и ни чуточки больше, и вот два
славных красавчика за это болтаются на веревке. Они их отняли у мальчиш-
ки из Броутона.
- Да! - сказал я себе, а не сумасшедшей старухе. - Неужели они попла-
тились жизнью за такой пустяк? Вот уж поистине полный проигрыш!
- Дай твою руку, голубчик, - бормотала старуха, - дай, я предскажу
твою судьбу.
- Не надо, матушка, - ответил я. - Пока что я и сам ее вижу. Нехорошо
заглядывать слишком далеко вперед.
- Твоя судьба у тебя на лбу написана, - продолжала старуха. - Есть у
тебя славная девушка с блестящими глазками, и есть маленький человек в
коричневой одежде, и большой человек в пудреном парике, а поперек твоей
дороги, миленький мой, лежит тень виселицы. Покажи руку, голубочек, и
старая Меррен расскажет тебе все, как есть.
Два случайных совпадения - Алан и дочь Джемса Мора! - поразили меня
так сильно, что, швырнув этому страшному существу полпенни, я бросился
прочь, а старуха все так же сидела под качающимися тенями повешенных и
играла монеткой.
Идти по мощенной щебнем Лит-Уокской дороге было бы гораздо приятнее,
если бы не эта встреча. Древний вал тянулся между полей - я никогда еще
не видел столь тщательно возделанной земли; кроме того, мне было отрадно
снова очутиться в деревенской глуши; но в ушах у меня звенели кандалы на
виселице, перед глазами мелькали ужимки и гримасы старой ведьмы, и мысль
о повешенных преследовала меня, словно дурной сон. Быть повешенным -
страшная участь; а что привело человека на виселицу - два ли шотландских
шиллинга или, как сказал мистер Стюарт, чувство долга, то, если он зако-
ван в цепи, вымазан дегтем и повешен, разница не очень велика. Вот так
же может висеть и Дэвид Бэлфур, и какие-то юнцы, проходя мимо по своим
делам, мельком подумают о нем и забудут, а старая полоумная ведьма будет
сидеть у столба и предсказывать им судьбу, а чистенькие красивые девушки
мимоходом взглянут, отвернутся и заткнут носик. Я представлял себе их
очень ясно - у них серые глаза и шарфы цвета Драммондов на шляпках.
Я был сильно подавлен всем этим, но решимость моя ничуть не ослабела,
когда я увидел перед собой Пилриг, приветливый дом с остроконечной кров-
лей, стоявший у дороги среди живописных молодых деревьев. У дверей стоя-
ла оседланная лошадь хозяина; он принял меня в своем кабинете, среди
множества ученых книг и музыкальных инструментов, ибо он был не только
серьезным философом, но и неплохим музыкантом. Он сердечно поздоровался
со мной и, прочитав письмо Ранкилера, любезно сказал, что он к моим ус-
лугам.
- Но что же, родич мой Дэвид, - ведь мы с вами, оказывается, двоюрод-
ная родня? что же я могу для вас сделать? Написать Престонгрэнджу? Разу-
меется, это мне нетрудно. Но что я должен написать?
- Мистер Бэлфур, - сказал я, - если бы я поведал вам всю свою историю
с начала до конца, то мне думается - и мистер Ранкилер того же мнения, -
что вам она пришлась бы не по душе.
- Очень прискорбно слышать это от родственника, - сказал он.
- Поверьте, я не заслужил этих слов, мистер Бэлфур, - сказал я. - На
мне нет такой вины, которая была бы прискорбна для меня, а из-за меня и
для вас - разве только обыкновенные человеческие слабости. "Первородный
грех Адама, недостаток прирожденной праведности и испорченность моей на-
туры" - вот мои грехи, но меня научили, где искать помощи, - добавил я,
так как, глядя на этого человека, решил, что произведу на него лучшее
впечатление, если докажу, что знаю катехизис. - Но если говорить о мирс-
кой чести, то против нее у меня нет больших прегрешений, и мне не в чем
себя упрекнуть; а в трудное положение я попал против своей воли и, нас-
колько я понимаю, не по своей вине. Беда моя в том, что я оказался заме-
шанным в сложное политическое дело, о котором, как мне говорили, вам
лучше не знать.
- Что же, отлично, мистер Дэвид, - ответил он. - Рад, что вы оказа-
лись таким, как описал вас Ранкилер. А что касается политических дел, то
вы совершенно правы. Я стараюсь быть вне всяких подозрений и держусь по-
дальше от политики. Одного лишь не пойму: как я могу оказать вам помощь,
не зная ваших обстоятельств.
- Сэр, - сказал я, - достаточно, если вы напишете его светлости Гене-
ральному прокурору, что я молодой человек из довольно хорошего рода и с
хорошим состоянием - и то и другое, по-моему, соответствует истине.
- Так утверждает и Ранкилер, - сказал мистер Бэлфур, - а это Для меня
самое надежное ручательство.
- Можно еще добавить (если вы поверите мне на слово), что я верен
англиканской церкви, предан королю Георгу и в таком духе был воспитан с
детства.
- Все это вам не повредит, - заметил мистер Бэлфур.
- Затем, вы можете написать, что я обращаюсь к его светлости по чрез-
вычайно важному делу, связанному со службой его величеству и со сверше-
нием правосудия.
- Так как вашего дела я не знаю, - сказал мистер Бэлфур, - то не могу
судить, сколь оно значительно. Поэтому слово "чрезвычайно" мы опустим,
да и "важное" тоже. Все остальное будет написано так, как вы сказали.
- И еще одно, сэр, - сказал я, невольно потрогав пальцем шею, - мне
очень хотелось бы, чтобы вы вставили словечко, которое при случае могло
бы сохранить мне жизнь.
- Жизнь? - переспросил он. - Сохранить вам жизнь? Вот это мне что-то
не нравится. Если дело столь опасно, то, честно говоря, я не испытываю
желания вмешиваться в него с завязанными глазами.
- Я, пожалуй, могу объяснить его суть двумя словами, - сказал я.
- Да, вероятно, так будет лучше.
- Это эпинское убийство, - произнес я.
Мистер Бэлфур воздел руки кверху.
- Силы небесные! - воскликнул он.
По выражению его лица и по голосу я понял, что потерял защитника.
- Позвольте мне объяснить... - начал я.
- Благодарю покорно, я больше ничего не желаю слышать, - сказал он. -
Я in toto [1] отказываюсь слушать. Ради имени, которое вы носите, и ради
Ранкилера, а быть может, отчасти и ради вас самого, я сделаю все для ме-
ня возможное, чтобы помочь вам; но об этом деле я решительно ничего не
желаю знать. И считаю своим долгом предостеречь вас, мистер Дэвид. Это
глубокая трясина, а вы еще очень молоды. Будьте осторожны и подумайте
дважды.
- Надо полагать, я думал больше, чем дважды, мистер Бэлфур, - сказал
я. - Позволю себе напомнить вам о письме Ранкилера, в котором он - верю
и надеюсь! - выражает одобрение тому, что я задумал.
- Ну, ладно, ладно, - сказал мистер Бэлфур и еще раз повторил: - Лад-
но, ладно. Сделаю все, что могу. - Он взял перо и бумагу, немного помед-
лил и стал писать, обдумывая каждое слово. - Стало быть, Ранкилер одоб-
ряет ваши намерения? - спросил он немного погодя.
- Мы обсудили их, и он сказал, чтобы я, уповая на бога, шел к своей
цели.
- Да, без божьей помощи вам не обойтись, - сказал мистер Бэлфур и
снова принялся писать. Наконец, он поставил свою подпись, перечел напи-
санное и опять обратился ко мне: - Ну, мистер Дэвид, вот вам рекоменда-
тельное письмо, я приложу свою печать, но заклеивать конверт не стану и
дам его вам незапечатанным, как положено по этикету. Но поскольку я
действую вслепую, я прочту его вам, а вы глядите сами, то ли это, что
вам нужно.
"Пилриг, 26 августа 1751 года.
Милорд!
Позволяю себе представить вам моего однофамильца и родственника Дэви-
да Бэлфура из Шоса, молодого джентльмена незапятнанного происхождения,
владеющего хорошим состоянием. Кроме того, он обладает и более ценным
преимуществом - благочестивым воспитанием, а политические его убеждения
таковы, что ваша светлость не может желать ничего лучшего. Я не посвящен
в дела мистера Бэлфура, но, насколько мне известно, он намерен сообщить
вам нечто, касающееся службы его величеству и свершения правосудия, то
есть того, о чем, как известно, неустанно печется ваша светлость. Мне
остается добавить, что намерение молодого джентльмена знают и одобряют
несколько его друзей, которые с надеждой и волнением будут ждать удачно-
го или неудачного исхода дела".
- Затем, - продолжал мистер Бэлфур, - следуют обычные изъявления пре-
данности и подпись. Вы заметили, я написал "несколько друзей"; надеюсь,
вы можете подтвердить, что я не преувеличиваю?
- Несомненно, сэр, мои цели и намерения знают и одобряют не один, а
несколько человек, - сказал я. - А что касается вашего письма, за кото-
рое с вашего разрешения я приношу вам благодарность, то оно превзошло
мои надежды!
- Это все, что я сумел из себя выжать, - сказал он, - и, зная, что
это за дело, в которое вы намерены вмешаться, я могу только молить бога,
чтобы мое письмо принесло вам пользу.
ГЛАВА IV
ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ПРОКУРОР ПРЕСТОНГРЭНДЖ
Мой родственник заставил меня отобедать с ним - "дабы поддержать
честь дома", - сказал он; поэтому на обратном пути я шагал гораздо быст-
рее. Я думал только о том, как бы поскорее покончить со следующей частью
моего дела, и спешил навстречу опасности; ведь для человека в моем поло-
жении возможность отделаться от колебаний и искушения сама по себе очень
соблазнительна; тем сильнее было мое разочарование, когда я, добравшись
