с которыми я вышел из оранжевого домика после чтения зеленой книги моей жизни.
Я мысленно прильнул к моему дорогому другу Флорентийцу, попросил его помочь мне
понять все то, что записал в драгоценной книжке мой любимый и дорогой брат, и не
осквернить его святыни, но суметь разделить все те страдания и радости пути
брата Николая, о которых мне предстояло прочесть.
Я ласково поцеловал Эта, глазки которого смешно слипались, хотя он хорохорился и
встряхивал головкой, когда замечал, что я вижу, как ему хочется спать, уложил
его в его постельку и вынул книжку брата.
Теперь, когда я вынул ее из футляра, она меня еще больше поразила своим, видом,
чем в те два раза, когда я держал ее в руках. В первый раз, когда мне передал ее
Флорентиец в комнате брата в К., она поразила меня как чудо ювелирного
искусства. Второй раз, когда я держал ее в вагоне, разбираясь в вещах,
присланных мне Али-молодым, она уже была для меня живой тайной, куском жизни
брата-отца, к которому я не счел себя вправе прикоснуться.
Теперь же, держа ее в руках в третий раз, я точно трижды поразился и высочайшей
ее внешней прелести, и свету того великого, что пережил брат Николай, и
неожиданному дерзновению, которое чувствовал в себе сейчас, решаясь раскрыть то
сокровенное, что записал брат.
Я взял чудесный ключик, изображавший тоже белого павлина, и не без труда отыскал
замочек, которым служила одна из маленьких белых фигурок павлинов на бордюре.
Она сдвинулась с места, и я увидел под нею замочек.
Все это заняло немало времени. Но до чего же я сам себя не узнавал! Несколько
месяцев тому назад я был бы в полном изнеможении от раздражения и нетерпения,
бросил бы и книжку и футляр и, пожалуй, сорвал бы гнев топаньем ног и слезами.
Теперь же, чем сложнее казалась мне задача, чем больше я видел сложность замка,
тем больше восхищался человеком, сумевшим так его сделать, чтобы никаких следов
его сложности не ощущалось вовне. Я смеялся и радовался, когда открыл все тайны
затвора, и вот книжка раскрыта и почерк, которым я так дорожил, почерк
единственного в мире родственника, перед моими глазами.
Каково же было мое изумление, когда я увидел, что то не был мой родной русский
язык, как я того ожидал, но что - страница за страницей - книжка была написана
на языке пали.
Нечто вроде робости и неуверенности охватило меня. Я еще недостаточно хорошо
знал этот язык и подумал, что, пожалуй, буду сейчас снова в роли слуги, который
вытирает пыль с драгоценных книг, не понимая их смысла и значения. Но лишь один
миг длилась моя неуверенность. Образы Флорентийца, И. и моего брата мелькнули
передо мной, как мои величайшие помощники, и дерзновением снова загорелся мой
дух.
СЛАВА ТЕМ, КТО ДОВЕЛ МЕНЯ ДО ЭТОГО ВЕЛИКОГО МОМЕНТА МОЕЙ ЖИЗНИ. СЛАВА ТЕМ, КТО,
КАК И Я, ДОЙДЕТ ДО НЕГО
Таков был заголовок первого листа. Он не носил ни даты, ни места, не указывал,
где произведена была запись.
"Рождение мое, - читал я дальше, - совершилось недавно, хотя мне уже 24 года.
Если бы меня спросили сейчас, сколько мне лет, я бы ответил: год и семь месяцев.
Все, что было в моей жизни до этих пор, - все покрылось туманом. Все было
преддверием жизни, а Жизнь я понял только родившись вторично год и семь месяцев
назад.
Я сам спрашиваю себя: что случилось, собственно, особого? Вовне - ничего.
Заблудился в горах, встретил горца в его уединенном жилище и остался переждать
внезапный буран.
Это был эпизод, какими пестрит жизнь каждого. Эпизод, каких были тысячи и, быть
может, будет еще немало в моей скитальческой жизни.
Но рождение человека совершилось на этот раз не от встречи с хозяином сакли, а
от встречи с его гостем. Когда я проснулся ночью, передо мной сидел индус. Что я
могу сказать о нем? Его глаза прожигали, их можно было назвать пылающими
угольями. Моему не знавшему до сих пор страха сердцу этот незнакомец внушал
страх, граничащий с полным параличом тела.
Я не мог двинуть ни одним членом, у меня не было сил крикнуть, я не мог решить
вопроса, кто передо мной: Бог, дьявол или видение моей собственной фантазии.
Минуту, которая показалась мне вечностью, минуту, которая остановила во мне
биение сердца и ритм дыхания, длилось молчание этого необыкновенного существа. Я
изнемогал и сознавал, что умираю от какого-то давящего на меня света.
Незнакомец внезапно улыбнулся, поднял руку ладонью ко мне, и точно в меня
влилась сила бушевавшего за окном бурана. Лицо незнакомца, озаренное улыбкой,
показалось мне лицом Бога, и я не мог отдать себе отчета, что было принято мною
в нем минуту назад за дьявольскую, давившую меня силу.
Под действием его взгляда и жеста его большой, смуглой, прекрасной руки в меня
вливалась и вливалась какая-то сила, содрогавшая все мое тело с головы до ног.
Точно электрические токи, пронзала меня эта сила.
Мне казалось, что я весь охвачен пламенем, сердце мое ширилось от радости. Эта
радость подступала к моему горлу, заполняла весь мой мозг, и я думал, что
сейчас, сию минуту, я улечу в экстазе неведомого блаженства.
"Сын мой, - услыхал я голос незнакомца. - Ты ищешь знаний. Ты жаждешь ответов на
пожирающие тебя вопросы: есть ли Бог? Какой Он? В чем Он? как Его постигали те,
кто о Нем писал и говорил?
В эту минуту ты в Боге и Бог в тебе. Сейчас вся вселенная открылась тебе не
потому, что в своих познаниях ты достиг вершины. Но потому, что чистота твоего
сердца, чистота твоей жизни в простых действиях твоего обычного трудового дня
помогла тебе вместить радость божественной силы и слиться с нею.
Если человек не живет в лени, стараясь назвать ее созерцанием, если он ищет
выливать свою простую доброту во все дела и встречи, если он готов принять на
себя слезы и скорби встречного, если он, хотя бы в чем-нибудь сумел развить свою
верность до конца, если его искания Бога не были личной жаждой совершенства, а
несли людям бескорыстный труд, мир и отдых - человек вошел в ту ступень духовной
зрелости, когда мы, индусы, говорим: "Готов ученик - готов ему и Учитель".
Сегодня не я пришел к тебе, но я ответил на твой постоянный зов. Почему я мог
подойти к тебе, и сила моя не сожгла тебя? Потому что сердце твое чисто. И
пламень, что я пробудил в тебе сейчас, - твой пламень, он не спалил твоего тела,
не вынес твой дух за грани земли, но закалил все твое сознание в ясности и силе.
Каждое летящее мгновение земной жизни - это не простая жизнь плоти и духа,
слитых в одной земной форме. Это частица того вечного движения, которое влито,
как частица творчества, в каждую земную форму. И потому нет иного пути к
освобождению у человека, как его простой день труда, где бы ни жил человек.
Если люди заняты одним созерцанием, если сила их ума и сердца погружена только в
личное искание совершенства, - им закрыт путь вечного движения. Ибо в жизни
вселенной нет возможности жить только личным, не вовлекаясь в жизнь мировую.
Переходы в сознании человека не могут совершаться вверх, если сердце его молчит,
и он не видит в другом существе того же Бога, что познал в себе.
Взгляд, критически осматривающий вошедшего к тебе, останется перегородкой крепче
чугуна и железа между тобой и им, хотя бы за миг до этого ты был в порыве самого
пылкого искания путей к Истине.
Только тогда, когда ты поймешь, что во всяком встречном сама Истина пришла к
тебе, чтобы раскрыть тебе самому твои же закрепы, за стенами которых ты держишь
мешки со своею любовью, совершенно развязанные, тогда бы только ты мог
приблизиться к пониманию второй истины, ставшей поговоркой у нашего народа:
"Никто тебе не друг, никто тебе не брат, но всякий человек тебе великий
Учитель". И, поскольку ты прочел в себе свой урок, общаясь со встречным,
поскольку ты раздражился, осудил, солгал, слицемерил, был недоброжелателен к
человеку - постольку ты раскрыл самому себе свое ничтожество и отсутствие любви.
И чем выше была твоя простота, чем легче шла встреча, чем добрее ты был - тем
больше ты забывал о себе и ставил интересы встречного на первое место свидания.
И свидание было действенным, оно вплетало в себя целые круги атомов доброты тех
невидимых тружеников, что ежеминутно мчатся над землей, ища, куда пролить свой
труд любви.
Нет на земле пути к совершенству без труда, единящего человека со всеми
окружающими его людьми. Нельзя отъединяться ни от одного существа, пересекающего
орбиту твоего движения по земле.
Если ты озлобился в той или иной встрече - ты раскрыл "пасть" и без того не
завязанных мешков своих предрассудков. И ты привлек к сотрудничеству, с собой во
всех делах дня мелких злодеев, духовных вампиров и развратников, ищущих жадно,
куда бы прилепиться, чтобы утолить жажду и голод своих разнузданных и не
умирающих вместе с плотью страстей. Мучительнейший из путей - путь отрицателей.
Их вековая карма ложится все новыми и новыми наростами на - и без того
безобразное - их духовное тело.
Чем яснее тебе в твоем просветленном сейчас состоянии жизнь всей вселенной,
жизнь, пульс которой ты чувствуешь горячо, ровно и сильно бьющимся в твоем
сердце, - тем яснее тебе и путь любви через серый день труда к этой Жизни, что
Сама трудится во всем и во всех.
У тебя до сих пор была одна задача: найти и понять самому. Теперь твоя задача
усложнилась: не одному тебе надо найти и понять, но для огромного круга людей
тебе надо стать слугою, чтобы в них пробудить сознание, деятельность, силу и
стремление к труду для общего блага.
Ты любишь родину. Ежедневно, бесстрашно ты вступаешь в бой с ее врагами по
первому зову набата, призывающего тебя к защите родины от врагов. Но этого мало.
Ты видишь толпы инертных, для которых слово "родина" - звук пустой. Ты видишь
сотни и тысячи старающихся под всякими предлогами обмануть бдительность своих
властей, чтобы избежать призыва. Ты видишь всюду трусов или лентяев,
изображающих из себя больных, лишь бы подставить под угрозу другого и
благополучно избрать лучшую дою самому.
Разве можешь ты проходить равнодушно мимо них? Разве можешь не призывать их к
пробуждению? Разве надо сходить в ад, чтобы там раскрепощать темные создания?
Вокруг тебя кишат толпы заблуждающихся людей. Они думают, что живут в любви и
правде, целыми днями живя в бездельи и наслаждаясь счастьем личного мира и
славословий своему Богу.
Они поняли по-своему Бога и Его пророков и считают себя прозорливцами и
избранниками, потому что прилепились к той или иной церкви и религии и славят
их. Но их славословие - бездейственное, оно не становится силой ни их родине, ни
для их встречных. Оно расслабляет их самих, вводя их в мелкие экстазы ложных
видений и пророчеств.
Тормоши их всеми путями: вводи в их день тысячи предлогов к труду и действию,
выводи их из ленивого счастья.
В других встречах ты найдешь высокий дух скованным уродливой формой гордости и
самолюбия. Вноси пример простой, нежной любви и докажи своим трудом Дня, как не
нужно все знание человека, если оно подано высокомерно и нудно.
Еще чаще ты встретишь форму отрицателя, поносящего свою родину за ее беспорядок,
неустроенность, пороки и так далее. Эти люди - всегда и неизменно - наиболее
тяжко больные самовлюбленностью. У самих у них в домах такая же грязь, смрад и
неразбериха, как и в их перепутанных мыслях и желаниях. Их внешность, их манеры
действовать и мыслить - антиэстетичны, как и их манера одеваться, сидеть,
говорить, спать. Труднее задачи для них самих - задачи вылезти из слепоты
отрицания - нет.
Здесь бдительно разбирайся, к кому из них прикасаться священной любовью и
усердием, а где идти мимо, послав благословение их темному пути, который они
сами сделали таковым.
Всякий темный путь начат с отрицания. Революционер, видя страдания своей родины
под пятою деспотов капитализма, борется, неся в мир уверенность в лучшем
будущем, неся общее благо на своем знамени борьбы. Он вдохновенно держит оружие
в руке, зов его вырывает тысячи сознаний из спячки безволия и смерти. Он озарен
сам призывом раскрепощенной Жизни в себе и зовет своих братьев к Свету и
свободе. Его путь светел, и он ложится светом на пути встречных. Он трудится,
