была удержаться от слез.
-- Я потрясен, -- сказал Верпер с притворным участием, -- но я не
удивляюсь. Этот злодей (он указал на труп Ахмет-Зека) терроризировал всю
область. Он перебил всех ваших вазири и прогнал их из страны далеко на юг.
Люди Ахмет-Зека захватили сейчас всю равнину вокруг ваших прежних владений,
и там вам нечего надеяться на помощь и спасение. Единственно, что нам можно
сделать, это поторопиться на север к лагерю разбойников, чтобы попасть туда
прежде, чем весть о смерти Ахмет-Зека дойдет до тех, кто у него там остался.
Там, путем хитрости, мы постараемся добыть проводников на север.
-- Я думаю, что это вполне осуществимо, -- прибавил он, -- ведь я был
гостем у Ахмет-Зека раньше, чем узнал о том, кто он такой. И люди,
оставшиеся в лагере, не подозревают, что я стал его врагом, когда узнал об
этом. Пойдемте же! Нам нужно торопиться! Мы должны прийти в лагерь прежде,
чем разбойники, сопровождавшие Ахмет-Зека в его последнем набеге, найдут его
труп и вернутся туда. Это наша единственная надежда, леди Грейсток, и для
того, чтобы эта попытка увенчалась успехом, вы должны всецело довериться
мне. Подождите меня здесь одну минуту, я только сниму с трупа араба мешочек,
который он у меня украл.
С этими словами Верпер направился к трупу, опустился на колени и стал
торопливо обшаривать его.
К его изумлению и огорчению ни в одеянии, ни на теле Ахмет-Зека сумочки
не оказалось. Поднявшись, бельгиец пошел назад по тропинке. Он искал
каких-нибудь следов сумочки или ее содержимого; он самым тщательным образом
обшарил траву около трупа своей лошади и даже углубился на несколько шагов в
джунгли по обе стороны тропинки, но не нашел ничего. Озадаченный,
разочарованный и сердитый, он вернулся наконец к молодой женщине.
-- Сумочка исчезла! -- объяснил он коротко. -- И я не решаюсь терять
время на поиски; нам необходимо добраться до лагеря прежде, чем вернутся
разбойники.
Не имея представления о характере этого человека, Джэн Клейтон не
видела ничего странного как в его плане, так и во вполне правдоподобном
объяснении его прежней дружбы с разбойниками, и с живостью приняла его
предложение. И вместе с Альбертом Верпером она направилась на север, во
вражеский стан, где еще накануне она была пленницей!
К вечеру следующего дня они достигли цели своего путешествия и
остановились на краю поляны перед воротами деревни. Верпер предупредил
молодую женщину, чтобы она не удивлялась ничему тому, что услышит из его
разговора с разбойниками.
-- Я скажу им, -- говорил он, -- что я поймал вас и отвел к Ахмет-Зеку,
но так как он сам в это время был занят ожесточенной битвой с вазири, то он
направил меня сюда и велел взять отсюда охрану и немедленно отвезти вас на
север, а там как можно подороже продать вас одному известному работорговцу.
Искренность его тона и на этот раз подкупила Джэн Клейтон. Она
понимала, что приходится пойти на отчаянные средства для того, чтобы
спастись из отчаянного положения. И, хотя она содрогалась при мысли, что ей
снова придется войти в ненавистную деревню разбойников, она не видела
никакого другого выхода и вполне согласилась со всеми доводами своего
спутника.
Громко окликнув часовых у ворот, Верпер схватил Джэн за руку и с
храбрым видом направился через поляну. Часовые открыли ворота и не сумели
при виде его скрыть своего удивления. То обстоятельство, что беглый,
преследуемый лейтенант вернулся в лагерь по доброй воле, совершенно их
обезоружило. Они ответили на его приветствие и с удивлением оглядывали
пленницу, которую он привел с собой в деревню.
Не теряя времени, Верпер направился к арабу Мохамет-Бею, который
замещал в лагере самого Ахмет-Зека; и тут ему удалось своей дерзкой
смелостью рассеять подозрения Мохамет-Бея и заставить того поверить его
рассказу о том, что побудило его возвратиться. Тот факт, что он привел
убежавшую пленницу обратно, прибавлял весу его словам, и через несколько
минут Мохамет-Бей уже дружески беседовал с Верпером... Полчаса назад он без
рассуждений пристрелил бы его, если бы встретился с ним в джунглях.
Джэн Клейтон была опять водворена в хижину, которую она занимала
раньше; но ее укрепляло сознание, что это лишь комедия, которую она и Фреко
разыгрывали перед легковерными арабами, и она перешла через порог хижины
совсем с другими чувствами, чем в прошлый раз, когда надежда на спасение
была ничтожна...
Ее снова связали и приставили часовых к ее дверям, но прежде, чем
Верпер вышел от нее, он прошептал ей на ухо несколько ободряющих слов. От
нее он пошел прямо в палатку Мохамет-Бея. Он соображал, когда могут
вернуться разбойники с трупом своего убитого начальника. И чем больше он об
этом думал, тем больше опасался, что без сообщников план его должен
провалиться.
Что из того, если даже ему удастся улизнуть из лагеря раньше, чем сюда
вернется кто-нибудь из арабов Ахмет-Зека с сообщением о его смерти? Это
только продлит на несколько дней его жизнь и его нравственные мучения.
Ловкие наездники, знакомые с каждой дорожкой, с каждой тропинкой в джунглях,
настигнут его гораздо раньше, чем он успеет добраться до берега моря.
Мохамет-Бей сидел на циновке, скрестив ноги, и курил трубку; при входе
европейца он поднял голову.
-- Привет тебе, о брат мой! -- сказал он.
-- Привет и тебе! -- ответил Верпер. Некоторое время оба молчали. Араб
заговорил первый.
-- Как чувствовал себя господин мой Ахмет-Зек, когда ты в последний раз
видел его? -- спросил он.
-- Никогда еще не был он более защищен от грехов и опасностей,
угрожающих смертным, -- ответил бельгиец.
-- Это хорошо! -- проговорил Мохамет-Бей, выпуская струйку синего дыма.
Снова наступило молчание.
-- А что, если окажется, что он умер? -- спросил бельгиец.
Он решил открыть правду и попытаться подкупить Мохамет-Бея для
выполнения своего плана.
Араб наклонился вперед, глаза его сузились и впились в глаза бельгийца.
-- Верпер! -- сказал он. -- Я много думал нынче вот о чем: ты так
неожиданно вернулся в лагерь человека, которого ты обманул и который искал
тебя с гневом в сердце. Я много лет прожил с Ахмет-Зеком. Даже его мать
никогда не знала его так хорошо, как знал его я. Он никогда ничего не
прощает и никогда не доверился бы он человеку, который уже однажды обманул
его: это я знаю. Я много думал об этом и пришел к заключению, что Ахмет-Зек
действительно умер, потому что в противном случае ты никогда не посмел бы
вернуться в его стан; для этого ты должен был быть или более храбрым
человеком, или большим дураком. А если даже мои предположения недостаточно
основательны, то я сейчас из твоих собственных уст слышал подтверждение
этому: разве ты не сказал, что Ахмет-Зек никогда еще не был более защищен от
грехов и опасностей, угрожающих смертным? Ахмет-Зек умер! Тебе незачем
отрицать это. Я не был его матерью или любовницей, и потому тебе нечего
бояться, что я потревожу тебя своими стенаниями. Скажи мне, зачем ты
вернулся сюда? Верпер, скажи мне, что тебе нужно? Если у тебя еще
сохранились ценности, о которых говорил мне Ахмет-Зек, я не вижу, почему бы
нам с тобой не отправиться на север вместе и не разделить между собой выкуп
за белую женщину, да, кстати, поделить и то, что находится в сумочке? Как ты
думаешь?
Злые глаза сузились, лукавая улыбка искривила тонкие губы, и
Мохамет-Бей ехидно усмехнулся в лицо бельгийца.
Верпер был одновременно обрадован и обеспокоен поведением араба.
Равнодушное спокойствие, с которым он принял известие о смерти своего
начальника, сняло немалую тяжесть с плеч убийцы Ахмет-Зека; но требование
разделить с ним драгоценности не предвещало ничего хорошего для Верпера.
Сознаться в том, что он потерял драгоценности, значило бы навлечь на
себя гнев или подозрение араба, и тогда все пути к спасению будут отрезаны.
Он поэтому решил солгать и поддерживать Мохамет-Бея в приятной уверенности,
что драгоценные камни все еще у него. Он решил положиться на будущее: ведь,
наверное, представится возможность скрыться от араба.
Если ему удастся поместиться в одной палатке с Мохамет-Беем во время их
путешествия, он всегда найдет удобный момент и удалит со своей дороги эту
угрозу его жизни и свободе. Во всяком случае, стоило выполнить этот план, да
кроме того он не видел другого выхода из затруднения.
-- Да! -- сказал он. -- Ахмет-Зек мертв. Он пал в битве с отрядом
абиссинцев -- тех самых, которые меня держали у себя в плену. Во время
сражения я убежал, но я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из людей Ахмет-Зека
остался в живых. Золото, за которым они поехали, теперь в руках абиссинцев.
Вероятно, сейчас абиссинцы уже спешат сюда. Ведь они были посланы Менеликом
отомстить Ахмет-Зеку и его приверженцам за набег на абиссинскую деревню. Их
очень много, и, если мы не поторопимся уйти отсюда, нас постигнет та же
судьба, что и Ахмет-Зека.
Мохамет-Бей молча выслушал его. Он не знал, можно ли доверять словам
неверного, но рассказ бельгийца давал ему повод оставить лагерь и
отправиться на север. Он не был расположен подвергнуть Верпера перекрестному
допросу.
-- А если я поеду с тобой, -- спросил он, -- половина драгоценных
камней и половина денег, вырученных за женщину, будут моими?
-- Да, -- ответил Верпер.
-- Ладно, -- сказал Мохамет-Бей, -- я пойду и прикажу сняться с лагеря
завтра же на заре.
И он поднялся, чтобы выйти из палатки. Но рука Верпера опустилась на
его плечо.
-- Погоди, -- сказал он, -- раньше надо решить, сколько человек поедет
с нами. Если мы будет обременены женщинами и детьми, абиссинцам будет
нетрудно догнать нас. Было бы гораздо лучше, если бы мы взяли лишь небольшую
охрану из наиболее храбрых людей. Мы скажем оставшимся в лагере, что мы едем
на запад. Тогда, если придут сюда абиссинцы, их направят по ложным следам;
если же они не захотят преследовать нас, они во всяком случае поедут на
север медленнее, чем если бы они знали, что мы впереди.
-- Змей не так мудр, как ты, Верпер! -- сказал Мохамед-Бей с улыбкой.
-- Все будет сделано, как ты этого хочешь: с нами поедут двадцать человек, и
мы поедем на запад!
-- Хорошо, -- проговорил Верпер. И на этом они порешили.
Рано утром Джэн Клейтон после бессонной ночи, была поднята шумом
голосов подле ее хижины. Через минуту к ней вошел г. Фреко в сопровождении
двух арабов. Арабы распутали веревки, связывавшие ее ноги, и помогли ей
подняться. Потом они развязали ей руки, сунули ей горсть сухарей и вывели ее
наружу при свете едва брезжившего утра.
Она вопросительно взглянула на Фреко, и, когда араб отвернулся,
бельгиец нагнулся и шепнул ей, что все складывается как нельзя лучше.
Молодая женщина успокоилась, и в душе ее вновь зародилась надежда, которая
потухла было за эту долгую, мучительную ночь.
Скоро к ней подвели лошадь, подняли ее в седло и, окружив со всех
сторон, вывезли за ворота деревни и через джунгли на запад. Через полчаса
кавалькада повернула на север и в продолжении всего путешествия держалась
этого направления.
Г. Фреко очень редко разговаривал с Джэн, и она понимала, что для
осуществления их плана он должен был разыгрывать из себя ее притеснителя --
для того, чтобы арабы не узнали, что он ее защитник. И она ничего не
подозревала, хотя не могла не заметить дружеских отношений между европейцем
и арабом, предводителем отряда.
Но, если Верперу и удавалось избегать разговора с молодой женщиной, он
