девочкой нечто очень важное. Тенар не знала, чему Мосс учит Ферру, и она
всерьез подумывала над тем, стоит ли позволять старой колдунье забивать
девочке голову подобной чепухой. Тенар сотни раз слышала присказку:
"_С_л_а_б_ы_й_, _к_а_к _ж_е_н_с_к_о_е _к_о_л_д_о_в_с_т_в_о_, _з_л_о_й_,
к_а_к _ж_е_н_с_к_о_е_ к_о_л_д_о_в_с_т_в_о_", в справедливости которой она
не раз убеждалась: колдовство таких ведьм, как Мосс или Иви, частенько
оказывалось неэффективным, и порою, по злому умыслу или по неведению,
приносило людям боль и страдания. Хотя деревенские знахарки были сведущи в
заклятиях и зельях, да еще знали пару-тройку песен о деяниях королей и
героев, их никогда не учили Высшему Искусству Магии. Ни одна женщина не
могла составить достойной конкуренции мужчинам-магам. Волшебство - удел
мужчин, их тайное искусство. Подлинную магию могли творить только мужчины.
История не знала ни одной женщины-мага. Женщины, называющие себя
чародейками или волшебницами, на самом деле самоучки, обладающие Силой, не
подкрепленной знаниями, за ними не было многовекового опыта великих магов,
и от этого они вдвойне опасны и непредсказуемы.
Обыкновенные деревенские колдуньи вроде Мосс обходились
десятком-другим слов Древнего Наречия, как величайшее сокровище
передаваемых из поколения в поколение или купленных за высокую плату у
мужчин-колдунов; годившимися на все случаи жизни заклинания Обретения и
Исправления; множеством бессмысленных ритуалов, сопровождавшихся невнятным
бормотанием, призванных пустить пыль в глаза заказчику. Они были хорошими
акушерками и костоправами, прекрасно разбирались во всевозможных хворях и
недугах людей и животных, знали множество целебных трав и вместе с тем
свято верили во всякие бредовые суеверия - в основе всего, как правило,
лежали природные способности к целительству и наложению заклятий. Подобная
адская смесь заклятий могла служить как добру, так и злу. Некоторые ведьмы
были жестокими, обозленными на мир женщинами, готовыми по поводу и без
повода причинять людям вред и не видящими причин, по которым им не следует
этого делать. Остальные (и их большинство) были акушерками и
целительницами, которые между делом готовили приворотные зелья и
накладывали заклинания плодородия на женщин и мужской силы на их мужей,
относясь к своим побочным занятиям с изрядной долей цинизма. И лишь
считанные единицы, необразованные, но мудрые, использовали свой дар во имя
добра, хотя, как и все начинающие чародеи, не понимали, почему в каждом
конкретном случае они поступают именно так, а не иначе, и несли нечто
невразумительное о Равновесии и Пути Силы, дабы оправдать свои действия
или бездействие.
- Я следую зову своего сердца, - сказала одна из таких женщин Тенар,
когда последняя была служанкой и ученицей Огиона. - Повелитель Огион -
великий маг. Обучая тебя, он оказывает тебе великую честь. Но следи за
тем, девочка, чтобы то, чему он учит, было, в конечном счете, тебе по
сердцу.
Даже тогда Тенар понимала, что хотя слова мудрой женщины и содержали
зерно истины, это все же не вся правда. Что-то она, без сомнения,
упустила. Тенар и сейчас так считала.
Наблюдая за Мосс и Ферру, она решила, что старуха следует велению
своего сердца, но черного, неистового, непредсказуемого сердца, подобного
дикому вепрю, что бродит ему одному известными тропами. И еще она
подумала, что Мосс привязалась к девочке не столько по доброте душевной,
сколько из-за ее увечья, вреда, которые ей причинили насилие и огонь.
Однако Ферру ни разу ни действием, ни словом не показала, что она
научилась у тетушки Мосс чему-то большему, чем искусство плести кошачьи
колыбельки [Колыбель для кошки (англ. cat's cradle) - детская игра, во
время которой веревка, накинутая на обе ладони, образует при движении рук
и шевелении пальцами самые разнообразные узоры] одной рукой или находить
гнезда жаворонков и россыпи голубики. Правая рука Ферру была так обожжена,
что после исцеления ран превратилась в культю, напоминавшую из-за
уцелевшего большого пальца клешню краба. Ее можно было использовать разве
что в качестве пинцета или зажима. Но тетушка Мосс знала забавное
заклинание, позволявшее плести кошачьи колыбельки одной рукой. Рифмы
словно сплетались в узор:
Трещи, пламя, трещи!
Гори, сжигая все, гори!
Явись, дракон, явись!
...и нить свивалась в четыре треугольника, которые затем превращались
в квадрат... Ферру никогда не пела вслух, но Тенар не раз слышала, как
девочка шепчет себе под нос эту присказку, сидя на пороге дома мага и
творя всевозможные узоры.
И Тенар вдруг подумала, а какие, собственно, узы, если не считать
сострадания и жалости к калеке, связывают ее и ребенка? Если бы она не
взяла девочку, это сделала бы Ларк. Но Тенар удочерила Ферру, даже не
спрашивая себя: почему, зачем ей это? Может, она последовала зову своего
сердца? Огион не задал ни единого вопроса о девочке, но сказал: "Эту
девочку... будут бояться". Тенар добавила: "Ее уже боятся", и она не
солгала. Быть может, она сама боялась Ферру, как всегда боялась
жестокости, насилия и огня. Не был ли страх той самой нитью, что
привязывала ее к девочке?
- Гоха, - позвала Ферру, сидевшая на корточках перед персиковым
деревом и глядевшая на едва заметное углубление в твердой, иссушенной
солнцем земле, куда она посадила косточку от персика. - Кто такие драконы?
- Гигантские создания, похожие на ящериц, - ответила Тенар. - Только
длинные, как парусник, и большие, как дом. Они крылатые, словно птицы, и
выдыхают огонь.
- Они залетают сюда?
- Нет, - сказала Тенар.
Больше вопросов у Ферру не было.
- Это тетушка Мосс рассказала тебе о драконах?
Девочка отрицательно помотала головой.
- Ты рассказывала, - прошептала она.
- Понятно, - сказала Тенар и после некоторой паузы продолжила: -
Персику, который ты посадила, нужна вода, чтобы расти. Поливай его раз в
день, пока не наступит пора дождей.
Ферру поднялась и вприпрыжку умчалась за угол дома к колодцу. Ее ног
и ступней не коснулось пламя костра. Тенар нравилось смотреть, как
смуглые, изящные, припорошенные пылью ножки девочки топают по земле, когда
она ходит или бегает. Ферру вернулась с лейкой Огиона в руках и, слегка
пошатываясь под ее тяжестью, окропила посаженную косточку тонкой струйкой
воды.
- Вспомни предание о том, как люди и драконы были единой расой... Я
рассказывала тебе, что люди в незапамятные времена переселились сюда, на
восток, а драконы остались на далеких западных островах.
Ферру кивнула. Казалось, она слушала в пол-уха, но когда Тенар
упомянула "западные острова", махнув рукой в сторону моря, повернулась к
чистому от облаков горизонту, пламеневшему из-за стеблей бобов и козьего
загона.
Вдруг на крыше загона появилась коза и величаво повернулась к ним в
профиль, гордо вскинув рогатую голову; вероятно, она вообразила себя
архаром.
- Опять Сиппи сбежала, - сказала Тенар.
- Хес-с-с! Хес-с-с! - позвала Ферру, подражая Хифер. Тут к бобовым
грядкам подбежала сама Хифер и тоже стала кричать козе "Хес-с-с!", но та
не обратила на нее никакого внимания и продолжала задумчиво смотреть вниз
на аппетитные бобы.
Тенар оставила всех троих играть в игру "поймай Сиппи". Она прошла
вдоль грядок к краю утеса и пошла вдоль него. Дом Огиона стоял особняком
от деревни на испещренном скальными выходами крутом травянистом склоне,
где паслись козы, и от него до Обрыва было рукой подать. По мере
продвижения на север наклон все увеличивался, пока склон не становился
абсолютно отвесным. Сквозь плодородную почву то тут, то там пробивалось
гранитное основание, а примерно в миле к северу от деревни Обрыв сужался
до узкого выступа из красноватого песчаника, нависавшего над морем, чьи
волны бились о его подножье на дне двухтысячефутовой пропасти.
Ничто не росло на гребне скального выступа, кроме лишайников и
раскачиваемых ветром голубых маргариток, что подобно крепко пришитым
пуговицам вцепились в грубый, крошащийся гранит. К северу и востоку от
утеса возвышалась над узкой полоской заболоченных земель темная громада
Горы Гонт, поросшая густым лесом почти до самой вершины. Утес настолько
возвышался над бухтой, что с него были видны скалистые берега и обширные
низины близ Эссари. За ними, насколько мог видеть глаз, на юге и западе не
было ничего, кроме неба над бескрайними просторами моря.
Тенар правилось бывать здесь в те далекие годы, когда она жила в Ре
Альби. Огион, напротив, любил бродить по лесам, но ее детство и юность
прошли в пустыне, где на сотни миль вокруг не было ни единого деревца,
кроме чахлых груш и яблонь в саду, которые приходилось поливать вручную
каждое бесконечно долгое лето, где само по себе ничто не растет, где тебя
окружают лишь горы, бесплодные равнины и небо - поэтому Тенар предпочитала
скалистый выступ обступавшим человека со всех сторон лесам. Ей не
нравилось, когда что-то нависало над ее головой.
Еще она любила лишайники и маргаритки без стебля. Они были ее старыми
знакомыми. Тенар села на валун в нескольких футах от края обрыва и, как
обычно, стала всматриваться в морские дали. Солнце палило немилосердно, но
свежий ветерок овевал прохладой ее руки и лицо. Тенар откинулась назад,
оперевшись на ладони, и выбросила из головы абсолютно все мысли,
наслаждаясь солнцем, ветром, небом и морем. Но тут левая рука Тенар
напомнила ей о своем существовании, и она оглянулась, дабы посмотреть, что
это впилось в ее ладонь. То был проросший в трещине песчаника стебелек
чертополоха, робко тянувший свои бесцветные листочки к свету. Крепко
вцепившись корнями в скалу, он мужественно боролся с ветром, упруго
клонясь под его порывами. Тенар долго не могла оторвать от него глаз.
Когда она вновь обратила свой взгляд к морю, то увидела там, в
голубоватой дымке, где море переходит в небо, синюю полоску острова:
Оранэа, восточный форпост Внутренних Островов.
Тенар смотрела на его туманные, призрачные очертания и думала о
чем-то своем, когда ее внимание привлекла летящая над морем с запада на
восток птица. Для чайки она летела слишком неторопливо, а для пеликана -
слишком высоко. Скорее всего это был дикий гусь, а, может, неутомимый
скиталец альбатрос, гигантская птица Открытого Моря, залетел в пролив
между островами. Тенар следила за степенными взмахами его крыльев вдалеке,
у самого горизонта, в бездонных глубинах пронизанного светом неба. Вдруг
она вскочила на ноги, отступила от края утеса и застыла неподвижно, как
статуя. Сердце ее бешено колотилось, а дыхание с хрипом вырывалось из
груди. Тенар не в силах была оторвать взгляда от причудливых изгибов
отливающего сталью тела, которое несли длинные, алые, как пламя,
чешуйчатые крылья; от гигантской пасти, от вырывавшихся из его ноздрей
клубов дыма, что медленно таяли в воздухе.
Он летел к Гонту, прямо к Обрыву, прямо к ней. Тенар видела, как
мерцают багрово-красные чешуйки на его теле, видела огонь в его огромных
глазах, и еще длинный красный язык, казавшийся ей языком пламени. Ветер
донес до нее запах гари и рев огнедышащего дракона, готовящегося
приземлиться на скалистый выступ.
Когти клацнули о камень. Заскрипел по мягкому песчанику извивающийся
шипастый хвост, забили багровые на просвет крылья, и через мгновение с
