Двойственная монархия со временем со временем должна была превратиться в
тройственную с тем, чтобы, помимо австрийцев и венгров, в управлении ею
участвовали и славяне. На эрцгерцога ополчились все. Австрийские и
венгерские министры не желали делиться властью; славянские националисты
опасались, что, в случае успеха планов эрцгерцога, не осуществится их
мечта о создании югославянского королевства. Но Франц-Фердинанд не
отступал от своей идеи. Приехав наблюдать маневры австро-венгерской армии
в горах Боснии, эрцгерцог решил прибыть с официальным визитом в столицу
провинции, Сараево. Чтобы подчеркнуть свое расположение к местным жителям,
он привез с собой супругу, мать его трех лишенных наследства детей. Кроме
того, он потребовал убрать войска, обычно выстраивавшиеся вдоль улиц во
время такого рода визитов. Было оставлено лишь полторы сотни полицейских,
так что приблизиться к наследнику престола мог любой.
В тот день Франц-Фердинанд облачился в зеленый фельдмаршальский
мундир, надел треуголку с развевающимися перьями. Когда кортеж из шести
машин въехал в город, эрцгерцог вместе с женой сидел на заднем сиденье
второго автомобиля. Повсюду он видел улыбающихся людей, приветственно
размахивающих руками. Дома были украшены флагами и пестрыми коврами, в
витринах лавок и окнах домов выставлены его портреты. Франц-Фердинанд был
чрезвычайно тронут приемом.
Когда кортеж стал приближаться к ратуше, шофер эрцгерцога заметил,
как из толпы бросили какой-то предмет. Он нажал на акселератор, машина
рванула вперед, и вместо того, чтобы упасть на колени Софьи, бомба
взорвалась под колесами следующего автомобиля. Были ранены два офицера.
Бросивший бомбу молодой серб кинулся через мост, но был схвачен полицией.
Придя в здание ратуши, бледный и взволнованный, Франц-Фердинанд
сердито воскликнул:
- К вам приезжают гости, а вы их бомбами встречаете!
Собралось экстренное совещание. Один из свитских офицеров предложил
местным властям организовать охрану эрцгерцога, на что губернатор ядовито
ответил: "Неужели вы полагаете, что Сараево кишит убийцами?" Решено было
уезжать из города по другой дороге. Но водитель головной машины забылся, и
последовал ранее разработанным маршрутом. Шофер автомобиля эрцгерцога не
сразу заметил ошибку. Он тоже повернул, было, следом за остальными, но
кто-то из офицеров воскликнул: "Не туда, болван!" Водитель притормозил и
стал переключать передачу в каких-то полутора метрах от толпы зевак. В
этот момент вперед шагнул стройный девятнадцатилетний юноша и, прицелясь,
дважды выстрелил. Софи упала мужу на грудь. Франц-Фердинанд сидел все так
же прямо, и сначала никто не заметил, что он ранен. Губернатор, сидевший
впереди, услышал его слова: "Софи! Софи! Не умирай! Ради детей!"
Франц-Фердинанд поник, из горла, заливая мундир, хлынула кровь. Первой от
пули в живот скончалась морганическая супруга эрцгерцога, которой не
суждено было стать никогда императрицей. Через четверть часа, в комнате,
где кельнеры охлаждали шампанское, рядом с банкетным залом, через четверть
часа умер и эрцгерцог. Последнее, что он сказал, было: "Пустяки".
Убийца, Гаврила Принцип, был уроженец Боснии, серб по национальности.
На суде он заявил, что хотел убить врага южных славян и отомстить за
сербский народ. По его словам, "эрцгерцог был человеком энергичным и, став
императором, осуществил бы идеи и реформы, которые помешали бы нашему
делу". Спустя несколько лет, после смерти Принципа от туберкулеза в
австрийской тюрьме, выплыла напружу истина. Выяснилось, что план покушения
был разработан в Белграде террористической организацией "Черная рука",
которой руководил сам начальник сербской армейской разведки.
Выстрел Гаврилы Принципа был на руку австро-венгерскому
правительству. Как же! Наследник престола пал в населенной славянами
провинции от рук сербского террориста. Вот и повод для того, чтобы
раздавить "сербскую гадючку". Фельдмаршал Конрад фон Генцендорф заявил,
что "сараевское убийство - это объявление Сербии войны Австро-Венгрии".
Граф Берхтольд до того выступавший против превентивной войны с Сербией,
изменил свои взгляды и потребовал, чтобы "монархия твердой рукой в клочья
разорвала нити паутины, которую плели над ее головой враги". Самая
откровенная оценка происшедшего была сделана в личном письме Франца Иосифа
к Вильгельму II.
"Кровавое злодеяние представляло собой не террористический акт
убийцы-одиночки, а тщательно организованный заговор, нити которого тянутся
в Белград. Хотя, может статься, нам не удастся доказать вину сербского
правительства, несомненно, что проводимая им политика объединения всех
южных славян под знаменем Сербии поощряет такого рода преступления и что
дальнейшее сохранение подобной ситуации представляет собой постоянную
угрозу моему дому и моим владениям. Сербия, представляющая собой центр
панславянской политики, будет уничтожена, как политический фактор на
Балканах", - заключил престарелый император.
Несмотря на возмущение жителей Вены, большинство европейцев не
считали убийство эрцгерцога поводом для расправы над сербами. Война,
революция, заговоры, убийства были обычными элементами балканской
политики. "Нет оснований для беспокойства", - заявила парижская "Фигаро".
"Ужасное потрясение для милого старого императора", записал у себя в
дневнике британский король Георг V. Вильгельм II получил сообщение об
убийстве спустя три часа после покушения. Он находился на борту парусной
яхты "Метеор", на которой вышел из Киля, чтобы участвовать в гонках. К
борту яхты подошла моторная лодка. Перегнувшись через борт, кайзер услышал
сообщение. "Подлое преступление... потрясло меня до глубины души", -
телеграфировал он канцлеру Бетману-Хольвегу. Но и Вильгельм не находил,
что убийство Франца-Фердинанда - повод для войны. Ужаснуло его то, что
убит принц крови, наследник престола.
Когда царская семья поднималась в Петергофе на яхту "Штандарт", чтобы
отправиться в ней в плавание за три дня до сараевского убийства, Алексей
Николаевич прыгнул на трап, ведущий на верхнюю палубу, и подвернул
лодыжку. К вечеру боль стала невыносимой. На следующее утро "Штандарт"
бросил якорь в одной из финских шхер. Пьер Жильяр, войдя в каюту к своему
ученику, застал в ней доктора Боткина и государыню. Ребенок жестоко
страдал. Кровоизлияние в суставную сумку продолжалось, лодыжка распухла,
кожа затвердела. Мальчик рыдал, вскрикивая каждые несколько минут от
спазмов. Лицо императрицы было бело как мел. Сходив к себе в каюту за
книгами, Жильяр вернулся к цесаревичу и принялся читать, чтобы развлечь
ребенка. Несмотря на болезнь наследника, плавание продолжалось.
Тогда-то государю и императрице стало известно о событиях в Сараеве.
Поскольку ни царь, ни его министры не допускали и мысли, что убийство
эрцгерцога приведет к войне, Николай II не стал возвращаться в столицу. На
следующий день после смерти Франца-Фердинанда все, кто находился на борту
"Штандарта", узнали о событиях, которые для каждого русского являлись еще
более сенсационными. Об известии говорили шепотом. Никто не осмеливался
признаться в этом, но чуть ли не каждый член экипажа надеялся, что
"старцу" конец. Александра Федоровна, и без того озабоченная болезнью
сына, не на шутку расстроилась. Она беспрестанно молилась и ежедневно
отправляла телеграммы в Покровское.
Случилось следующее. Вслед за Распутиным, вернувшимся 27 июня к себе
в деревню, без его ведома в Покровское приехала Хиония Гусева, сторонница
Илиодора. Встретив "старца" одного на деревенской улице, она заговорила с
ним, и когда тот обернулся, ударила его кинжалом в живот. "Я убила
Антихриста", - истерически закричала она и попыталась заколоться, но
безуспешно. Рана, нанесенная "старцу", оказалась опасной и глубокой.
Распутина отвезли в больницу в Тюмень. Там его оперировал врач, присланный
из Петербурга друзьями Распутина. Две недели жизнь его висела на волоске.
Затем, благодаря своей невероятно крепкой натуре, он пошел на поправку. На
больничной койке Распутин пролежал до конца лета, и поэтому не смог
повлиять на события, которые в дальнейшем происходили. Гусеву судили,
объявили душевнобольной и поместили в лечебницу.
Оба покушения - одно в Сараеве, другое в Покровском по чистой
случайности произошли почти одновременно. И все таки напрашивается вопрос:
чтобы произошло, если бы исход их был противоположный? Если бы принц из
дома Габсбургов - благонамеренный политический деятель, наследник престола
и надежда разваливающейся на составные части империи - остался жив, а
могучий сибирский мужик, оказавший столь губительное влияние на царя и
императрицу, умер? Тогда бы, возможно, весь ход событий, происшедших в
течение того долгого лета, а, пожалуй, и всего двадцатого столетия,
оказался бы иным.
19 июля "Штандарт" вернулся в Петергоф. Алексея Николаевича, у
которого все еще болела лодыжка, отнесли на берег на руках. Государь и
императрица начали готовиться к визиту Раймона Пуанкаре, который прибывал
на следующий день.
В 1870 году, когда прусские войска вторглись в Лотарингию, изгнав
Раймона Пуанкаре из родного гнезда, ему было десять лет. Пуанкаре стал
адвокатом, потом министром иностранных дел, премьером и, наконец,
президентом Франции. Невысокий, темноволосый, крепко сбитый французский
президент производил впечатление на всех, кто встречался с ним. По словам
русского министра иностранных дел Сазонова, "мы оценили по достоинству его
миролюбие, союзническую верность и редкую твердость воли, качество, не
теряющее в Государственном человеке своей цены". Германский посол во
Франции был такого же мнения. "Господин Пуанкаре отличается от многих
своих земляков тем, что избегает свойственной французам хвастливой
болтовни, - писал он. - Он сдержан, лаконичен, взвешивает каждое слово. Он
производит впечатление юриста, который знает, чего хочет, и устремляется к
своей цели, руководимый могучей волей". Николай II, однажды встречавшийся
с Пуанкаре, сказал о нем просто: "Мне он очень нравиться. Это спокойный и
мудрый человек невысокого роста".
За несколько недель до прибытия президента в Петербург приехал новый
французский посол, Морис Палеолог. Дипломат старой школы, он прекрасно
владел пером, благодаря чему был впоследствии избран во Французскую
Академию. Едва приехав в Россию, Палеолог начал вести дневник, куда
записывал сведения о людях, событиях, разговоры и собственные впечатления.
Дневник создает удивительно яркую картину императорской России в период
Великой войны.
Первую запись Палеолог сделал 20 июля 1914 года, в день появления
Пуанкаре в русской столице. В ожидании прибытия президента на борту
броненосца "Франция" император пригласил посла позавтракать с ним на яхте
"Штандарт". Николай II в адмиральской форме, - писал М.Палеолог. - Завтрак
немедленно подан. До прибытия "Франции" в нашем распоряжении по крайней
мере час и три четверти. Но император любит засиживаться за завтраком.
Между блюдами делает долгие промежутки, во время которых он беседует, куря
папиросы..." - Палеолог упомянул о возможности войны. - "Император на
минуту задумывается. "Я не могу поверить, чтобы император Вильгельм желал
войны... Если бы вы его знали, как я. Если бы вы знали, сколько
шарлотанства в его позах!" Едва подан кофе, как дают сигналы о прибытии
французской эскадры. Император заставляет меня подняться на мостик.
Зрелище величественное. В дрожащем серебристом свете на бирюзовых и
