дерева. Хаген, стараясь не выделяться, присел позади дона несколько левее.
Это было знаком, что остальные доны могут занять свои места у стола.
Консильори сели позади своих донов, но достаточно близко, чтобы в случае
необходимости помочь советом.
Первым выступал дон Корлеоне. Он говорил, будто ничего не случилось,
будто его не ранили и Сантино не был убит, будто империя его не была
разрушена, а семья рассеяна - Фредо на Западе, во владениях Молинари,
Майкл в Сицилии. Он говорил на сицилийском наречии.
- Я хочу поблагодарить вас всех за ваш приход, - сказал он. - Я вижу
в этом оказанную лично мне услугу и с этого момента я должник каждого из
вас. Первым делом должен сказать, что я пришел сюда не для того, чтобы
спорить и убеждать. Я хочу посоветоваться с вами и найти способ расстаться
друзьями. Даю вам свое слово, а некоторым из вас хорошо известно, что
значит мое слово. Впрочем, мы все здесь уважаемые люди, а не адвокаты,
которые должны давать друг другу гарантии.
Он остановился. Никто не разговаривал. Часть присутствующих курила
сигары, остальные занялись спиртными напитками. Все здесь были хорошими и
терпеливыми слушателями. Была у них еще одна общая черта: это были те
редкие люди, что отказались принять власть организованного общества,
отказались подчиняться. Никакая сила, никакие угрозы не могли их согнуть.
С помощью убийств стояли они на страже своей свободной воли. Только смерть
могла их заставить сдаться.
Дон Корлеоне вздохнул.
- Как вообще могли дела зайти так далеко? - задал он риторический
вопрос. - Итак, это не имеет значения. Сделано много глупостей. Но давайте
я опишу события так, как вижу их я.
Он остановился, чтобы посмотреть, не возражает ли кто из
присутствующих.
- Мое здоровье, слава богу, поправилось, и я смогу теперь направить
все силы на то, чтобы уладить конфликт. Мой сын был, возможно, слишком
поспешен, слишком упрям. Не знаю. Как бы там ни было, Солоццо пришел ко
мне с деловым предложением. Он просил у меня денег и политических связей.
Он сказал, что в этой сделке заинтересованно семейство Татаглия. Речь идет
о наркотиках, которыми, как вы знаете, я не занимаюсь. Я человек
спокойный, и такие дела мне не по вкусу. Я объяснил это Солоццо, не
задевая ни его чести, ни чести семейства Татаглия. Я просто вежливо сказал
ему "нет". Я сказал, что его дело мне не помешает, что меня не интересует,
каким образом он добывает деньги. Он рассердился и навлек беду на всех
нас. Но такова жизнь. Каждый из присутствующих может выступить со своим
рассказом, но не в этом заключается моя цель.
Дон Корлеоне остановился и дал Хагену знак принести напитки.
- Я готов пойти на мир, - продолжал дон Корлеоне. - Татаглия потерял
сына, я потерял сына. Мы равны. Что будет с миром, если люди постоянно
идут против разума? Это проклятие Сицилии, где люди все свое время уделяют
мести и не оставляют его на добывание хлеба. Это глупо. Поэтому я
предлагаю: пусть все будет так, как было прежде. Я не предпринял ничего,
чтобы отомстить убийцам моего сына. Если будет мир, я этого не сделаю.
Есть у меня еще один сын, который не может вернуться домой, и я должен все
уладить так, чтобы по его возвращении не возникло опасности со стороны
властей. После этого мы сможем поговорить об остальных интересующих нас
делах и оказать себе тем самым большую услугу. - Корлеоне сделал рукой
широкий жест. - Это все, чего я хочу.
Это был прежний дон Корлеоне. Рассудительный. Уступчивый. Вежливый.
Все присутствующие поняли, что, несмотря на все несчастья, обрушившиеся на
семейство, с доном Корлеоне следует считаться. Обратили внимание на
поставленное им условие мира. Обратили внимание на его просьбу вернуться к
прежнему статус-кво - это значит, что несмотря на все неудачи в прошедшем
году, он сражения не проиграет. Ответил дону Корлеоне не Татаглия, а
Эмилио Барзини. Он говорил резко и к делу, но слова его не звучали грубо
или оскорбительно.
- Все это верно, - сказал Барзини. - Но следует кое-что добавить. Дон
Корлеоне слишком скромен. Без помощи дона Корлеоне Солоццо и Татаглия не
могли приступить к своему новому делу. Его отказ нанес по ним прямой удар.
Это, разумеется, не его вина. Но факт остается фактом: судьи и политики
считаются с мнением дона Корлеоне. Когда речь пойдет о наркотиках, они
прислушаются только к его голосу. Солоццо не мог начать действовать без
определенных гарантий, что с его людьми будут обращаться по возможности
мягко. Всем нам это прекрасно известно. Не будь этого, мы до сегодняшнего
дня ходили бы в лохмотьях. Теперь, когда судьи и обвинители применяют в
делах, имеющих отношение к наркотикам, максимальные наказания, даже
сицилиец, приговоренный к двадцати годам тюрьмы, может нарушить закон
омерты и выплеснуть все, что у него в голове. Этого допускать нельзя. В
руках у дона Корлеоне нити ко всем винтикам аппарата. Его отказ нельзя
рассматривать, как дружелюбный акт. Он отнимает хлеб у наших семейств.
Времена изменились, и каждый из нас не может идти по своему, облюбованному
им пути. Если в руках у дона Корлеоне все судьи Нью-Йорка, он обязан
позволить и нам извлечь из этого выгоду. Он, разумеется, может поднести
нам за эту услугу счет, ведь мы не коммунисты, в конце концов. Но он
обязан позволить нам напиться из колодца. Ведь все так просто.
Когда Барзини кончил, воцарилось молчание. Самым главным в словах
Барзини было скрытое заявление, что в случае недостижения мира, он
присоединится к семейству Татаглия в борьбе против Корлеоне. И его слова
произвели впечатление. Их жизни и богатства неразрывно связаны с
оказываемыми друг другу услугами, и отказ в услуге можно рассматривать,
как агрессивный акт. Ведь просить очень нелегко и нельзя отказывать с
такой легкостью.
Наконец, с ответным словом выступил дон Корлеоне.
- Друг мой, - сказал он, - я сделал это не со злым умыслом. Все вы
меня хорошо знаете. Когда я отказывал кому-то в одолжении? Это просто не в
моем характере. Но на этот раз я вынужден был отказать. Почему? Я считаю,
что наркотики в ближайшие годы погубят нас самих. Торговля наркотиками
встречает в этой стране слишком упорное сопротивление. Это не виски, не
игры и даже не женщины, которых большинство страстно желает, и которые
находятся под запретом церкви и правительства. Но наркотики представляют
опасность для потребителя. Они могут поставить под угрозу все остальные
дела. Знаете, мне приятна вера в мою силу и влияние на судей и
государственных чиновников. Дай мне бог такую силу. Я и в самом деле
обладаю определенным влиянием, но большинство людей, склонных сегодня
прислушиваться к моему совету, потеряют ко мне интерес, когда в наши
отношения вмешаются наркотики. Они боятся наркотиков, как огня, и в этом
вопросе их принципы необычайно устойчивы. Даже полицейские, помогающие нам
в играх и остальных делах, откажутся помогать, когда речь зайдет о
наркотиках. Значит, попросить меня об услуге в этом деле - это то же, что
попросить нанести удар по самому себе. Но если все вы считаете это
правильным, я готов пойти вам навстречу, при условии разумеется, что мы
уладим и все остальные дела.
После речи дона Корлеоне напряжение в зале заметно спало, люди
полушепотом переговаривались через стол. Он уступил в важнейшем вопросе.
Он обеспечит защиту организованной торговле наркотиками. Он, по сути,
согласился с первичными предложениями Солоцццо, при условии, что собрание
одобрит их. Он, разумеется, никогда не примет участия в практической
стороне дела и даже не вложит в предприятие ни цента. Он воспользуется
только своим влиянием в судебных органах. Но и это было огромной уступкой.
С ответной речью выступил дон Лос-Анжелеса, Франк Фальконе.
- Мы не в состоянии удержать людей от занятия этим делом, - сказал
он. - Они входят в него по собственной инициативе, а потом погрязают в
неприятностях. Огромное количество денег, скрытое в наркотиках, является
слишком сильным искушением. Поэтому, вступая в торговлю наркотиками, мы
выбираем меньшее из зол. Наладив организацию торговли и контроль за ней,
мы сумеем избежать непоправимой беды. И поверьте мне, быть в этом деле не
так уж плохо. Нужен только контроль, нужна защита, нужна организация. Мы
не банда анархистов и не можем допустить, чтобы каждый делал все, что ему
вздумается.
Дон Детройта, более других симпатизирующий дону Корлеоне, также
выступил с речью.
- Я не верю в наркотики, - сказал он. - На протяжении многих лет я
доплачивал своим людям, чтобы они не занимались делами подобного рода. Но
это не помогло. К ним подходят и говорят: "Имеется порошок, если вложишь
три-четыре тысячи долларов, сможешь сделать пятьдесят тысяч на продаже."
Кто способен устоять перед подобным искушением? И они так заняты своим
побочным делом, что забывают о делах, за которые я им плачу. В наркотиках
больше денег. Их увлечение этим делом беспрерывно растет. Раз нет
возможности прекратить это, мы должны взять дело в свои руки. Я не хочу,
чтобы этим занимались возле школ, я не хочу, чтобы наркотики продавались
детям. Это позор. Что касается моего города, я постараюсь вести торговлю
исключительно в среде черных и цветных. Это наилучшие клиенты, с ними
меньше хлопот и они, в конце концов, всего лишь скоты. Они не уважают ни
своих женщин, ни семьи, ни самих себя. Пусть продаются наркотикам. Мы
обязаны что-то предпринять, мы не можем позволить людям делать, что им
хочется.
Речь дона сопровождалась громкими репликами. Надо же, он не в
состоянии заплатить людям, чтобы отвлечь их от занятия наркотиками! Что
касается замечания о детях, то это было проявлением его всем известного
мягкосердечия. Ну кто станет продавать наркотики детям? Да и где возьмут
дети необходимые деньги? Что касается замечаний о цветных, то они не были
даже услышаны. Негры в счет не идут, они не обладают никакой силой. Тот
факт, что они позволили обществу размолоть себя, доказывает, что они
ничего не стоят, и упоминание о них говорит только о том, что дон города
Детройта не умеет отделять главного от второстепенного.
Выступили по очереди все доны. Все заявили, что торговля наркотиками
- дело вредное и принесет немало бед, но все сходились на том, что
необходимо взять контроль за торговлей в свои руки. В этом деле слишком
много денег, и всегда найдутся люди, которые пойдут на это, не
послушавшись самого строгого приказа. Такова природа человека.
Наконец, пришли к соглашению. Будет разрешена торговля наркотиками, и
дон Корлеоне обеспечит ее необходимой защитой. Большинство крупных
операций будет осуществлено семействами Барзини и Татаглия. Покончив с
этим вопросом, собрание занялось остальными, не менее важными и сложными
делами. Надо было решить немало сложных проблем. Решили, что Лас-Вегас и
Майами будут демилитаризованными городами, в которых смогут действовать
все семейства. Все согласились с тем, что у этих городов большое будущее.
Договорились, что в этих городах не будет насилия и что мелкие преступники
всех сортов будут искоренены. Было решено, что в особо важных вопросах,
таких, как смертные приговоры, способные вызвать общественную бурю,
решения должны приниматься настоящим собранием. Договорились, что солдатам
семейств будет запрещено сводить личные счеты с помощью оружия.
Договорились, что семейства будут оказывать друг другу услуги: поставлять
убийц для приведения смертных приговоров в исполнение, оказывать
техническую помощь, вроде подкупа присяжных и так далее. Все эти
