ряды смельчаков. Но никогда ему не удалось стать во главе такого большо-
го войска, чтобы оно могло одолеть монголов.
Глава третья. ХАДЖИ РАХИМ СТАЛ ПИСЦОМ
С того вечера, когда в Бухаре Махмуд-Ялвач спас Хаджи Рахима от мечей
монгольского караула и разрешил ему держаться за полу его щедрости, дер-
виш всюду следовал за ним, а за дервишем следовал, как тень, его младший
брат Туган.
Махмуд-Ялвач сделался главным советником нового правителя области Ма-
вераннагр, сына Чингизова Джагатайхана. Сам Джагатай больше занимался
охотой и пирами, а Махмуд-Ялвач для него собирал подати, подсчитывал
захваченные татарами ценности, отправлял в Монголию вереницы рабов, де-
лал описи покинутых беками домов и поместий, обнародовал новые налоги и
посылал для их сбора особых сборщиков.
Он призывал поселян возвращаться на свои земли и сеять хлеб и хлопок,
обещая, что прежние беки на свои усадьбы не вернутся и платить им оброк
за земли не придется.
Но все это он говорил, чтобы успокоить разбежавшийся народ, чтобы на-
пуганные поселяне вернулись на свои пашни и чтобы прекратились нападения
голодных бродячих шаек на караваны. Потом обнаружилось, что все эти обе-
щания были только приманкой и что вместо туркменских, таджикских и кип-
чакских беков постепенно землевладельцами стали монгольские царевичи и
ханы, а вернувшиеся поселяне, как и раньше, стали работать у них батра-
ками, отдавая им почти весь свой урожай.
Махмуд-Ялвач назначил Хаджи Рахима писцом своей канцелярии, и тот,
оставив на время складывание сладкозвучных газалей, усердно служил, каж-
дый день с утра до темноты сидя на истертом большом ковре в ряду других
писцов; на своем колене он составлял счета, описи имущества, приказы и
всякие другие важные бумаги.
Махмуд-Ялвач не платил дервишу никакого жалованья и однажды так ска-
зал ему:
- Для чего тебе жалованье? Кто ходит около богатства, у того к рукам
пристает золотая пыль...
- Но не к рукам поэта-дервиша,- ответил Хаджи Рахим.- На моем старом
плаще накопилась только дорожная пыль от многолетних скитаний.
Тогда Махмуд-Ялвач подарил ему новый цветной халат и приказал яв-
ляться к нему утром по четвергам накануне священного дня пятницы за тре-
мя серебряными дирхемами на хлеб, чай и баню, чтобы на деловые бумаги не
сыпалась пыль, собранная дервишем на бесконечных дорогах вселенной.
Другой бы на месте Хаджи Рахима считал себя счастливейшим: он жил в
маленьком доме, брошенном хозяевами, и мог пользоваться им, как своим;
возвратившись из канцелярии, он сидел на ступеньке крыльца перед виног-
радником, где на старых лозах наливалось столько янтарного винограда,
что урожай его обеспечил бы владельца на целый год; около дома рос такой
высокий платан, что тень его падала и на соседнюю мечеть и оберегала от
зноя маленький домик дервиша. Тут же протекал арык, орошавший виноград-
ные лозы, и в вечерней прохлада Хаджи Рахим учил алгебре и арабскому
письму своего младшего брата Тугана.
Но Хаджи Рахим был искателем не благополучия, а необычайного, и на
сердце его тлели горячие угли беспокойства. Вскоре он уже не мог ми-
риться с той работой, какую исполнял. Каждый день в канцелярию приходили
сотни просителей, обычно с жалобами на притеснения монголами мирных жи-
телей; вся страна была во власти новых завоевателей, которые распоряжа-
лись народом, как волки в овечьем закуте.
Тогда Хаджи Рахим сказал себе: "Довольно, дервиш! Кто служит врагу
родного народа, тот заслуживает проклятия вместо похвалы",- и он отпра-
вился к Махмуд-Ялвачу, решив сказать ему правдиво все то, что сжигает
его сердце.
Он нашел Махмуда в большом дворцовом саду, где тот подстригал у ви-
ноградной лозы сухие ветки и в этом находил отдых от своих забот. Махмуд
выслушал дервиша и сказал:
- Ты хочешь покинуть родную мать, покрытую ранами и изнемогающую от
страданий?
- Я не хочу служить поработителям народа...
- Вероятно, ты и меня считаешь злодеем за то, что я служу поработите-
лям родного народа? Вот что я тебе отвечу на это. У нашего повелителя,
великого кагана Чингиз-хана, есть главный советник, китаец Елю-Чу-Цай.
Он всегда говорит, не боясь, правду Чингиз-хану. Он один останавливает
его от напрасного избиения целых городов, объясняя: "Если ты перебьешь
всех жителей, то кто же будет платить налоги тебе и твоим внукам?" И
Чингиз-хан после его слов дает милость сотням тысяч пленных... То же са-
мое я стараюсь делать около сына Чингизова, Джагатай-хана, чтобы спасти
наш мусульманский народ от поголовного истребления. Ты видел лицо Джага-
тая? Какой безумной ярости полны глаза его! Каждый день на приеме он
указывает пальцем на кого-нибудь со страшными словами: "Алыб-барын!", и
несчастного уводят на казнь. А я каждый день стараюсь вырвать у него ми-
лость и пощаду.
- Я остаюсь на моей родине,- ответил Хаджи Рахим.- Но только дай мне
другую работу: я не в силах больше писать счета одежд, покрытых пятнами
крови, и видеть человеческие слезы.
- Хорошо, я дам тебе важное поручение.
- Я слушаю, мой господин.
- Мне сказали, что повелитель северных и западных стран Джучи-хан,
старший сын Чингизов, получив в удел северные земли Хорезма, идет их по-
корять.
- Я могу только сказать: кузнецы и медники Гурганджа не отдадут без
боя своего города, как это сделали жители Бухары и Самарканда.
- Мне нужно переслать Джучи-хану письмо, но по пути, в песках Кзылку-
мов, появились отряды, которые нападают на монголов и убивают их. Гово-
рят, что во главе их стоит какой-то "черный всадник" Кара-Бургут на див-
ном черном коне. Он неуловим. Он появляется неожиданно в разных концах
Кзылкумов, делая огромные пробеги, и вневапко бесследно исчезает. В на-
селении пошли слухи, что сам шайтан помогает ему.
- Этот "черный всадник" доказывает,- сказал Хаджи Рахиы,- что среди
мусульман еще сохранились смелые джигиты.
- Я дам тебе письмо к самому Джучн-хапу. Ты спрячешь это письмо так,
чтобы ни монгольские караулы, ни "черный всадник" не перехватили его.
Иначе ты себя и меня погубишь.
Хаджи Рахим опустил взор. "Что это за письмо, которое может погубить
пославшего?" Он поднял глаза. На золотом кебе заката переплелись виног-
радные листья. Махмуд-Ялвач стоял неподвижно, и его взгляд, казалось,
протекал в мысли дервиша. Он положил руку на свою бороду, тронутую се-
ребром времени, и легкая улыбка скользнула по устам его.
- Я доставлю письмо Джучи-хану,- сказал Хаджи Рахим,- и никто не
прочтет его. Я выдолблю отверстие в моем посохе, вложу туда письмо и за-
леплю его воском. Но удастся ли добраться до великого хана? Он теперь
воюет в Кипчакской степи, где рыщут шайки, убивая встречных. Я подобен
букашке, которая здесь ползет у твоих ног по дорожке сада. Что со мной
будет, когда я выйду из-под защиты твоей могучей руки? Я не боюсь "чер-
ного джигита", но на первой же заставе меня схватит монгольский караул и
разрубит на части.
Махмуд-Ялвач нагнулся, поднял с дорожки красного жучка и положил себе
на узкую белую ладонь. Жучок торопливо пробежал до конца пальца и, расп-
равив крылышки, полетел.
- Подобно этому жучку, ты проберешься там, где не пройдут тысячи вои-
нов. Ты, как священный дервиш, опять накинешь свой старый плащ, возьмешь
покорного осла и нагрузишь его книгами. А чтобы тебя не задержали мон-
гольские заставы, я выдам тебе золотую пайцзу с соколом.
- А что мне делать с моим младшим братом Туганом?
- Ты его возьмешь с собой как ученика, А там, в лагере Джучи-хана, он
научится воинскому делу. Станет опытным джигитом. Да будет легка тебе
дорога!
- Будь спокоен, я все сделаю.
- Когда ты окончишь свой путь, то помолись за меня, я человек старый,
который тебе доброжелательствует.
Глава четвертая. "ЧЕРНЫЙ ВСАДНИК"
Хаджи Рахим и Туган отправились в путь под вечер и примкнули к вере-
нице поселян, возвращавшихся с базара с пустыми корзинами. Постепенно
все спутники один за другим свернули в стороны, к своим обгоревшим селе-
ниям.
Хаджи Рахим шел ровной, размеренной походкой, напевая по привычке
арабские песни, Туган уже сильно вырос. Из-под голубой чалмы, как подо-
бает юноше, выбивался длинный черный завиток волос и падал на плечо. Он
закинул за спину дорожный мешок и, опираясь на длинную палку, легко
взбегал на встречные холмы и всматривался вдаль, в уходящие в сизую дым-
ку горы, оглядывался кругом, все стараясь заметить, все попять. Он жил
теперь полной, счастливой жизнью, казавшейся особенно радостной после
тяжелых месяцев, проведенных в мрачном сыром подаемелье гурганджской
тюрьмы.
Черный осел, поводя длинными ушами, семенил крепкими копытцами. В
навьюченных на осла мешках хранились книги и свитки арабских и персидс-
ких поэтов и запас еды на несколько дней.
Иногда вдали показывалось облачко пыли, затем из-за деревьев появля-
лись несколько монгольских всадникоя, окружавших знатного начальника,
"даругу", или охранявших медленно выступавших верблюдов, навьюченных
мешками с зерном. Один из монголов отделялся от других, подлетал к Хаджи
Рахиму и кричал:
- Ты кто? Куда идешь?
Хаджи Рахим молча сдвигал свою шапку на затылок, и на его лбу показы-
валась прикрепленная к тонкому обручу золотая пластинка с изображением
летящего сокола. Тогда медленно опускалась поднятая рука с плетью, и
монгол, воскликнув: "Байартай! Урагш!", круто поворачивал коня и мчался
догонять свой отряд.
А дервиш, надвинув на лоб свою остроконечную шапку, снова шагал и за-
певал новую песню:
Шагай же вперед, мой черный Бекир, под пенье,
Туда, где душе скитаться живой опасно.
Довольно людей в постели своей скончалось,
Лишь трусам упасть на красный песок ужасно...
В пустынном месте из-за холма неожиданно вылетели четыре всадника и
остановились поперек тропы.
- Стойте! - закричал один из них, старик с глубокими морщинами на за-
горевшем до черноты лице.- Как твое имя?
- Довольство, простор и благополучие тебе! - ответил дервиш.- Почему
тебе нужно мое имя?
- Я узнал тебя! От меня не уйдешь! Ты был писцом у мусульманина Мах-
муд-Ялвача, постыдно продавшегося монголам. Ты помогал ему грабить народ
и за это сейчас испытаешь острое лезвие моего меча.
- В твоих словах две капли чистой истины, а все остальное мутный по-
ток черной лжи.
- Как лжи? - воскликнул яростно старик и вытащил из ножен кривую саб-
лю.
- Верно, что я был писцом у почтенного мусульманина Махмуд-Ялвача,
верно, что я достоин смерти и ее увижу, ибо кто сможет убежать от нее?
Но я никогда никого не грабил, а только записывал на длинных свитках
награбленное монголами и писал прошения всем обиженным, кто приходил к
Махмуд-Ялвачу с жалобами и просьбами заступиться.
- Если ты, дервиш, не хочешь потерять здесь же, на этом месте, твой
колпак вместе с головой,- продолжал кричать старик,- то ты сейчас же
последуешь за нами, и не пробуй убежать.
- Я всегда иду к тем, кто зовет меня,- сказал невозмутимо дервиш.- Но
ты мне не сказал твоего имени. На кого мне пожаловаться аллаху, если ты
завлечешь нас в пучину гибели?
- Прежде чем аллах тебя рассудит, тебя рассудит меч "черного джиги-
та",ответил один из всадников.- С нашим начальником тебе будет не до шу-
ток.
Всадники, свернув с дороги, направились прямо к северу, углубляясь в
раскаленные желтые пески. Редкая жесткая трава, кое-где кусты сквозисто-
го тамариска, торопливо разбегавшиеся ящерицы делали местность мрачной и
унылой. Туган шептал Хаджи Рахиму:
- Неужели пришел наш конец! Зачем только ты согласился на этот ненуж-
ный путь! Как тихо и счастливо мы жили в Самарканде!
- Не надо роптать раньше времени,- отвечал дервиш.- Сегодняшний день
еще не кончился, а будущее полно неожиданностей.
