только теперь увидел, что прежнего, который я носил на груди привязанным к
черному алмазу Венецианца, не существовало. Не существовало и самого черного
камня, а вместо него на тончайшей цепочке сверкал на моей груди крупный камень,
бросая радугу лучей, - электрический камень.
Очевидно, во время тайной беседы, объясняя мне мое поведение по отношению к
темным силам, Владыка-Глава снял с меня черный камень и надел мне на шею подарок
от себя. Мысленно поблагодарив его, я спрятал цветок на груди, благословил свое
новое вступление в жизнь и труд и посмотрел на всех своих товарищей,
возвращавшихся вместе со мной к новому служению людям.
Часть моих друзей уже поздоровалась с И. и стояла возле него, блистая свежестью,
мужеством и красотой. Часть еще ждала своей очереди, а в эту минуту перед И.
стоял Бронский, восторженно глядя на него и низко ему кланяясь.
Я с удивлением глядел на артиста. Что с ним сталось? Это, несомненно, он, и в то
же время - это никак не он. Это юноша, это Бронский двадцати, а не своих сорока
с лишним лет. Это красавец, похожий на слетевшего на землю ангелоподобного
труженика с сияющей башни лучей! Что с ним?..
Пока я раздумывал об этом, ко мне долетели слова И.:
- Перед новым рождением Вы стояли давно. Но надо было пройти весь путь бездны
человеческих страданий и ни разу не возроптать, как это сделали Вы, друг
Станислав, чтобы прийти к этому часу новой нашей встречи. Теперь уже никогда и
ни в чем не может быть двойственности в Вашем пути земного труда. В каждом
встречном и деле его Вы будете видеть и небо, и землю и, в свою очередь, будете
нести каждому в себе и небо, и землю в привет и во встречу, как и во взаимный
труд.
Сияющий юноша Бронский отошел, а к И. подходила Андреева, которой он тоже
протянул обе руки, ласково притягивая ее к себе, и сказал:
- Неизгладимое впечатление от слов Верховного Владыки мощи о двойственности
Вашего труда, друг, о двойственности Ваших действий на земле как результате не
вполне побежденной раздражительности опечалило Вас настолько, что даже в эту
минуту вновь начинаемой жизни и труда для людей в Ваших глазах стоят непролитые
слезы. Вы не забыли, дорогая, что всякая слеза - слеза только о себе. Забудьте с
этой минуты навсегда о себе и оставьте в этом дворе всякую память о своей
личности. Нет таких положений среди стихий Земли, где можно было бы сказать: "Я
достиг совершенства, мне можно теперь отдохнуть и постоять на месте". Всё вперед
движемся мы все, слуги Светлого Братства, и ни один из нас не может надеяться
быть безгрешным в своих трудах. Но чему надо научиться каждому слуге Бога - это
четкому, активному действию в постоянной ровной Радости. Из каких бы стран ни
возвращался слуга Светлого Братства вновь к труду среди людей, как бы высоки ни
были вибрации Света, воспринятые им в периоды своего усовершенствования, если он
будет вновь и вновь начинать свой труд с людьми опечаленным, все его в себе
носимое Сияние не будет путем мира и помощи людям; хотя только для них он живет,
только для них он трудится, и только их утешение составляет цель его жизни.
И. оставил руки Андреевой, поставил ее рядом с собой и обратился ко всем нам,
тесным кольцом окружившим его. В его голосе я теперь улавливал новые для меня
тона непобедимой воли, как и во всем его образе я видел теперь огромное сходство
с той мощной божественной фигурой Учителя пятого луча, которая так поразила меня
на вершине его башни.
- Друзья мои! Каждый из вас точно понимает, где он был, чему он учился, что он
вынес. Понимает и ощущает свое полное преображение и сознает свои новые,
гигантские силы для нового земного труда. Не мне вас учить, как и кого вам
благодарить за все знания, посланные вам Милосердием. Но мне, как старшему среди
вас, а потому и самому ответственному перед Жизнью за всех вас и ваш дальнейший
труд, предстоит принять и наставить вас в ваших первых шагах новой жизни.
Оставьте в ограде этого двора все то, что раньше казалось вам важным, как
бытовые условия в сношениях с людьми. Если вы что-то делали среди людей, что вам
было поручено и что вы считали священным и великим, то вы всегда думали:
"Насколько это полезно и просвещает дух людей?" Теперь же, трудясь с открытыми
глазами, то есть зная, что все проникает вселенную, что серый день человека есть
его движение в сосуществовании в сотрудничестве с Вечным, идите, легко выполняя
свои задачи, и не ждите появления сейчас же плодов вашей работы. Вы - новые
пахари; плоды созреют. Не о плодах труда заботьтесь, но о том, чтобы в вас
никогда не мелькнуло желание наград или похвал за вашу работу. Не ждите, что вас
встретят приветом, оценят и признают. Идите в Вечном Свете, чтобы ни на минуту
не разделиться с Ним в труде земли. Вы будете унижаемы и огорчаемы; будете
осмеяны и оклеветаны не раз; но для этих обстоятельств идите глухими и слепыми.
Им - нет отклика в ваших сердцах. Там живет только Радость-Действие, Она
встречает каждого, и Она же его провожает. Как встречает каждого
Радость-Действие ваших сердец? Всех одинаково по любви, и каждого иначе по
мудрости действий. Любовь, давшая вам знания, чтобы двинулись люди вперед, дала
вам и понимание, как приспособить все силы своего организма так, чтобы в каждой
встрече вы оберегали человека от возможности отрицания и раздражения. Полное
понимание, как провести встречу с одним или тысячей людей во всей силе доброты и
такта, - ваша первая обязанность, как только нога ваша перешагнет порог этого
двора. Воздадим славу и благодарность великим труженикам мощи и вернемся в
обычную жизнь. Мне не надо напоминать вам о молчании: каждый из вас получил свои
специальные наставления.
И. глубоко склонился перед запертой дверью лаборатории и коснулся рукой земли. Я
встал на колени, коснулся лбом и поцеловал священную для меня землю. Когда я
поднялся с колен и направил последний взгляд в седьмой и первый этажи священной
башни, я увидел там две фигуры Владык, благословлявшие меня широкие крестом.
Владыка-Учитель держал в руках тонкую палочку и на ней сияла маленькая
пятиконечная звезда. Владыка-Глава держал в руке булаву и на ней горел
треугольник, а внутри его трепетала большая золотая пятиконечная звезда.
То было последнее мое видение.
И. двинулся вперед, мы вышли за ним, прошли узкую галерею с цветами, точно мы
шли по ней вчера, вышли в оазис матери Анны, и... ни бреши, ни калитки в стене
Владык.
Как сон, мелькнуло это "вчера" во мне, оставив только в сердце и сознании
великое, действенное "сегодня" Любви.
Одна жизнь кончилась, мы шли за И. начинать другую, зная на опыте, что есть
только одна Вечная Жизнь.
Глава 30
Возвращение к жизни. Еще раз оазис Матери Анны и первое свидание с нею. Новые
аллеи и памятники нашей любви и благодарности на них. Закладка часовни "Звучащая
Радость"
Я шел впереди с И., давшим мне свою руку, и не мог видеть всех своих друзей, с
которыми провел год в лаборатории Владык, как сказал нам с Андреевой
Владыка-Глава.
Да, видеть их я не мог, но всем своим сознанием понимал, что внутреннее их
состояние такое же, как и мое. Мы точно вновь рождались для жизни: словно этот
год нашего обучения у Владык длился столетие и в эту минуту мы вступали в новую
жизнь, отделенные от нашего, сравнительно такого недавнего "вчера" в оазисе
матери Анны вековым периодом обучения. Не то чтобы в сердце моем не пела
радость. Нет, она, конечно, пела, даже гудела на все лады, и чувства горечи, что
пришлось покинуть обетованный край, где все насыщено вибрациями Божественной
Силы, нигде, ни в одной тайной складке мыслей не было.
Было только трудно приспособиться сейчас даже к этой жизни - светлой, чистой,
трудовой и радостной жизни оазиса. Каждый из нас, пропитанный и насквозь
пронзенный высочайшими эманациями, шедшими к нам от самих Владык мощи и через
них, не мог сразу гибко принять в себя излучений людей оазиса. И каждый понял,
насколько он стал восприимчив к невидимым вибрациям людей, как болезненно
чувствительны стали теперь нервы и как надо каждому из нас закалиться в своих
физических и духовных проводниках, чтобы иметь силу передать все полученное
людям и не остаться только хранителями - бесполезными и бездеятельными для
окружающих - тех великих истин, что были преподаны нам именно для роста и
счастья людей.
И., казалось, понимал наше состояние лучше нас самих. Держа меня за одну руку,
он дал мне в другую руку часть своего золотого пояса, велев шедшему за мной
Бронскому привязать к нему свой пояс и протянуть конец его следовавшему за ним
Игоро. Тот, привязав свой пояс, передал конец его шедшему за ним Ольденкотту, и
так далее. Последней шла теперь Наталья Владимировна, обронившая где-то пояс, и
ей протянул конец своего Грегор, шедший за Василионом.
Когда я взял в руки часть пояса И. и передал конец его Бронскому, я
почувствовал, что пояс гудит, напоминая гудение телеграфного провода. И. создал
нам защитную сеть, и я видел целый сонм невидимых помощников, плотной стеной
защищавших наши до крайности утонченные физические проводники, еще не получившие
должной степени закаленности для новой жизни на Земле и новой на ней
деятельности.
И. шел умышленно какими-то дальними, удлиненными дорожками, которых, мне
казалось, год назад и совсем не было, чтобы наша несколько болезненная
восприимчивость поулеглась. Он давал нам время, каждому по-своему, овладеть
собою и привести в повиновение свой организм, и для этого выбирал самый дальний
путь.
Теперь, идя за И., я отчетливо понял, что все дорожки, по которым мы сейчас шли,
были недавно обработанным куском пустыни. Зелень была хотя и мощная, но по
сравнению с могучими деревьями старого оазиса матери Анны эти деревья можно было
назвать ивовыми кустами.
Да и большой участок стены, хотя он и цвел, был много ниже, не так плотен, имел
сучки на своих стволах не черные, как старая стена, а ярко-розовые, что делало
молодую часть зеленой стены особенно красивой.
Когда мы подошли вплотную к новому участку стены, то увидели в ней широкие
ворота-арку. Войдя в них, мы попали на прелестный островок, окруженный широким
рвом с водой. На нем блистал совершенно очаровательный чистый белый домик из
пальмового дерева, красиво обвитый цветами. Всюду были разбиты клумбы. Мы попали
в море цветов, и мне, отвыкшему за это время от этого очарования земли, было не
только радостно: мне хотелось лечь в эти цветы, обнять их и благодарить всех
тех, кто трудился, обрабатывая мертвый песок, чтобы встретить нас таким ярким,
живым проявлением любви и красоты.
И. молча подводил нас к домику, и на пороге его первым человеческим существом,
приветствовавшим нас своими объятиями в оазисе, был Ясса.
Не надо было слов, чтобы понять радость свидания Яссы с нами, как и ему не нужны
были слова о нашем счастье видеть его. Но удивление, мое и всеобщее, вылилось
громким "Ах!", когда мы разглядели близко Яссу.
Ясса не только сиял радостью и миром, которые составляли его всегдашние
отличительные черты. Он сиял свежестью, молодостью и красотой, которые никогда
не были ему свойственны. И я, сохранивший в памяти тот образ Яссы, перед которым
я год назад горько рыдал, считая моего друга умершим, был особенно поражен и
обрадован. Ясса данного момента мог оспаривать у Бронского привилегии молодости
и свежести...
И. ввел нас в дом, указав каждому его комнату, сказал, что Ясса поможет нам
умыться, переодеться и позавтракать, велел нам отдохнуть и быть готовыми через
два часа, когда он за нами вернется и поведет нас к матери Анне.
Милый Ясса все так же усердно помог нам, мужчинам, своим массажем в воде, после
которого каждый из нас почувствовал себя много крепче. Одной Наталье
Владимировне пришлось справляться самой, но на этот раз не проявилось ни одного
намека на раздражение, как будто оно никогда не было ей свойственно.
Позавтракав молоком и хлебом, что после пищи Владык показалось нам тяжелым и
чрезмерно сытным, мы спешили разойтись по своим комнатам. Каждому хотелось
начать свое новое вхождение в труд и новое единение с людьми в полной
