Светлое Братство вам укажет.
Не я должен вас увлекать и не за мной должны вы идти, куда я вам укажу. Но ваша
звучащая радостью энергия Жизни должна двинуть вас, как стремительный поток
Любви, к людям. Самую простую доброту и доброжелательность должны вы им
принести. И где бы вы ни трудились для людей - всюду вы будете трудиться для
Жизни, в них живущей. А трудясь для Жизни, люди трудятся вне времени и
пространства, вне текущих обстоятельств и форм, чтя Ее, Вечную, во всем
временном.
Мужайтесь. Созревайте. Отдайте каждый себе отчет в том, насколько вы готовы
выйти из границ своего узкого царства мира и любви и понести их в шумные города
усталым, и беспокойным, растерянным людям".
На этом И. закончил свою речь. Вся аудитория, в тишине которой можно было
расслышать биение человеческих сердец, стоя внимала словам своего чудесного
друга. Лица восторженные вдохновенные, с блестевшими радостью глазами, казалось,
не видевшими ничего и никого, кроме светлого образа И. Он улыбнулся им на
прощание, быстро встал со своего кресла-кафедры, и только тогда, когда мы уже
вышли в тихую, ни одним листом не шелестевшую аллею парка, слушатели очнулись от
своего экстаза, и царившее за миг до этого молчание превратилось в оглушительную
бурю благодарственных приветов уже покинувшему зал оратору.
И. шел молча впереди нас, и только подойдя к дому, сказал:
- Все, кроме Василиона и Левушки, идите отдохнуть. Ночь минет быстро, на завтра
у каждого из вас много ответственного дела. Вы же переоденьтесь и ждите меня в
рабочих костюмах здесь, на крылечке, - обратился он к Василиону и ко мне,
стоявшим рядом.
Простившись с остальными товарищами, я быстро поднялся в свою комнату,
переоделся в рабочее платье и опустился на колени, моля Великую Мать помочь нам
собрать все мысли и силы, всю чистоту сердец и радости, ибо я чувствовал, что мы
приступим к работе самой ответственной - по обработке статуи. Когда я спустился
вниз, Василион был уже на крыльце. Я взглянул в его лицо, лицо безмятежно
чистого и доброго ребенка, где контрастом сияли огромные голубые глаза, напомнив
мне добрый, мудрый и торжественно прекрасный взгляд Франциска.
Как только мелькнула у меня эта ассоциация, я горячо призвал на помощь в
предстоявшем нам труде непреклонную Волю-Любовь этого человека.
- Это хорошо, Левушка, что ты призываешь к помощи сегодняшнего труда все самое
чистое, высокое и доброе, что знаешь на земле, - раздался голос И. - Все, что
делает на земле человек, - все он должен делать в защитной сети Светлого
Братства. Ученик, не только ступеней высоких, но и самых начальных, должен
начинать каждый свой труд в выстроенной им защитной сети милосердия, - продолжал
И., идя между мной и Василионом по направлению к заводу. - Чем выше этап
освобожденности человека, тем шире, мощнее и грандиознее та защитная сеть,
которую он строит. И чем выше самоотвержение и бесстрашие ученика, чем меньше у
него личных нужд, тем шире и ярче сверкает его защитная сеть, и он может покрыть
ею не только себя одного, но столько людей, сколько дала его освобожденность
возможности растянуться и сверкать его сети. Есть чрезвычайно мощные, великие
Братья-Светоносцы среди членов Светлого Братства. И их защитная сеть может
покрыть и защитить любого ученика в любом месте. Почему же так много учеников
оступаются и не могут быть спасены от своего падения? Потому что сеть зажжется
горящим огнем только тогда, когда огонь этот - великий огонь Света Любви - может
проникнуть в сердце ученика и извлечь оттуда чистую, гармоничную, творческую
искру, имеющую силу слиться с творческим трудом того Великого Брата, что
простирает к нему руку помощи. Все - в человеке. Ничто в духовном мире не может
быть достигнуто пассивным, инертным молением. Только активная, творческая жизнь
сердца человека может привлечь к себе высокий дух близкого или далекого - по
расстоянию - помощника и включиться усилием радости в счастье сотрудничества со
Светлым Братством.
Мы подошли к уже знакомому нам сравнительно маленькому сараю, где были сложены
материалы для часовни.
- Соберите все свою радость жить это мгновение, - продолжал И., опускаясь на
колени перед широкими воротами сарая, - и молитесь вместе со мной; просите
Великую Мать включить нас в сеть Ее труда. Все свое внимание перелейте в мощь
чистоты сердца, ибо ничего человеку, строителю на земле, не нужно в такой мере,
как его чистота и самоотвержение. Не однажды слышали вы, что ни благодарности за
свои самоотреченные труды, ни признания вас достойными тех знаний, что вы
принесете на Землю как новые откровения человечеству, вы от этого видимого
человечества не получите. Но каждый из вас уже не раз получал признание от
невидимого светлого человечества, получал ободрение и признание своей верности и
труду в избранном вами пути служения Свету. Любовь и мир в ваших сердцах теперь
уже не пассивная мысль: "Надо нести всюду мир", - а активная, живая любовь
сердца, знающего силу, действенную мощь Мысли-Любви. Соберите же огонь этой
Мысли-Любви в одну волю: включиться в сотрудники Великой Матери в этой работе
постройки Ее часовни. Не место, прекрасно убранное, художественное по своей
гармонии линий и форм, где бы каждый подошедший получал успокоение, надо нам
оставить в оазисе, но таким благородством и чистотой духа, такой активной
любовью и верностью насытить каждый возлагаемый камень, чтобы сердце подошедшего
к часовне оживало для новой работы, чтобы досада и разочарования, с которыми он
подходил к месту Света, показались ему не горем, а суетою и чтобы он понял,
какое ничтожное место они должны занимать в его собственном духовном царстве,
чтобы Звучащая Радость охватила его всего и включила в Свои вибрации, окрылив,
подняв его очи духа от временной формы к Вечному. Если мольба ваша о людях будет
искренна, если активна будет любовь ваших сердец, если, созидая, вы будете
помнить одну цель: воздвигнуть чистое место, чтобы Чистота могла проявить Себя
здесь, - вы увидите знак Вечности. Он засияет над нашей часовней, когда мы будем
водружать статую, под которую ты, Левушка, положишь все, что приказано тебе.
И. умолк. Мгновения текли, но сколько прошло времени, я не знал. Я прижал к
груди мой камень и цветок Великой Матери; я отошел от всякой формы; забыл все
личное; я был только Мыслью-Любовью. Все силы духа я собрал на одной мысли:
Жизнь должен почувствовать в себе каждый, кто подойдет к часовне. Жизнь -
радостное творчество - должен понять каждый, у часовни молящийся, и уйти с
твердым решением: немедленно ввести в дело дня доброту и мир.
Когда я очнулся от своей мольбы - причем мне казалось, что все тело мое, все
внутри меня гудит от мощной радости, от счастья и неизъяснимого покоя, - я
увидел светящуюся фигуру И. и рядом с ним, тоже сиявшего, Василиона открывающими
ворота сарая.
Мигом подбежав к ним, я распахнул тяжелые ворота, и никогда еще моя голиафова
сила не казалась мне таким счастьем, такой радостью и легкостью жить. Не давая
опомниться моим спутникам, я как-то сам понимал, какие и откуда тяжелые плиты
снимать, как устроить временный пьедестал для статуи, чтобы И. и Василион могли
над нею работать.
Видя, что я не нуждаюсь в указаниях и что физическая помощь мне не нужна для
этой тяжелой работы, И. улыбнулся и погрузился в разбор тех красок и
инструментов, что принес в своем ящике Василион. Опять-таки не знаю, сколько
времени длилась моя работа, но знаю, что, когда у меня все было готово и я
водрузил статую на прочный пьедестал и устроил вокруг нее удобный и не менее
прочный помост, у И. и Василиона тоже все было готово; и они, встав со мною
рядом на помост, помогли мне снять со статуи тяжелый чехол-покрывало.
Боже мой, какое дивное зрелище представляла фигура Великой Матери среди глыб
мутно сверкавшего стекла! Луна, высоко взошедшая в эту минуту, залила светом всю
статую, и она казалась живой и воздушной, озаряя улыбкой все вокруг.
О, Раданда, Раданда, слышишь ли ты меня? - воскликнул И. - Никогда и ничего
прекраснее не создавали твои руки, и, если этим ты закончишь свой труд на Земле
на этот раз, благословен путь твой, великий старец! Благословенна любовь твоя к
людям, в которых ты никогда не видел ничего, кроме Единого, на которых ты
никогда не имел в сердце досады, но нес им оправдание и мир. Да идут же они за
тобою, да исполнится твоя мера вещей и Радость Звучащая да примет тебя в Свои
объятия! Благослови нас, чистое сердце, чистая любовь, закончить твой труд, как
нам указано. Да будет нам твое смирение живым примером труда и любви.
И. умолк, и я увидел у ног статуи воздушную фигуру кроткого старца с его
незабвенной улыбкой на изрезанном морщинами сухоньком лице, благословлявшего нас
пятиконечной звездой, сиявшей в его руке.
Все мы глубоко поклонились Раданде, и когда я поднял голову, его уже не было у
ног статуи.
До самого рассвета работали И. и Василион, придавая статуе те краски и блеск,
которые были на ней в часовне Раданды. Но она еще не переливалась тем
несравненным жемчужным сиянием белого и розового, каким там поражала взор.
- Довольно на сегодня, уже светает. Надо немного отдохнуть, чтобы выйти свежими
на работу со всеми, - сказал И.
Мне хотелось возразить, что я нисколько не устал, хотелось просить разрешения
остаться здесь; но я уже знал, что всякое, самое маленькое, отступление от
указаний Учителя всегда ведет не вперед, а назад, так как в нем всегда живет
личный элемент.
Быстро закрыв вновь чехлом статую, мы все привели в прежний порядок и еще
быстрее, мне показалось, очутились в домике, где, молча простясь, разошлись по
комнатам.
Проснулся я от сильного потряхивания Яссы, который, смеясь, говорил:
- Да что же это, наконец, Левушка? Водой мне тебя поднимать? Третий раз бужу - и
все засыпаешь. Ведь И. сейчас сойдет, все уже в сборе на крыльце, а ты еще
спишь!
Ясса прекрасно знал, чем меня припугнуть. Осрамиться перед И. я не мог и думать,
да и не понимал сам, почему так на этот раз разоспался. До некоторой степени я
все же проштрафился, так как вышел на крыльцо одновременно с И., взглянувшим на
меня веселыми, юмористически сверкавшими глазами. "Ты ведь нисколько не был
утомлен и не нуждался в отдыхе", - казалось, так и говорили эти ласковые глаза.
День протек в упорной и усиленной работе, и Грегору выпало труда больше других,
так как все мы были в строительной работе куда как неопытны и только наше
усердие и полное внимание помогали нам выполнять задаваемые архитектурные уроки.
Много дней протекло в усиленных работах. Звуки ударов молота, лопат, пилы,
шуршание ног верблюдов и осликов по песку стали обычными для аллей нового парка,
как и постоянное движение по ним людей и тележек с землей и материалами. Но
никого не утомлял тяжелый труд. Смех и шутки звонких молодых голосов сливались с
общим шумом строительной жизни, и сердца всех работавших нетерпеливо ждали одной
минуты: речи И. вечером в новом зале.
Но не одни жители оазиса ждали с нетерпением его бесед. Все мы получали от них
огромную помощь. Казалось, каждый вечер И. затрагивает все более глубокую тему,
в которой каждый из нас, также идущий в новую жизнь, как жители оазиса, имел
много раз случай проверить свою собственную готовность к предстоящим задачам.
Не раз казалось мне, что тот или иной вопрос решен для меня бесповоротно, не
может вызвать никаких сомнений или колебаний. И вот какое-то слово И. освещало
по-новому весь вопрос. И я видел, что где-то в таинственном уголке сердца
дремлет укрывшаяся искорка личного чувства.
Дни текли, работы подвигались. Настала, наконец, великая минута, когда готовую,
сиявшую всей радугой красок жемчуга и перламутра статую Великой Матери надо было
водрузить на место.
Задолго до рассвета властный голос И. разбудил меня, приказав надеть свежее
белое платье, данный мне им золотой пояс и собрать все сокровища, что подарили
мне Дартан, Раданда и Мория, и спуститься тихонько вниз, никого не разбудив.
Я прижал драгоценный камень Венецианца и цветок Великой Матери, с которыми
