достоинстве.
В действительности эта история была не такой цельной, хотя
закончилась именно так, но, как все в жизни, была сложнее уже
хотя бы потому, что происходила не одна игра, а несколько и
злоба немцев поднималась от матча к матчу.
В оккупации динамовцы оказались не потому, что не могли
выехать, а они были в Красной Армии и попали в плен. Большая
часть их стала работать на Первом хлебозаводе грузчиками, и
сперва из них составили команду хлебозавода.
В Киеве был немецкий стадион, куда киевлянам доступа не
было. Но действительно 12 июля 1942 года по городу были
расклеены афиши:
+------------------------------------------------------------+
| ОТКРЫТИЕ УКРАИНСКОГО СТАДИОНА |
| Сегодня в 16 часов открывается Украинский стадион (Б.|
|Васильковская, 51, вход с Прозоровской). |
| Программа открытия такая: гимнастика, бокс, легкая|
|атлетика и самый интересный номер программы -- футбольный|
|матч (в 17 час. 30 мин.) |
+------------------------------------------------------------+
("Новое украинское слово", 12 июля 1942 г. )
Действительно, в этом матче была побеждена команда какой-то
немецкой воинской части, это немцам не понравилось, но никаких
эксцессов не произошло. Просто немцы, рассердясь, выставили на
следующий матч, 17 июля, более сильную воинскую команду "PGS".
Она была разгромлена, буквально разгромлена "Стартом" со
счетом 6:0.
Бесподобен отчет об этом матче в газете:
+------------------------------------------------------------+
| "...Но выигрыш этот уж никак нельзя признать достижением|
|футболистов "Старта". Немецкая команда состоит из отдельных|
|довольно сильных футболистов, но командой в полном понимании|
|этого слова назвать ее нельзя. И в этом нет ничего|
|удивительного, ибо она состоит из футболистов, которые|
|случайно попали в часть, за которую они играют. Также|
|ощущается недостаток нужной тренировки, без которой никакая,|
|даже наисильнейшая команда не сможет ничего сделать. Команда|
|"Старт", как это всем хорошо известно, в основном состоит из|
|футболистов бывшей команды мастеров "Динамо", поэтому и|
|требовать от них следует значительно большего, нежели то,|
|что они дали в этом матче". |
+------------------------------------------------------------+
(Там же, 18 июля 1042 г.)
Плохо скрытое раздражение и извинения перед немцами,
звучащие в каждой строчке этой заметки, были только началом
трагедии.
19 июля, в воскресенье, состоялся матч между "Стартом" и
мадьярской командой "MSG. Wal". Счет 5: 1 в пользу "Старта".
Из отчета об этом матче:
+------------------------------------------------------------+
| "...Несмотря на общий счет матча, можно считать, что сила|
|обеих команд почти одинакова". |
+------------------------------------------------------------+
("Новое украинское слово", 24 июля 1942 г.)
Венгры предложили матч-реванш, и он состоялся 26 июля. Счет
3:2 в пользу "Старта". Вот-вот, кажется, его уже сломят -- и
немцы получат удовольствие.
И вот на 6 августа назначается встреча "Старта" с "самой
сильной", "сильнейшей", "всегда только побеждающей" немецкой
командой "Flakelf". Газета авансом просто захлебывалась,
расписывая эту команду, приводила баснословное соотношение
забитых и пропущенных ею до сих пор мячей и тому подобное. На
этом-то матче и произошел разгром, вошедший в легенду. Отчета
о нем газета не поместила.
Однако футболисты еще не были арестованы. Маленькое
объявление 9 августа в "Новом украинском слове":
+------------------------------------------------------------+
| "Сегодня на стадионе "Зенит" в 5 час. вечера состоится|
|вторая товарищеская встреча лучших футбольных команд города|
|"Flakelf" и хлебозавода № 1 "Старт". |
+------------------------------------------------------------+
"Старту" предоставлялась последняя возможность. Он
разгромил немцев в этом матче, а 16 августа со счетом 8: 0
победил украинскую националистическую команду "Рух". Только
после этого футболисты были отправлены в Бабий Яр.
Это было время, когда шла напряженная битва на Дону и немцы
выходили на подступы к Сталинграду.
ОТ АВТОРА
НАПОМИНАНИЕ. Вот вы читаете эти истории. Может быть, где-то
спокойно пробегаете глазами, может быть, где-то (моя вина)
скучаете, в общем, "беллетристика есть беллетристика". Но я
упрямо и еще раз хочу напомнить, что здесь нет беллетристики.
ВСЕ ЭТО БЫЛО. Ничего не придумано, ничего не преувеличено.
Наоборот, я даже кое-что опускаю, например, некоторые
подробности убийств... Все, что я рассказываю, было на самом
деле, было с живыми людьми, и ни малейшего литературного
домысла в этой книге нет.
Есть тенденция. Разумеется, я пишу тенденциозно, потому что
даже при всем стремлении быть объективными мы не быть
тенденциозными не можем.
Моя тенденция -- в ненависти. К фашизму во всех его
проявлениях. Но независимо от этой тенденции за абсолютную
достоверность всего рассказанного я полностью отвечаю, как
живой свидетель.
И вот, ребята рождения сороковых годов и дальше, я
признаюсь вам, не боясь показаться сентиментальным, что порой
изумленно смотрю на мир и думаю:
"Какое счастье, подумать только, что нынче по улицам можно
ходить, когда тебе захочется, хоть в час ночи, хоть в четыре!"
Можно до одури слушать радиоприемник или завести голубей.
Досадно разбуженный среди ночи мотором, сонно злишься: "Сосед
с пьянки на такси приехал" -- и переворачиваешься на другой
бок. Не люблю ночного воя самолетов; как загудит, кажется, всю
душу выворачивает, но тут же говоришь себе: "Спокойно, это же
свои, это не то". А утром приходят газеты, в которых пишется о
войнах в далеких южных и восточных странах... Говорят, мы не
замечаем здоровья, пока оно есть, плачем, только его потеряв.
Смотрю изумленно на этот изменчиво благополучный мир.
БАБИЙ ЯР. СИСТЕМА
Давыдов был арестован очень просто и буднично.
Он шел по улице, встретил товарища, Жору Пузенко, с которым
учился, занимался в спортивной секции, вместе к девчонкам
ходили. Разговорились, Жора улыбнулся:
-- Что это ты, Володька, по улицам ходишь? А ну-ка, пойдем.
-- Куда?
-- Пойдем-пойдем...
-- Да ты что?
Жора все улыбался.
-- Пойдешь или нет? Могу документы показать.
Он вынул документы следователя полиции, переложил из
кармана в карман пистолет, продемонстрировал его как бы
нечаянно.
День был хороший, солнечный, улица была полна прохожих,
немцев. Двинулись. Давыдов тихо спросил:
-- Тебе не стыдно?
-- Нет, -- пожал Пузенко плечом. -- Я за это деньги
получаю.
Так мило и спокойно они пришли в гестапо, на Владимирской
улице, дом 33. Дом этот находится недалеко от площади Богдана
Хмельницкого, почти напротив Софийского собора, он сразу
бросается в глаза, огромный, темно-серый, но кажущийся почти
черным из-за контраста с соседними домами. С колоннами и
портиком, он, как гигантский комод, воз вышается над пропахшей
пылью веков Владимирской. Его строили до революции для
губернской земской управы, но не закончили, и при Советской
власти в нем стал Дворец труда. Потом в доме помещался один из
народных комиссариатов Украинской ССР до самого отступления в
1941 году. Теперь его заняло гестапо. За величественным
фасадом находились отлично оборудованные следовательские
кабинеты, а во дворе, скрытая от любопытных глаз, -- каменная
тюрьма, соединенная с главным зданием переходами.
Давыдов был рядовым в 37-й армии, он попал в плен у деревни
Борщи, прошел Дарницкий лагерь и несколько других и бежал под
Житомиром. У него в Киеве был знакомый врач, связанный с
партизанами в Иванковском районе, куда он отправлял
медикаменты, Давыдов должен был отправиться с медикаментами в
Иванков, когда произошел этот нелепый арест.
Осталось неизвестным, что и откуда знал Пузенко, но
Давыдова поместили в самую страшную, так называемую
"жидовскую" камеру, как селедками набитую людьми, ожидавшими
отправки в Бабий Яр. Давыдов понял, что дело его почти
безнадежно.
Его вызвали на допрос и потребовали рассказать, что он
знает о партизанах, а также правда ли, что он еврей.
Давыдов стал кричать, что никакой он не еврей и никакой не
партизан, а Пузенко сводит с ним личные счеты. Его провели на
комиссию, где немецкие врачи обследовали его на предмет
еврейских признаков, но дали отрицательное заключение. Тем не
менее его отвели обратно в ту страшную камеру, потому что
выпускать оттуда было не принято. Это как конвейер; попал --
катись, обратного хода нет.
Людей из камеры уводили, и они не возвращались, а Давыдов
все сидел. Наконец, когда осталось десять человек, их вывели
во двор, где стояла машина, которую они сразу узнали.
Это была одна из душегубок, известных всему Киеву,
"газенваген", как называли ее немцы. Она представляла собой
что-то вроде нынешних автомобилей-холодильников. Кузов был без
окон, обшит доской-вагонкой, покрашен в темный цвет, сзади
имелась двустворчатая герметическая дверь, внутри кузов был
выстелен железом, на полу -- съемная решетка. Десять мужчин
разместились просторно, и к ним подсоединили еще девушку,
очень красивую еврейку из Польши.
Они все стали на решетку, держась за стены, двери за ними
закрыли и так, в полной темноте, куда-то повезли.
Давыдов понимал, что сейчас они приедут в Бабий Яр, но не
увидят его, потому что через отверстие у кабины водителя будет
пущен газ.
Смертники не разговаривали, а ждали лишь этого момента,
чтобы попрощаться.
Но машина все ехала, качалась, приостанавливалась,
трогалась и вот, кажется, совсем остановилась. Залязгала
дверь, из нее брызнул свет -- и голос:
-- Выходи!
Они торопливо, глотая воздух, вышли, по привычке стали в
ряд. Вокруг были колючие заграждения, вышки, разные строения.
Эсэсовцы и полиция.
Подошел здоровый, ладно сложенный русский парень в папахе,
в галифе и блестящих сапогах (потом узнали, что это бригадир
Владимир Быстров), в руках у него была палка, и он с размаху
ударил каждого по голове:
-- Это вам посвящение! Слушай команду. На зарядку шагом
марш! Бегом!.. Стой!.. Кругом!.. Ложись!.. Встать!.. Гусиным
шагом марш!.. Рыбьим шагом!..
Полицейские бросились на заключенных, посыпались удары
палками, сапогами, крик и ругань. Оказалось, что "гусиным
шагом" -- это надо идти на корточках, вытянув руки вперед, а
"рыбьим" -- ползти на животе, извиваясь, заложив руки за
спину. (Узнали также потом, что такая зарядка делалась для
всех новичков, чтобы их ошарашить; били на совесть, палки
ломались на спинах, охрана вырезала новые.)
Доползли до огороженного пространства внутри лагеря, там
опять выстроились, и сотник по фамилии Курибко прочитал
следующую мораль:
-- Вот. Знайте, куда вы попали. Это Бабий Яр. Разница между
курортом и лагерем ясна? Размещаетесь по землянкам, будете
работать. Кто будет работать плохо, нарушит режим или
попытается бежать, пусть пеняет на себя.
Девушку отделили и отправили на женскую половину лагеря,
мужчин повели в землянку.
Землянки тянулись в два ряда: обычные землянки,
бригадирская, "жидовская", "больничная". Та, в которую привели
Давыдова, была обыкновенным блиндажом без окон, с единственной
дверью и рядами двухэтажных нар; пол был земляной, в дальнем
