примерно из 20 волков, жила зимой за счет лосей, причем, как выяснилось,
исключительно за счет ослабевших животных. Волки останавливают каждого
лося, до которого могут добраться, но вовсе не стараются его разорвать,
а тотчас прекращают свое нападение, если тот начинает защищаться энер-
гично и мощно. Если же они находят лося, который ослаблен паразитами,
инфекцией или, как это часто у жвачных, зубной фистулой, - тут они сразу
замечают, что есть надежда поживиться. В этом случае все члены стаи
вдруг собираются вместе и рассыпаются во взаимных церемониях: толкают
друг друга мордами, виляют хвостами - короче, ведут себя друг с другом,
как наши собаки, когда мы собираемся с ними гулять. Эта общая "нос-к-но-
су-конференция" (так она называется по-английски), безо всяких сомнений,
означает соглашение, что на обнаруженную только что жертву будет устрое-
на вполне серьезная охота. Как здесь не вспомнить танец воинов масаи,
которые ритуальной пляской поднимают себе дух перед охотой на льва!
Выразительные движения социальной покорности, которые развились из
дамского приглашения к соитию, обнаруживаются у обезьян, особенно у па-
вианов. Ритуальный поворот задней части тела, которая зачастую роскошно,
совершенно фантастически окрашена для оптического подчеркивания этой це-
ремонии, в современной своей форме у павианов едва ли имеет что-либо об-
щее с сексуальностью и сексуальной мотивацией. Он означает лишь то, что
обезьяна, производящая этот ритуал, признает более высокий ранг той, ко-
торой он адресован" Уже совсем крошечные обезьянки прилежно выполняют
этот обычай без какого-либо наставления. У Катарины Хейнрот была самка
павиана Пия, которая росла среди людей почти с самого рождения, - так
она, когда ее выпускали в незнакомую комнату, торжественно исполняла це-
ремонию "подставления попки" перед каждым стулом. Очевидно, стулья вну-
шали ей страх. Самцы павианов обращаются с самками властно и грубо, и
хотя - согласно полевым наблюдениям Уошбэрна и Деворе - на свободе это
обращение не так жестоко, как можно предположить по их поведению в нево-
ле, оно разительно отличается от церемонной учтивости псовых и гусей.
Поэтому понятно, что у этих обезьян легко отождествляются значения "Я -
твоя самка" и "Я - твой раб". Происхождение символики этого примеча-
тельного жеста проявляется и в том, каким именно образом адресат заявля-
ет, что принял его к сведению. Я видел однажды в Берлинском зоопарке,
как два сильных старых самца-гамадрила на какое-то мгновение схватились
в серьезной драке. В следующий миг один из них бежал, а победитель гнал-
ся за ним, пока наконец не загнал в угол, - у побежденного не осталось
другого выхода, кроме жеста смирения. В ответ победитель тотчас отвер-
нулся и гордо, на вытянутых лапах, пошел прочь.
Тогда побежденный, вереща, догнал его и начал простотаки назойливо
преследовать своей подставленной задницей, до тех пор пока сильнейший не
"принял к сведению" его покорность: с довольно скучающей миной оседлал
его и проделал несколько небрежных копулятивных движений. Только после
этого побежденный успокоился, очевидно убежденный, что его мятеж был
прощен.
Среди различных - и происходящих из различных источников - церемоний
умиротворения нам осталось рассмотреть еще те, которые, по-моему, явля-
ются важнейшими для нашей темы. А именно - ритуалы умиротворения или
приветствия, уже упоминавшиеся вкратце, которые произошли в результате
переориентации атакующих движений. Они отличаются от всех до сих пор
описанных церемоний умиротворения тем, что не затормаживают агресссию,
но отводят ее от определенных сородичей и направляют на других. Я уже
говорил, что это переориентирование агрессивного поведения является од-
ним из гениальнейших изобретений эволюции, но это еще не все. Везде, где
наблюдается переориентированный ритуал умиротворения, церемония связана
с индивидуальностью партнеров, принимающих в ней участие. Агрессия неко-
его определенного существа отводится от второго, тоже опреде-
ленного, в то время как ее разрядка на всех остальных сородичей, ос-
тающихся анонимными, не подвергается торможению. Так возникает различие
между другом и всеми остальными, и в мире впервые появляется личная
связь отдельных индивидов. Когда мне возражают, что животное - это не
личность, то я отвечаю, что личность начинается именно там, где каждое
из двух существ играет в жизни другого существа такую роль, которую не
может сразу взять на себя ни один из остальных сородичей. Другими слова-
ми, личность начинается там, где впервые возникает личная дружба.
По своему происхождению и по своей первоначальной функции личные узы
относятся к тормозящим агрессию, умиротворяющим механизмам поведения, и
поэтому их следовало бы отнести в главу о поведении, аналогичном мо-
ральному. Однако они создают настолько необходимый фундамент для постро-
ения человеческого общества и настолько важны для темы этой книги, что о
них нужно говорить особо. Но той главе придется предпослать еще три, по-
тому что, только зная другие возможные формы совместной жизни, при кото-
рых личная дружба и любовь не играют никакой роли, можно в полной мере
оценить их значение для организации человеческого общества. Итак, я опи-
шу сначала анонимную стаю, затем бездушное объединение у кваквы и, нако-
нец, вызывающую равно и уважение, и отвращение общественную организацию
крыс, - и лишь после этого обращусь к естественной истории тех связей,
которые всего прекраснее и прочнее на нашей Земле.
8. АНОНИМНАЯ СТАЯ
Осилить массу можно только массой
Гете
Первая из трех форм сообщества, которые мы хотим сравнить с единени-
ем, построенном на личной дружбе и любви, - пожалуй, в качестве древнего
и мрачного фона, - это так называемая анонимная стая. Это самая частая
и, несомненно, самая примитивная форма сообщества, которая обнаруживает-
ся уже у многих беспозвоночных, например у каракатиц и у насекомых. Од-
нако это вовсе не значит, что она не встречается у высших животных; даже
люди при определенных, подлинно страшных обстоятельствах могут впасть в
состояние анонимной стаи, "отступить в нее", как бывает при панике.
Термином "стая" мы обозначаем не любые случайные скопления отдельных
существ одного и того же вида, которые возникают, скажем, когда множест-
во мух или коршунов собираются на падали, либо когда на каком-нибудь
особенно благоприятном участке приливной зоны образуются сплошные скоп-
ления улиток или актиний. Понятие стаи определятся тем, что отдельные
особи некоторого вида реагируют друг на друга сближением, а значит, их
удерживают вместе какие-то поведенческие акты, которые одно или нес-
колько отдельных существ вызывают у других таких же. Поэтому для стаи
характерно, что множество существ, тесно сомкнувшись, движутся в одном
направлении.
Сплоченность анонимной стаи вызывает ряд вопросов физиологии поведе-
ния. Они касаются не только функционирования органов чувств и нервной
системы, создающих взаимопритяжение, "позитивный таксис", но - прежде
всего - и высокой избирательности этих реакций.
Когда стадное существо любой ценой стремится быть в непосредственной
близости ко множеству себе подобных и лишь в исключительных, крайних
случаях удовлетворяется в качестве эрзац-объектов животными другого вида
- это требует объяснения. Такое стремление может быть врожденным, как,
например, у многих уток, которые избирательно реагируют на цвет оперения
своего вида и летят следом; оно может зависеть и от индивидуального обу-
чения.
Мы не сможем ответить на многие "Почему? ", возникающие в связи с
объединением анонимной стаи, до тех пор, пока не решим проблему "Зачем?
", в том смысле, в каком рассматривали ее в начале книги. При постановке
этого вопроса мы сталкиваемся с парадоксом: так легко оказалось найти
вполне убедительный ответ на бессмысленный с виду вопрос, для чего может
быть полезна "вредная" агрессия, о значении которой для сохранения вида
мы знаем уже из 3-й главы; но, странным образом, очень трудно сказать,
для чего нужно объединение в громадные анонимные стаи, какие бывают у
рыб, птиц и многих млекопитающих. Мы слишком привыкли видеть эти сообще-
ства; а поскольку мы сами тоже социальные существа - нам слишком легко
представить себе, что одинокая сельдь, одинокий скворец или бизон не мо-
гут чувствовать себя благополучно. Поэтому вопрос "Зачем?" просто не
приходит в голову. Однако правомочность такого вопроса тотчас становится
ясной, едва мы присмотримся к очевидным недостаткам крупных стай:
большому количеству животных трудно найти корм, спрятаться невозможно (а
эту возможность естественный отбор в других случаях оценивает очень вы-
соко), возрастает подверженность паразитам, и т.д., и т.п.
Легко предположить, что одна сельдь, плывущая в океане сама по себе,
или один вьюрок, самостоятельно улетающий по осени в свои скитания, или
один лемминг, пытающийся в одиночку найти угодья побогаче при угрозе го-
лода, - они имели бы лучшие шансы на выживание. Плотные стаи, в которых
держатся эти животные, просто-таки провоцируют их эксплуатацию "хищника-
ми одного удара", вплоть до "Германского акционерного общества рыбо-
ловства в Северном море". Мы знаем, что инстинкт, собирающий животных,
обладает огромной силой, и что притягивающее действие, которое оказывает
стая на отдельных животных и небольшие их группы, возрастает с размером
стаи, причем вероятно даже в геометрической прогрессии. В результате у
многих животных, как например у вьюрков, может возникнуть смертельный
порочный круг. Если под влиянием случайных внешних обстоятельств - нап-
ример, чрезвычайно обильный урожай буковых орешков в определенном райо-
не, - зимнее скопление этих птиц значительно, на порядок, превысит обыч-
ную величину, то их лавина перерастает экологически допустимые пределы,
и птицы массами гибнут от голода. Я имел возможность наблюдать такое ги-
гантское скопление зимой 1951 года близ Турензее в Швейцарии. Под де-
ревьями, на которых спали птицы, каждый день лежало много-много трупи-
ков; несколько выборочных проб с помощью вскрытия однозначно указали на
голодную смерть.
Я полагаю, будет вполне естественно, если из явных и крупных недос-
татков, присущих жизни в больших стаях, мы извлечем тот вывод, что в ка-
ком-то другом отношении такая жизнь должна иметь какие-то преимущества,
которые не только спорят с этими недостатками, но и превышают их - нас-
только, что селекционное давление выпестовало сложные поведенческие ме-
ханизмы образования стаи.
Если стадные животные хотя бы в малейшей степени вооружены - как,
скажем, галки, мелкие жвачные или маленькие обезьяны, - то легко понять,
что для них единство - это сила. Отражение хищника или защита схваченно-
го им члена стаи даже не обязательно должны быть успешными, чтобы иметь
видосохраняющую ценность. Если социальная защитная реакция галок и не
приводит к спасению галки, попавшей в когти ястреба, а лишь докучает
ястребу настолько, что он начинает охотиться на галок чуть-чуть менее
охотно, чем, скажем, на сорок, - этого уже достаточно, чтобы защита то-
варища приобрела весьма существенную роль. То же относится к "запугива-
нию", с которым преследует хищника самец косули, или к яростным воплям,
с какими преследуют тигра или леопарда многие обезьянки, прыгая по кро-
нам деревьев на безопасной высоте и стараясь подействовать тому на нер-
вы.
Из таких же начал путем вполне понятных постепенных переходов разви-
лись тяжеловооруженные боевые порядки буйволов, павианов и других мирных
героев, перед оборонной мощью которых пасуют и самые страшные хищники.
Но какие преимущества приносит тесная сплоченность стаи безоружным -
сельди и прочей косяковой рыбешке, мелким птахам, полчищами совершающим
