Загадка металлического корабля все еще призывала юнгу откуда-то с
задворок сознания, но слишком уж свеж был другой опыт, слишком живы
припоминаемые образы.
Капитан, как обычно, читал Символ Веры:
"В начале была Спора, и Спора была одна". (А команда: "Слава
Споре!")
"Потом был свет, и свет был хорош. О да, хорош для Споры и
Первенцев Споры".
("Слава им!")
"Но свет стал злым во дни Вторых Отпрысков Споры".
("Горе им!")
"Но свет отверг их. О да, изгнаны они были - изгнаны во тьму, в
Великую Бездну".
("Помилуй изгнанников в Великой Бездне!")
Томми повторял вместе со всеми, лелея в то же время еретические
мысли. Никакого зла в свете не было; они до сих пор жили, пользуясь им.
А на самом деле скорее всего получалось так - и сам Капитан допускал
такую мысль на своих уроках истории и естественных наук: далекие
предки, возросшие в пылающем сердце Галактики, слишком уж
усовершенствовались ради своего же блага.
Они все больше и больше приспосабливались извлекать энергию из
звездного света, из металлов и других элементов, попадавшихся в
космосе; и в конце концов волей-неволей стали поглощать больше, чем
могли усвоить. Поздние поколения постепенно и естественно переселились
из района с интенсивным излучением в "Великую Бездну" - Вселенную
разбросанных далеко друг от друга звезд. А совершенствование неизбежно
продолжалось; в то время как уровень доступной энергии падал, средства
ее поглощения становились все более эффективными.
Теперь они уже не могли не только вернуться на родину, но даже
приближаться к попутным звездам на расстояние планетных орбит. А
значит, планеты и сами звезды стали для них объектами благоговейного
страха. Понятное дело. Но почему нужно снова и снова следовать глупому
ритуалу со всякими там "изгнанниками" и "злом", придуманному каким-
нибудь невежественным и суеверным предком?
Капитан заканчивал:
"Спаси нас от Смерти, что таится в Великой Бездне..."
("Медленной Смерти, что таится в Великой Бездне!")
"И храни души наши чистыми..."
("Чистыми, как свет во времена Споры, будь Она Благословенна!")
"И сделай прямыми пути наши..."
("Прямыми, как лучи света, братья!")
"Чтобы снова мы встретились с потерянными братьями в День
Воссоединения".
("Приблизь тот День!")
Затем все умолкли - тишина нарастала, пока не сделалась подобна
безмолвию космоса. Наконец Капитан заговорил вновь - прозвучали слова
приговора и в заключение:
- Пусть его высекут!
Томми напрягся, лихорадочно утолщая кожу и сжимаясь до
минимального объема. Потом два рослых и сильных Матроса схватили его и
бросили третьему. Тот плотно прижался к стене, втягивая из нее энергию,
пока не наполнился до краев. И когда Томми долетел до него, Матрос
разрядил энергию изломанной дугой, что наполнила тело Томми подлинной
квинтэссенцией боли, а потом толкнул юнгу в другую сторону палаты для
следующего удара... и следующего... и следующего.
Пока наконец Капитан не прогудел: "Достаточно!" - и тогда Томми
вытащили из палаты, бросили в угол и оставили в покое.
Юнга услышал голоса членов команды, получавших свои пайки. Один
проворчал что-то насчет вкуса, а другой - судя по голосу, благополучно
раздувшийся - посоветовал ему заткнуться и есть, дескать, металл как
металл.
Итак, корабль попал на камбуз.
Поистине страшная участь была уготована его экипажу.
Томми представил, что его выбросили дрейфовать в космосе в
одиночку, обрекая его крошечное тело на медленное остывание, - и
внутренне содрогнулся.
Затем он снова задумался над проблемой, преследовавшей его после
встречи с пятиконечными существами. Жизнь разумного существа,
безусловно, священна. Так говорилось и в Символе Веры - говорилось в
той же слащаво-поэтической манере, что и все остальное. Ни один
капитан, как и любой другой член команды, не имел права уничтожить
ближнего ради своей выгоды, ибо всех связывала общая наследственность.
Потенциально все они были одинаковы, ни один не оказывался лучше
других.
И все употребляли в пищу металл, благо металл был неживым и, уж
ясное дело, - неразумным. Но что, если эта истина несовершенна?..
И тут юнга вспомнил: в корабле чужаков, пытаясь объясниться с
пятиконечными существами, он был напуган почти до потери запаха - но
где-то глубоко внутри, под испугом и возбуждением, чувствовал себя
превосходно. И внезапно его осенило: это похоже на мистическое
завершение, которое, как подобает верить, наступает в День
Воссоединения - в день, когда сходятся все прямые - когда все
разбросанные по Вселенной корабли, разделенные миллиардами лет полета,
слетаются наконец вместе. Вот что начинаешь чувствовать после общения с
неведомым существом, наделенным разумом.
Томми захотелось еще раз поговорить с чужаками, научить их
складывать нестройные звуки в слова, научиться у них... Ведь те двое
были продуктами совершенно другой линии эволюции. Кто знает, чему они
могли бы научить Томми?
Сомнения юнги понемногу прояснялись. Если корабль поглотит их
металл, разумные существа погибнут; значит, Томми должен заставить
Капитана отпустить корабль чужаков. Но тогда они улетят в бесконечные
пространства Великой Бездны и Томми никогда уже не сможет...
Тут в каморку заглянул младший офицер:
- Давай-ка, Лой, выметайся. У тебя наряд на камбуз. Есть будешь
после работы. Если пайка останется. Ну, живее!
Томми задумчиво двинулся в коридор, почти позабыв о боли.
Связанные с кораблем чужаков мировые проблемы, не находя приемлемого
решения, тоже удалялись из его сознания. Их место заняла новая идея, и
Томми озарил несказанный восторг, доступный только настоящему шутнику-
практику.
Причитавшаяся за это порка ничуть не омрачала его настроения.
4
Роджет снял шлем и устало опустился в кресло. На женщину он и не
взглянул.
- Плохо дело? - осторожно спросила Макменамин.
- Хорошего мало. Наружная оболочка разъедена по всему кольцу. На
очереди свинцовая прокладка. С трубами пока порядок, на ближайшую пару
часов. А потом - конец.
- Эфир молчит, - дополнила Френсис печальную картину их
положения.
Здесь, почти на полпути меж орбитами Земли и Марса, они оказались
в безнадежном одиночестве. На их миниатюрном корабле отсутствовала
толковая аппаратура для дальней связи.
Роджет встал, буркнул: "С Богом" - и, стиснув зубы, вышел из
отсека. Макменамин слышала, как он проходит через спальню и гремит чем-
то в багажном отделении.
Вскоре он вернулся со сварочной горелкой. Шлем на его голове с
лязгом закрылся, и голос Роджета резко зазвенел в наушниках у Френсис:
- Скоро вернусь.
- Будь осторожен, - напомнила женщина.
Роджет задраил за собой шлюз и оглядел истерзанный корпус
корабля. Отдаленно он напоминал грушу, к которой приложил свои зубы
ребенок. Местами уже виднелись трубы ракетного двигателя. Роджета вновь
охватила ярость, в глубине которой таился страх.
Он напомнил себе, что сотню лет назад космические бродяги
попадали в такие же скверные ситуации, а то и похуже. Но Роджет все же
был горожанином - человеком, привыкшим к городской среде. И теперь он
вдруг понял, что толком не знает, как ему действовать. Интересно, что
нужно делать, когда тебе вот-вот наступит крышка да еще в пятнадцати
миллионах миль от дома? Попытаться успокоить Макменамин, которая и без
того уже была подозрительно спокойна? Или продемонстрировать чувство
собственного достоинства и выдать одну из тех предсмертных речей, что
обычно приводятся в популярных биографиях? А как насчет того, чтобы
обсудить небольшой договорчик о самоубийстве? Едва ли не все, что мог
сделать в данном направлении Роджет - это заколоть Френсис отверткой, а
самому повеситься.
В наушниках раздался ее голос:
- У тебя все в порядке?
- А как же, - отозвался он.
Роджет осторожно наклонился к зеленой поверхности, стараясь не
касаться коленями темного коррозионного участка.
Работа с портативным сварочным аппаратом особых навыков не
требовала. Пламя вырвалось из сопла и омыло темную поверхность. Роджет
даже через скафандр почувствовал жар.
В темном материале образовалась глубокая обугленная впадина, и
зеленая масса немного оттянулась от корпуса. Такого астронавт даже не
ожидал. Приободрившись, он попробовал еще.
Поверхность под ним внезапно задрожала, и Роджет в панике вскочил
- как раз вовремя, чтобы избежать накатившей снизу волны.
Но слишком поздно. Роджету показалось, будто его огрели могучим
молотом.
В ушах страшно зазвенело, а перед глазами повисла пелена. Роджет
заморгал, попытался поднять руку. Та, казалось, намертво пристала к
телу. До смерти напуганный, он попробовал подняться и не смог. Когда в
глазах прояснилось, он понял, что распростерт лицом вниз на каком-то
широком диске, всплывшем из зеленой массы. Все металлические части
скафандра были накрепко прикованы к поверхности. Сварочный аппарат
лежал в нескольких дюймах от правой руки.
Еще какое-то время, не желая поверить в случившееся, Роджет
пытался шевелиться. Но вскоре прекратил и просто лежал в плену
собственного скафандра, упираясь взглядом в мутную зеленоватую
поверхность.
Внезапно послышался голос Френсис:
- Лео, что-нибудь случилось?
- Сел в лужу, как последний дурак, Френсис.
Роджет услышал, как она со стуком захлопнула шлем, и тревожно
добавил:
- Только не приближайся к светлому участку, а то и тебя
прихватит.
Прошло еще некоторое время, и Френсис вынесла заключение:
- Не знаю, что и делать, дорогой.
К Роджету уже вернулось спокойствие. Астронавт вспомнил, что
кислорода в скафандре осталось максимум на час, так что дергаться не
стоит.
Некоторое время спустя он позвал ее:
- Френсис?
-Что?
- Время от времени перекатывай корабль, ладно? А то доберется до
проводки или еще куда-нибудь.
- Хорошо.
Потом они перестали разговаривать. Осталось так много
недосказанного, но было слишком поздно.
5
Вместе с другими несчастными Томми тащил наряд по уборке
помещений. Грязная, паскудная работа, годная разве что для юнги -
выбирать отбросы из мусороприемников в коридорах и отсеках, упаковывать
их в стандартные капсулы, а затем тащить к ближайшему поляризатору. Но
под пристальным взглядом младшего дежурного офицера Томми вкалывал с
предельным усердием, пока они не очистили шесть нижних уровней, неплохо
продвинувшись и на седьмом.
Стратегически здесь было лучшее место для того, чтобы смыться и
снять погоню с "хвоста".
Вскоре Томми заметил, что офицер исчез за поворотом коридора, и
удвоил усердие. Он, можно сказать, с головой ушел в свою работу, когда
тремя секундами позже из-за поворота снова возник офицер.
Надсмотрщик недоуменно воззрился на Томми и буркнул:
- Шевелись, Лой. Нечего бить баклуши.
- Слушаюсь, сэр, - отозвался Томми и засуетился еще энергичнее.
А в следующее мгновение из-за поворота высунулась впечатляющая
туша Третьего Помощника Адкинса. Младший офицер повернулся и
почтительно козырнул.
- Я смотрю, юный Том весь в работе, - заметил Третий.
- Так точно, сэр, - подтвердил офицер. - Теперь он, похоже,
взялся за ум. Видно, урок пошел ему на пользу, сэр.
- Ха! - обрадованно рявкнул Третий. - Очень хорошо. А теперь вот
