колдобинам скачет!
Мазила очумел уже за сегодняшний день: ни за что днем схлопотал по
хоботу, да и теперь рычит, идиот: под снегом-то не видно -- колдобина там
или что... Патрик сидит еще -- черт его мысли знает! Решит, что Дудя отмашку
дал на "воспитание", -- опять в зале мучить будет. Хоть бы убил его кто,
черта рыжего! А их целый день по гололеду не жрамши возить -- это как? Хоть
бы кто слово доброе сказал -- ждать устанешь!
-- Ты чего там сопишь? Недовольный чем?
-- С чего довольным-то быть? За весь день маковой росинки во рту не
было.
-- Правильно. Ты за сегодня и на хлеб не наработал. А сейчас вот побил
бы мотор -- за свой счет бы и восстанавливал. Ну-ка, тормозни поближе к
тротуару. Слышь, Мазила, а где ты был вчера с часу до трех?
У Мазилы душа ухнула глубоко вниз, к промежности поближе: он задвинул
на паях с Боцманом шестьдесят два грамма левого героина и вчера ездил
снимать деньги со сделки. Мазиле отламывалась с этого доля. Предполагалось,
что Дудя об этом не знает. Но он назвал его не Питом, а Мазилой: это
серьезно, дальше некуда...
-- Да там Боцману кое-что помог сделать, с деньгами связано.
-- А что именно?
-- Хрен его знает. Это Боцман в курсе и вы, а мое дело маленькое:
деньги взять да передать.
-- Врать ты здоров. Что сказал почти правду сейчас -- молодец, через то
и жив остался. А что юлил да хитрил, да отначивал -- плохо. Патрик, всю
неделю потренируешь его особо, чтобы уши вспотели! Еще повторишь такой финт,
вместо назначения и маковой росинки запихну тебе в пасть что-нибудь иное.
Посмертно. -- Дядя Джеймс засмеялся, но коротко и без задора, видно было,
что притомился.
Мазила не чуял рук и ног, вытаращил глаза на дорогу и жал на газ --
торопился. Он знал, что ему крепко повезло: раз Дядя Джеймс "вскрыл" его,
значит -- не будет убивать, а это самое ценное. Хорошо, что деньги были уже
у Боцмана, паскуды! Патрика он перетерпит, а Боцману-иуде запомнит. Есть
расхотелось...
Франк еще не подъехал. Дядя Джеймс управился со звонками, против
ожидания раскидал за пять минут бумаги, немногочисленные сегодня, и
предложил Патрику попить с ним чаю. Патрик понял, что сейчас пойдет
разговор, и кивнул.
-- Не знаю, что с этим парнишкой делать...
-- С сегодняшним? А что тебе с ним делать? Почему ты о нем речь ведешь?
-- Новые люди нам нужны. Толковых ребят всегда нехватка, а этот --
толковый.
-- Сидел зато. Он же замазан, на учете состоит. И сопляк к тому же.
-- Я тоже сидел и тоже на учете. Одним словом -- берем его к нам. Я
решил.
Патрик подумал, что разговор закончен, кивнул и повернулся было к
телевизору.
-- ...А отвечать за него будешь ты!
-- Как это -- я?
-- Молча. Он переходит в твое непосредственное ведение и подчинение.
-- Джеймс, ты обалдел, что ли? На хрен он мне сдался!
-- Возьмешь. Мне он и сам не очень-то приятен -- больно прыткий,
гаденыш. Но сметка у него есть и характер есть. Что кадрами-то
разбрасываться, не я -- другой подберет.
-- Ну так сам и воспитывай, у тебя небось лучше выйдет.
-- Нет. Я, видишь ли, гнул его сегодня не по уму. Не сразу породу
рассек. Он на меня сердце теперь держит, и надолго. Вот я дал сегодня Мазиле
в рыло -- он утерся, и все. Потому что за дело и потому что Мазила прямой
парень, без чуланов внутри. А этот...
-- Что -- этот? Такой же, как все, только сопливый.
-- Патрик, я не могу сказать, что ты во всем дурак... Но...
-- Ясное дело, Джеймс, ты самый умный. Но в таком случае зачем тебе
змею на груди обогревать -- прогнал, и вся недолга.
-- И вся недолга... Вырастет -- поумнеет, поймет... А не поймет --
тогда... Тогда и поглядим. Да я не столько за него хлопочу, сколько о тебе
думаю. Ребята опять стали жаловаться на тебя -- мучаешь ты их, ломаешь на
тренировках.
-- Что я кому сломал? И кто жалуется? Оливер?
-- Не только. Ты что, в натуре, садист?
-- При чем тут садист, если они слов не понимают и вообще тупые. И при
чем тут Малек, парнишка этот?
-- При том, что он будет твой человек. Других ребят, моих, тебе не
жалко, а здесь ответственность на тебе будет. И если ничего особо плохого от
него не изойдет в течение полугода -- он должен быть жив и здоров, и он
будет у тебя учиться. Ты понял?
-- Не очень.
-- Повторяю специально для дебилов: я отдаю его тебе в ученики, в
подручные, если угодно, на полгода. Посмотрим, на что он способен, а
главное, на что ты способен как педагог. Это тебе не ребят избивать почем
зря.
-- Да ты же сам мне велел Мазилу пропесочить -- час назад!
-- Это другое дело, это ему на пользу будет, а здесь воспитание
подрастающего поколения. Глядишь, и ты с пьянками завяжешь, несолидно
воспитателю под заборами валяться.
-- Джеймс, не свисти. Когда это я под заборами валялся?.. Ну скажи
толком: зачем мне этот мальчишка?
-- Пригодится, я сказал. Баста. Стоп... Точно, Франк приехал. Патрик,
ты мне сегодня не нужен больше, двигай домой. Завтра тоже, так что занимайся
своими проблемами. В случае чего -- Герман на делах, а я отдыхаю.
Франк был хорошим и надежным партнером Дяде Джеймсу и незаменимым
товарищем, когда дело касалось жеребячьих утех с лучшими телками Бабилона.
Сегодня вечером Франк обещал познакомить Дядю Джеймса с белокурой пухлогубой
манекенщицей, длинноногой, почти с него ростом (ну, не почти, но метр
восемьдесят пять в ней было), в пленительном для Джеймса стиле вамп.
Патрик редко водил машину -- считал, что она отвлекает от наблюдения за
оперативной ситуацией. Вот и сейчас он не стал пользоваться услугами охраны
Дяди Джеймса, а просто взял такси. Утром он планировал, что на ночь заедет к
мамочке Марго, но теперь передумал и поехал домой, на Восьмую Президентскую,
дом десять, хотелось поразмыслить, а еще лучше -- напиться в дым от
расстройства. Так он и сделал. И всю неделю, дома, завивал он горе
веревочкой, изредка делая вылазки за виски и едой в ближайший магазинчик.
Дядя Джеймс знал за Патриком эту слабость: трижды или четырежды в год
тот пускался в недельный загул, игнорируя дела любой важности. Дядя Джеймс
относил это на распущенность и странности характера Патрика, не предполагая,
что это всего лишь одна из разновидностей алкоголизма. Сам Дядя Джеймс любил
глотнуть иной раз пивка, предпочитая всем сортам "Будвайзер", не чурался и
чего покрепче, но ему и в голову не могло прийти выпить в ущерб делу или
просто перебрать норму. А уж что такое утреннее похмелье и головная боль --
знать он этого не знал, ни в молодости, ни сейчас. Но в свои сорок три года
он многое повидал, многое научился принимать таким, какое оно есть. Есть
люди жадные, есть и глупые. Есть трусливые, пьющие, неграмотные, глухие,
вороватые и недалекие -- разные. Приходится жить среди них и
приспосабливаться. Если среди помощников и работников выискивать сплошь
Архимедов и святых, можно всю жизнь прожить вожаком-одиночкой. Да вот, некем
будет руководить. Вместе с прожитыми годами накапливая мудрость, Дядя Джеймс
открыл для себя, что в работе с людьми можно с успехом опираться не только
на человеческие достоинства, но и на пороки с недостатками. И еще лучше
получается, поскольку человеческого материала, годного к эксплуатации,
становится резко больше. Сколько лет первому такому открытию? Кто знает, но
явно: будь оно предметным, овеществленным, изучали бы его уж если не
палеонтологи, то археологи, точно.
Дело прошлое -- Дядя Джеймс подобрал Патрика в прямом смысле слова в
канаве, куда тот свалился пьяный и вдобавок больной. "Сорок с лишним
градусов у него в желудке и почти столько же подмышкой", -- вспоминал иногда
он. Случилось так, что ему срочно понадобился квалифицированный исполнитель,
чтобы убить одного борова из северо-западного района, и сделать это нужно
было совершенно посторонними руками, поскольку предполагаемая жертва был из
отколовшихся своих. И покойный Шиш-Быш, опытный в подобных вопросах мужчина,
посоветовал ему обратиться к некоему ирландцу, промышляющему такими делами.
Тот ирландец, по смутным слухам, родился и вырос в Северной Ирландии, но не
поладил с властями, поскольку входил в какую-то политическую то ли банду, то
ли армию. Скрывался он и в Гонконге, и в Штатах, но лет восемь тому назад
осел здесь, благо отсюда не выдают Ее Величеству беглых преступников. Где он
набрался опыта и умения, никто не знал, но действовал он хорошо, все
заказчики это признавали. Другое дело, что он ничего не понимал в бизнесе и
заказчики обманывали его как хотели, платя гроши за редкий и очень дорогой
товар -- его умение убивать из трудных положений. Дядя Джеймс поехал
нанимать ирландца и, увидев бесчувственное тело, узнал его по описанию.
Убедившись в том, что рыжий не убит, а только пьян в стельку, Дядя Джеймс
взвалил его на плечо (заказывать, естественно, он ехал один, во взятом
напрокат моторе), забросил на заднее сиденье и привез домой. Поначалу-то он
поехал в контору, тогда еще на Смоляной улице, но почувствовал жар,
исходящий от ирландца, и не раздумывая повернул домой. Врач из кареты скорой
помощи подтвердил воспаление легких, вкатил спящему укол, пообещал приехать
завтра, когда "ваш родственник очухается".
Вместе с беспамятством закончился и запой, а Дудю озарила идея.
Убийство того борова он отложил на потом, перед Патриком -- рыжего звали
Патрик -- прикинулся, будто знать не знает, кто он такой и чем занимается,
просто жалко стало погибающего в луже человека. Так они познакомились. Дядя
Джеймс, как более старший, преуспевающий и крутой по характеру, тотчас
захватил лидерство в этом знакомстве. А Патрик был удивлен душевным
поступком Джеймса и признателен ему за это. Патрик почти никого не знал в
Бабилоне и страдал от бесконечного одиночества, хотя по характеру вовсе не
был компанейским парнем. Дядя Джеймс оказался первым за очень долгие годы,
кто отнесся к Патрику по-человечески и бескорыстно, и он стал единственным,
кому Патрик внутренне присягнул на верность. Род занятий обоих очень быстро
стал им взаимно известен, и Патрик принял предложения Джеймса, который уже
тогда, в шестьдесят пятом, примеривался к титулу гангстерского Дядьки.
Патрик плюнул на все сторонние заказы, выполнял только указания Джеймса,
деньги получал регулярно и помногу, в сравнении с прежними заработками. А
Джеймс, видя, что тот не наглеет, никогда не экономил на трезвом Патрике,
хотя и штрафовал его за пьянки. Да что толку штрафовать -- сегодня отнял, а
завтра опять заплатил. Поначалу Патрик стал при Джеймсе вроде как
телохранителем, потом перерос в адъютанта. Дядя Джеймс захотел было
назначить Патрика повыше -- поставить во главе одной из команд, но Патрик не
мог и не умел шевелить мозгами почти ни в чем, кроме костоломно-мокрушечного
искусства. Но зато в нем он был подлинным гением. Дядя Джеймс не раз
наблюдал его искусство и не переставал про себя восхищаться. Он и сам умел
стрелять и действовать ножом, а в рукопашной драке успешно бы выстоял против
любого из своих мордоворотов. Но справиться, или хотя бы отбиться от своего
рыжего подручного без огнестрельного ствола -- об этом не могло быть и речи:
уровень был слишком разным. Да и ствол в руке -- еще не гарантия, чтобы его
завалить.
Но бандитский бизнес -- отнюдь не сплошные пиф-паф, а на роль прямого
руководителя Патрик никак не тянул. И тогда Дядю Джеймса, ставшего уже
Дядькой, осенила еще одна идея. Он поручил Патрику руководить силовой и
