еще дважды: с утра два часа (обычно с восьми до десяти) и днем (с четырех
пополудни до половины седьмого или в другое свободное время). В тренировку
не входила вечерняя гимнастика и утренняя разминка, проводившиеся
самостоятельно. Гек приучился и полюбил принимать душ утром и после
тренировки. Зубы он теперь чистил только зубным порошком и только при помощи
указательного пальца (Патрик объяснил, что в порошке меньше химии и что
палец не только чистит, но и массирует десны лучше, чем щетка). Патрик,
тренируя Гека, неустанно тренировался и сам: часто они или бок о бок с
бешеной скоростью крутили скакалки (Гек стеснялся поначалу "девчачьего"
снаряда), прыгая через них самым разнообразным скоком, или делали пяти- и
десятикилометровые скоростные пробежки вокруг обширного предпортового
кладбища (точнее трех полузаброшенных, вплотную сомкнутых кладбищ различных
конфессий: католической, лютеранской и константинопольской). Много времени
прошло, прежде чем Гек приступил к изучению именно боевых приемов и ударов:
Патрик сумел убедить его, что хороший результат обучения с лихвой
компенсирует кажущуюся задержку в получении образования. По его замыслу Гек
должен был сначала научиться свободно и легко владеть своими мышцами и
рефлексами, левыми и правыми, а потом уже, осторожно и прочными слоями,
накладывать умение. А Гек, несмотря на свои четырнадцать лет, успел уже
подцепить крепкие двигательные привычки... Два месяца, к примеру, Гек
вынужден был есть, читать, манипулировать предметами только с помощью левой
руки, а при прыжках -- всегда использовать не толчковую ногу. Последнее,
кстати, довольно трудно далось Геку.
-- ...Ничего, ты уже почти привык. А дальше круче будет. Гек, какой
глаз у тебя ведущий?
-- Не понимаю, о чем ты, какой глаз?
-- Отставь вертикально указательный палец на всю длину руки. Направь
его так, чтобы он загораживал левый дверной косяк. Теперь по очереди закрой
оба глаза... Палец смещался относительно косяка?
-- Смещался.
-- Какой глаз при этом закрывал?
Гек сразу не обратил на это внимания и теперь перепроверил:
-- Ле... О, правый!
-- Стандарт. А мы сделаем невозможное -- левый сделаем ведущим.
-- А что, трудно, что ли? Разница-то какая?
-- Один тип объяснял мне, что невозможно, мол, что причина -- в мозгах,
в разных полушариях дело. Но я у себя сумел -- и ты сумеешь -- мышцу в
полушариях накачать. Сумеешь... А дальше -- опять круче будет. Один
достойнейший чувак, из косоглазых, кстати, э-э, по фамилии Ошима, показывал
мне, как можно преодолевать боль, когда шары под лоб и кажется, что сейчас
умрешь. А оказывается, можно преодолеть предельную боль, отключиться от нее,
уйти в астрал. Знатная вещь, надо отдать ему должное... но мучительная.
Согласишься вытерпеть -- покажу и научу. Лично я терпел и не жалею...
И Гек терпел все "измывательства" Патрика, поскольку тот, во-первых,
верный обещанию, в силу собственного разумения терпеливо объяснял Геку что к
чему, а во-вторых, третьих и сотых он, не колеблясь, и сам, наравне с Геком,
добровольно подвергался всем утомительным, а порою болезненным процедурам.
Кое-что Гек, помимо Патриковых объяснений, додумывал сам. В этом ему здорово
помогали знания, полученные от Ванов: тюремная мудрость урочьих поколений
порою удивительнейшим образом смыкалась и переплеталась с дисциплиной,
преподаваемой Патриком. Так, например, контроль над болевым порогом был
очень похож на регулировку частоты сердцебиения и силы потоотделения,
которым он обучился у Варлака безо всякого астрала, а искусство мастырок
обогащалось конкретным знанием анатомии.
Когда Патрик в очередной раз сорвался в запой, Гек целую неделю
чувствовал себя неприкаянным и ругательски ругал рыжего дебила и недоноска
Патрика. Однажды, на четвертый день, он, по поручению Мамочки Марго, занес
ему на дом продукты. Кошмар -- не то слово! Сердце его переполнилось
жалостью и омерзением, когда он увидел кисельную тупую образину, в полном
одиночестве сидящую перед следующим по порядку "фугасом" неизменного
"Дженнисена"... Как это дерьмо не похоже было на трезвого Патрика...
-- Патрик, ты дурак, что ли, в натуре? Ты бы себя видел тогда... Ну не
пей, а? Патрик?
-- От...ись! Давай-ка разломим косую на двоих, в умеренном темпе, руки
на весу (сделаем по пятьсот приседаний)!
Наконец дошло дело и до "специфики", как это называл Патрик.
Конечно, и Патрик, и Гек жили не только тренировками -- работа была у
каждого, у Патрика побольше, у Гека поменьше. Гек по-прежнему дежурил раз в
неделю, плюс к этому по прямому указанию Дяди Джеймса регулярно становился
на стрему, дозором прикрывал ребят во время опасных дел (разных -- выгрузка
"товара", налет на конкурентов и т. п). Получал он за участие отдельно и
нерегулярно, но в общем и целом, с основной ставкой, выходило под восемьсот
талеров, а это -- зарплата взрослого крючника в порту!
Дядя Джеймс так и не потеплел к Геку, хотя и не придирался к нему, все
как бы приглядывался...
"Специфика" шла на удивление успешно: Гек ухватывал на лету и очень
точно. Правда, видеть себя со стороны, а значит, адекватно ощутить это Гек
не мог. А Патрик, крайне скупой на похвалы, не хотел портить Малька
комплиментами... Раз в две недели примерно он выводил Гека "на практику" --
чаще всего в нехорошие, с дурной славой места. Поначалу Гек выступал
исключительно как статист: он должен был "смотреть и видеть", а Патрик,
соответственно, показывать. Один раз это мог быть хулиганский шалман в
противоположном конце города, другой раз -- городской парк-сквер, ночной
"клуб" наркоманов-гопстопников... Гек привыкал не терять присутствия духа,
вычленять самого опасного, сторожить внезапности, не бояться численного
преимущества и крови. Патрик особенно любил распространяться о чистых и
бескровных победах, и действительно -- рука, когда он этого хотел, была у
него легкая. Но случалась у него и кровь, случались и покойники -- в ночных
делах всего не предусмотришь...
-- Слышишь, Патрик, ну ты сегодня как ангел прям-таки: пощадил
беззащитного калеку! Хотя до тебя, по правде сказать, он и калекой-то не
был...
-- Малек, соскучился ты, я вижу, по пиявкам! Сколько этих шуршиков в
парадняке скрылось?.. На одного ошибся -- трое их было. Один множим на сто
-- сто раз отжаться, па-апрошу! Что щеришься -- уговор дороже денег...
И снова пришла осень. Прозрачный порывистый апрель пинками гнал листву
по тротуарам и аллеям, а то курлыкал откуда-то с неба или похрустывал
свежими льдинками в уцелевших лужицах. Геку стукнуло пятнадцать. За это
время он успел влюбиться в двадцатитрехлетнюю Риту из девятого номера и
потерять невинность в ее опытных объятиях. К этому времени Патрик, под своим
неусыпным контролем, два раза выводил Гека на "практику", причем
практиковался Гек, Патрик только подстраховывал. Разумеется, условия были
соответственно менее сложными, менее опасными. Оба раза Гек с блеском
задания выполнял: сначала задирал уличную подростковую шпану, потом
отрабатывал удары и ориентировку на местности. Однако Патрик, верный своему
правилу, не давал своему питомцу возгордиться:
-- Подумаешь, зуб выбил черномазому! Да и остальные такие же рохли!
Нет, Гек, это семечки: цыкни на них построже -- сами разбегутся. Придет
пора, взрослым станешь. Кто на пути встретится? Если бомж с побитыми венами
-- это одно, а ежели кто посерьезнее? Говорят, в спецслужбах таких крутяков
дрессируют, что любой из них и тебя и меня сожрет и костей не выплюнет...
Где, в Бабилоне? Нет, самому встречаться не доводилось... А может, и
доводилось, на них не написано. Пройдет мимо -- человек как человек...
Спецслужбы потому и спецслужбы, что на них не написано, кто они такие.
Ирония судьбы заключалась в том, что Патрик и Гек однажды, совершенно
случайно, сами того не подозревая, чуть было не попали в поле зрения
спецотдела Контрразведки, курируемого лично Господином Президентом. А дело
было так...
Дэниел Доффер (для родных и самого себя -- Дэнни, для друзей -- Дэн), в
свои двадцать шесть лет ставший заместителем начальника отдела в чине майора
(что соответствовало общевойсковому подполковнику, а значило еще больше),
был к тому же любящим сыном, дядей, братом, зятем и племянником. Он приехал
повидать родню, а сам служил, что называется, вдоль северных границ отчизны,
столь привлекательной для шпионов всех разведок мира. В тот год решал он
одну очень деликатную в своей шизофреничности задачу, поставленную лично
Господином Президентом: надо было отделить ущерб, нанесенный рыболовному
хозяйству страны каверзами природы (так называемым "Эль Ниньо"), от
вредительской деятельности вражеских -- читай: английских -- шпионов.
Головой он работал хорошо, связи покойного бати были в его карьере важным,
но все-таки второстепенным фактором: единственный сын генерал-полковника,
бывшего командующего "лейб-гвардейских" ВДВ, может попасть в сверхсекретную
и привилегированную структуру, но преуспеть в ней так же, по блату, -- нет и
еще раз нет. Господин Президент собственного сына турнул в МИД из Главного
управления контрразведки (и стыдливо замалчиваемой разведки) за регулярные
пьянки и длинный язык.
Дэн Доффер пил очень умеренно, а болтал гораздо меньше, чем его коллеги
в среднем. Знал он свободно испанский, немецкий и китайский, а физическая
подготовка, благодаря отцу, фанатично преданному культу силы и здоровья (что
не помешало тому умереть в пятьдесят один год), позволила ему трижды
завоевать титул чемпиона по вольному бою среди всех родов и видов
вооруженных сил страны. Сыновья его сестры, у которой он гостил, гордились
им и во всем стремились подражать дяде-суперу. Со скромностью и умением
сливаться с фоном дело у них обстояло неважно, но использовать бокс и карате
для битья морд они наловчились хорошо: шестнадцатилетний Антуан, младший --
пятнадцатилетний Борис и закадычный друг Антуана, их двоюродный брат по
отцу, шестнадцатилетний Робер, в окружении нескольких приятелей ежевечерне
пропадали на танцплощадке в соседнем парке и вот уже две недели как
перестали нарываться на драки: желающих больше не находилось. Однажды они
вернулись с танцплощадки раньше обычного, танцы отменили, вернулись без
девиц (мама слишком часто в окно сечет) и теперь стояли возле
решетки-ограды, глядя на окружающий день, который вот-вот собирался
обернуться вечером. Улица была малолюдна и скучна. Вот из-за поворота
вывернул прохожий в их сторону, и когда он подошел поближе -- видно стало,
что это мальчишка. Лет четырнадцати-пятнадцати. Его развинченная походка,
наглый взгляд, дешевая, с потугой на моду одежда безошибочно выдавали
выходца из социальных низов. Проходя мимо ограды, он шмургнул носоглоткой,
как бы вытягивая сопли в полость рта, и плюнул в воздух. Жирный харчок
шмякнулся на чугунную узкую перегородку и повис, резиново качаясь на осеннем
ветру.
-- Эй ты, свинья! Да-да, ты! Будь добр, очень тебя прошу, слижи обратно
свое добро. И не отказывайся, иначе я тебя накажу!
-- Кого? Меня? -- Гек ссутулился, скривил лицо и оттопырил нижнюю губу,
в классической манере юного уличного подонка. -- Я ошибся или действительно
тут кто-то тявкает? -- Он ссутулился еще больше и приложил ребро
полусогнутой ладони к уху.
Борис внезапно прыгнул вперед, опередив нарочито медлительного Робера,
чтобы пинком сбить с ног наглого вонючего уродца... Серое блеклое небо
