-- Немедленно, я сказал! Имею получить и не ждать никаких Патриков!
Осталось пятнадцать минут... Малек, что ты там про пидоров-то говорил?
Придется тебе натурой отдавать, гаденыш! А туза крестей я тебе на спину
прилеплю. Во время сеанса!
У Гека зашумело в ушах, он уже не воспринимал издевательского смеха
Червончика. Серьезность положения -- глубже некуда: и в тюрьме, и на воле, и
в бандитском, и в урочьем мире отношение к заигранным было схожим. Волна
чего-то темного и страшного залила ему сердце и уже подкатывала к голове:
жить оставалось -- самый краешек, от внутреннего позора и на край света не
сбежишь. Оставалось только замочить Червончика и вскрываться самому. Но
прежде -- Червончика, тот смошенничал, не могли они заранее договориться
насчет выбора старшинства двух роялей... Или объявить "шандалы" и
потребовать авторитетного разбирательства, выиграв тем самым время. А там,
даже если и неправым объявят, -- найти и выложить деньги... Пожалуй... Но
почему остальные молчат, трусы?..
-- ...вот три тысячи, Червончик, я за него ответил... -- Гек с усилием
возвращался в реальность.
Нестор, монументальный парень с физиономией неандертальца, вынул из
внутреннего кармана пиджака новенький бумажник, с хрустом, словно разрывая
вилок капусты, раскрыл его и отсчитал три с половиной тысячи сотенными
бумажками. Червончик со злобой посмотрел в надбровные дуги Нестора, но тому
было плевать на Червончиковы эмоции, он боялся только одного человека на
свете -- Дудю, ну, может быть, еще этого крокодила зеленого, Патрика, а
раньше еще -- покойного отца. С Червончиком бы связываться не хотелось,
конечно, но и пацаненка не по делу нагрели: Дудя, к примеру, если рассудил
бы иначе, то и все бы также согласились, правила -- они такие...
Червончик, взбешенный, не стал дожидаться обеда, кивнул Трупаку,
младшему корешу своему, и они уехали. Чекрыж пошел в угол, смотреть
телевизор, Нестор и Гек остались.
-- Выручил, Нестор, благодарствую. Я тебе во как обязан, и за мной не
заржавеет. Сегодня же постараюсь отдать, как Патрика увижу...
-- Что мне твой Патрик! А ты тоже дурак по оба уха! И с Червончиком
дурак, и с Ритой-маргаритой... А ну-ка, пошли к ней!
-- ...?
-- Пошли, там разберемся.
Рита заканчивала макияж, разнеся уже помаду без малого от уха до уха,
когда дверь отворилась и проем загородила этакая стодвадцатикилограммовая
небритая Немезида:
-- Хороша! Монету гони.
-- Чего? Нестор, пьяный ты, что ли? Нестор?.. Какую тебе монету, с
болта упал?
-- Вот он, -- он пальцем указал на Гека, -- проиграл мне три с
половиной косых под немедленную отдачу...
-- Ну а я при чем, он пусть и отдает!.. -- У Гека полезли глаза из
орбит, он не верил своим ушам: ведь это его Рита, нежная и... и... самая
родная, лучший др...
Нестор выразительно посмотрел на Гека: понял, мол, как оно бывает, -- и
двинулся к Рите. Он схватил ее своей лапищей за волосы возле затылка и
легко, как кошку, выдернул из плюшевого кресла:
-- Еще слово, шмакодявка трипперная, и ни один болт отныне на тебя не
позарится! Деньги, говорю, гони. Объясняю один раз и человеческим языком:
иначе ты -- заиграна! -- Нестор встряхнул ее и свободной рукой со всей силы
отвесил ей щелобан. Он врал, конечно, заигранной Рита считаться никак не
могла, но она же этого не знала. Зато знала, что если она и в самом деле
заиграна, то ни от кого не будет ей защиты и сочувствия. Рита заплакала в
голос, завыла, чтобы ее отпустили, попыталась уйти в истерику, чтобы
выгадать отсрочку, но Нестор поставил ей еще один щелобан (под волосами
шишек не видно будет, работе не помешают), выпустил ее волосы и выщелкнул
лезвие пружинного ножа:
-- Ну, раз так, держись, паскуда!..
Рита, словно раненая корова, с мычанием полезла под стол, стала
ковыряться в столешнице и вытащила круглый увесистый рулончик с деньгами.
Нестор бесцеремонно вырвал рулон у нее из рук, насчитал три с половиной
тысячи, стараясь выбирать крупные купюры, остальные высыпал ей на голову.
-- Вот так, Малек, учись, пока я жив! Ну, держи краба, я пошел. Пока, а
вы поворкуйте, коли нравится...
Дверь хлопнула, и они остались вдвоем: Гек, похожий на соляной столб, и
Рита, грязная и зареванная.
-- Гек, милый, я все тебе объясню. Я уже лекарства отослала, а деньги
сейчас должна была отдать, иначе они мать погубили бы на операционном
столе...
Гек, не отвечая, наклонился и стал собирать деньги. Рита, продолжая
причитать, заторопилась, хватая купюры, чтобы Геку досталось меньше. Но он
отсчитал триста пятьдесят талеров и за неимением бумажника сунул их в карман
брюк.
-- Гек, Гек... Обожди...
Но Гек, едва сдерживая слезы, выскочил из комнаты и побежал к себе. У
него был выходной, от обеда он отказался, и никто его не должен был
доставать. У себя в каморке Гек наконец дал волю чувствам, разрешил себе
заплакать, пока никто не видит. Но слезы так и не пошли. И больно ему было,
и одиноко. Но если одиночество время от времени бывает желанным, то
предательство, невыносимо горькое на вкус, навсегда оставляет язвы в душе.
Гек вспомнил, как он в первый и единственный раз ходил проведать свою
Плешку, нес ей здоровенный кус свиной печенки, представлял, как они будут
сидеть и разговаривать... А Плешка, несмотря на его призывные крики,
равнодушно пробежала мимо, окруженная целой стаей разномастных ублюдков. У
нее была течка, и в ее собачьей голове не оставалось места ни для чего
другого, так уж устроила всемогущая природа, но Гек ведь не знал этого.
Гек, сгорбившись, сидел на своей жесткой, на досках, кровати и смотрел
на стену, все ждал, по старой памяти, что хлынут слезы и принесут ему
облегчение, но сухими оставались его глаза, разве что дыхание иногда
переходило в охи, такие тихие, что их могли слышать только тараканы, изредка
пробегающие стороною мимо этих бесплодных мест. Тикали часы, по комнате
растекались легкие-прелегкие запахи, вроде как дым, но стоило Геку обратить
на них внимание, как они улетучились. Он даже подошел к двери и выглянул
наружу, но нет -- оттуда не пахло ничем необычным, да и в комнате запах
исчез. Гек опять уселся на кровать и продолжил мыкать горе. Патрик от Дуди
поехал домой, на Восьмую Президентскую, и Гек, никем не отвлекаемый,
просидел истуканом до самого утра, без сна, еды и питья. О том, что кроме
любви он лишился всех своих сбережений (и конвертом его обнесли), Гек
вспомнил только вечером следующего дня.
Рита, испытывая определенную неловкость, решила как-то загладить свой
проступок и в тот вечер спустилась в каморку Гека.
-- Привет, мальчик мой бе... -- только и успела она сказать. Гек двумя
пальцами ткнул ее в солнечное сплетение, а когда она стала приходить в себя
и сделала попытку подняться с полу, он дал ей несильного пинка, только чтобы
она опять упала на четвереньки, правой рукой смял ей прическу, а левой зажал
горло, чтобы молчала:
-- Слушай, тварь. Слушай внимательно. Если ты еще раз со мной
заговоришь или покажешь каким-нибудь образом, что мы знакомы, я тебя даже не
убью: вырву язык и выдавлю шнифты, станешь некрасивой. Мне простят, а нет --
будь что будет. Дальше я ни хрена не боюсь. Посмотри на меня и ответь,
знаком ответь, поганой вафельницы своей не открывая, шучу я или нет? Пикнешь
-- сделаю как обещал, без напоминаний. Так как, веришь мне -- шучу я или
нет?
Рита испуганно замотала головой, потом глаза ее еще больше расширились,
и она стала энергично кивать, в ужасе запутавшись, как нужно ответить --
"да" или "нет", -- чтобы избавиться от этого змеиного взгляда. Гек,
удовлетворенный и бледный, поднял ее на ноги и взашей вытолкал из комнатки.
До дежурства оставался еще час, и он взялся за упражнения -- переписывал
газетные статьи из вчерашней почты левой рукой, чтобы окончательно
превратить левую руку во вторую правую. Патрик объяснил ему, что мышцу
качать -- мало, надо чтобы координация была и на большом и на мелком уровне,
а писанина для малого уровня -- лучший способ. И действительно, левой рукой
он писал уже довольно бегло, хотя и с наклоном в левую сторону. Перо бойко
выводило фразы о герметичном пакете, включающем в себя два жестких диска по
тридцать каких-то Мбайт, что позволило назвать эту систему винчестером. (Да,
верно, Гек слышал от Патрика о калибре 30/30.) Обычно он не вдумывался в
смысл прочитанного, но тут на глаза ему попалась заметка об облаве на
"муншайнеров", самогонщиков в трущобах, где он жил когда-то с отцом. Гек
пощупал мышцы на обеих руках, встал из-за тумбочки и принялся двигаться по
тесной комнатке, кружась в бою с тенью. "Пора бы уже", -- подумал он, ощутив
внезапно холодок под ложечкой...
Аккуратно и тихо выкраивая свободное время, он целый месяц с неделей
осторожно прощупывал географию своего старого района, транспортные маршруты,
скопления пенсионерок на скамеечках, графики движения полицейских патрулей.
К десятому февраля, к субботе, он подгадал так, чтобы полдня и ночь никто
его не хватился.
В свои почти шестнадцать лет Гек вырос до метра семидесяти четырех
сантиметров, но был жидковат на вид, несмотря на клубки тугих, тренированных
мышц, покрывающих своего владельца от лодыжек до пока еще мальчишеской шеи.
Давно уже Гек научился справляться на выруб с любым нормальным взрослым, а
тут вдруг заробел. Для уверенности он взял с собой увесистый свинцовый
кастет. ("В хороших руках, -- поучал его Патрик, -- и простой кастет
заиграет, словно скрипка, а если ты дурак -- так хоть на каждую руку по три
надевай, проку все равно не будет".)
Праздник выпадал на воскресенье, но пьяных на улицах, особенно в
рабочих районах, стало видимо-невидимо еще с пятницы, с предпраздничной
получки. В "скользких" точках маршрута приходилось изображать расхристанного
пьяного паренька с опущенной лохматой головой, чтобы досужие дяди и тети не
запомнили черт лица и не обратили внимания на непривычно трезвого чужака,
идущего по их району.
К знакомой парадной он подошел, когда сумерки сгустились до приемлемой
концентрации, большего от февраля ждать было бессмысленно, хорошо еще, что
было пасмурно и ночь напоминала ночь, а не предрассветный закат. Стены,
двери, ступеньки парадняка (парадный вход не работал никогда на памяти Гека,
только черный, но все равно называлось это парадняком) все еще хранили
незабвенный запашок барды, но сами -- съежились, захирели, словно
состарились за восемь лет разлуки. Все так же под тусклой лампочкой
виднелись нацарапанные на стене буквы "Ангел -- су...", недостающие "ка"
обвалились вместе с куском штукатурки. Гек постепенно обшарил все
окрестности за этот месяц, но войти сюда раньше времени так и не решился и
теперь оглядывался с ностальгическим интересом, словно Рип Ван Винкль после
долгого сна.
Игнорируя электрический звонок, он забарабанил в дверь, выстукивая
наугад неопределенный ритмический узор, чтобы папаня с понтом дела принял
стучащего за своего.
-- Кого там черт несет? -- раздался из-за двери хриплый, ничуть не
изменившийся голос отца.
-- Это меня... -- Гек постарался подбавить звонкости голосу.
-- Кого, я спрашиваю, "меня"?!
-- Папа к вам послал, деньги передать... -- Гек поудобнее перехватил
кастет вспотевшей левой рукой и чуть расставил ноги. Он ожидал, что дверь
будет открываться постепенно, и приготовился действовать левой рукой, чтобы
наверняка попасть в щель, которая тоже начиналась с левой, если смотреть от
