вытряхнутой канцелярской дребедени, потому что это, собственно, были не
оригиналы дел, а их сильно уменьшенные фотокопии, сделанные на тончайшей
рисовой бумаге, -- для оперативной работы с документами и докладов наверх.
Ключ и замок были здесь же. Достань наложил замок, запер, распрямился
перекурить это дело, еще разок все оглядеть. "Тяжеловато будет -- мешок да
ящик, -- подумал он. -- А на фига ящик? Запихну все в еще один мешок и
баста!"
Сходил за мешком. Вот тут-то и выяснилось, что ключ от ящика надежно
посеян. Достань искал его с час, а потом плюнул -- чудился ему рев моторов,
рассекающих по направлению к зоне. Пока не поздно -- надо отсюда подрывать.
Но о том, чтобы ящик не брать, -- и мысли такой не было. Джез Достань был
вдобавок необычайно упрям, иначе даже он, при своей богатырской силе, сто
раз бы бросил по пути этот поганый ящик. До Бабилона была добрая тысяча с
четвертью километров пути, половина по бездорожью, он преодолел тот путь за
тридцать восемь дней. Тридцать восемь. И еще месяц с днями жизни в
Бабилоне...
Ядерный реактор, "потекший" на секретном объекте No 2, выбросил в
стороны такое количество тяжелых изотопов, что в пяти километрах от
эпицентра к лету сдохли даже муравьи. Пятый спецлаг лежал в двадцати трех
километрах. В те годы, в эпоху своего расцвета, население лагеря, со всеми
командировками и зонами, насчитывало более тридцати тысяч человек. И эти
люди, сбитые в этапы, нескончаемыми потоками, по пятеро в ряд, брели прочь
от страшной невидимой угрозы. Они шли, не зная, почему и от чего бегут, то
веря, то не веря в самые невероятные и абсурдные объяснения. Через каждые
пятьдесят километров их останавливали, раздевали, прогоняли через дезбараки
и походные лаборатории, выдавали новую одежду. Старую сжигали, а новая
становилась как бы старой через следующие пятьдесят километров. Многие
умирали по пути, их тоже сжигали вместе с тряпками. Джез Достань пошел
напрямик, хорошо зацепив область эпицентра, и схватил такую дозу, что любого
другого она убила бы в неделю, а он прожил почти одиннадцать таких недель,
сумел найти в себе силы выполнить программу: попьянствовать и даже пару раз
перепихнуться с какой-то бабилонской шлюхой, хотя получилось неважно и
удовольствия уже не доставляло...
Гек с беспокойством поглядел на огарок, уже сгоревший на четверть,
достал моток проволоки с узелками и принялся пилить дужку замка. Пальцам
было больно даже в перчатках, но на дужке едва просматривалась в свете свечи
полоска-царапина, -- сталь замка была чересчур хороша. Гек вдруг замер,
символически сплюнул в знак презрения к собственной глупости и взялся пилить
"ушки" петель. Это было совсем другое дело: в считанные минуты ящик
открылся. Гек знал из записки, что там бумаги, но все же был разочарован: он
надеялся, что будет и что-нибудь такое, любопытное...
...Джезиро Тинер, он же Ралф Оуки, он же Гомес Вальдес, он же... 1912
года рождения... урожденный бабилот, уроженец Бабилона, восемь судимостей...
неполное среднее... не был, предположительно состоит в
уголовно-террористической организации, самоназвание "Большие Ваны",
направленной на подрыв и ослабление существующего государственного строя
республики Бабилон... кличка "Достань"... склонен к побегам... не
злоупотребляет... старшая сестра, проживающая в Кельцекко... рост 182,
вес... серые, основание носа прямое... плечом -- медведь оскаленный...
доедства во время побега в сорок шест... агрессивен.... В случаях,
предусмотренных секретным циркуляром 41/7 "Военное положение и ситуации к
нему приравненные", подлежит гумосанации в первую очередь. (Гек догадался,
что означает странное слово гумосанация, хотя от Варлака и Субботы слышал
совсем другое название этому кардинальному воспитательному акту.) Отпечатки
пальцев, фотография татуировок... (Точнее, одной татуировки, на левой
верхней части спины, "медведь оскаленный", обычной среди Ванов, но крайне
редкой среди других категорий сидельцев. Тигр, лев, волк, кабан --
оскаленные -- символы отрицал, впоследствии нетаков. Владельцы таких наколок
сразу обращали на себя тяжелое внимание зонной администрации, но медведь
преследовался особо. Почему -- один бог ведает...) Фотография анфас, в
профиль...
Пачечка листков, сколотых скрепкой, -- все, что осталось от Джеза, если
не считать скелета, -- лежала на самом верху. Гек с острым любопытством
вглядывался в лицо того, чей череп в углу оскалился в вечность своими
золотыми зубами.
Однако пора было собираться в обратный путь. Унитаз не работал, кран
тоже, и Гек решил потерпеть, пока не выйдет наружу. Крышка ящика открылась,
а вот закрываться уже не хотела: бумаги за два десятилетия устали лежать в
тесноте и перли наружу. Распиленные петли Гек неосмотрительно вывернул, и
замком теперь можно было разве что придавить крышку сверху. Но вес его был
недостаточен, и Гек взялся за один ящик с бутылками, чтобы водрузить его
сверху -- от крыс. Ящик даже не шелохнулся. Гек, конечно, знал, что в
бутылках золотой песок, но с золотом никогда ранее дела не имел и не привык
еще к его "тяжелости". Тогда Гек с усилием -- прилипла к проволоке --
выдернул одну бутылку и поставил ее на ящик. В самый раз. Две тонны золотого
песка и мелких самородков хранились в сокровищнице Ванов. Тысячи и тысячи
сидельцев южных приисков многие годы намывали Ванам оброк, пополняли их
казну, именуемую общаком. Золото превращалось в деньги, деньги в
материальную поддержку преступного мира -- в первую очередь сидельцев,
преимущественно Ванов и их окружения. Урке не положено погрязать в домашнем
скарбе, обрастать "жиром", но наиболее уважаемые Ваны, из тех, что все же
имели хозяйственную жилку, выбирались в хранители общака и становились,
таким образом, первыми среди равных. На южной, Тенчитлагской сходке сорок
девятого года Варлак вновь был избран на этот пост. Кроме него, во избежание
случайностей, "место" знали еще четверо Ванов, по выбору Варлака, в том
числе и сравнительно молодой, но весьма авторитетный Достань. Пока Варлак
сидел, другие знающие по мере возможностей пополняли на воле основной общак,
а Варлак организовал зонный, для обеспечения повседневных нужд, коих было
великое множество.
Теперь все они были мертвы, и Гек один владел золотом Ванов. Но
осознание этого ничуть не вскружило ему голову. Золото -- это еще отнюдь не
деньги. Если кольцо, серьги, часы, монеты еще можно "забодать" барыгам без
особых проблем, то за песочек -- шалишь, сразу ноги к затылку пригнут. Это
приравнено к государственной измене -- и без связей и авторитета лучше не
трепыхаться. Гек очень хорошо это понимал и решил не спешить -- до
совершеннолетия еще очень далеко. А было его, желто-красного, родимого,
похоже, две тонны, не менее...
После того раза Гек повадился посещать подземелье. Он затащил туда
стул, заменил лампочки, ухитрился даже разобрать фановые трубы и пробить
грязевые пробки. И вода зажурчала, и свет загорелся, и Гек впервые ощутил,
что такое свой дом. Смотреть на золото было довольно скучно, поэтому Гек
открывал ящик и читал.
Эти чтения наполнили сердце Гека горечью и смятением. Слишком много
мерзости вылилось на него, слишком подлым был окружающий мир. Старые Ваны,
Варлак с Субботой, щадили его юную душу и старались в своих рассказах
смягчать острые углы, не показывать нагромождения предательства, злобы,
тупости и бессмысленности того, что составляло ткань их бытия. Гек и сам все
это хлебал полной ложкой до и во время отсидки на "малолетке", но ему
казалось, что, может быть, у взрослых это иначе... Но нет, из прочитанного
следовало, что и во взрослом мире, мире общепризнанных авторитетов, кумиров
малолетних сидельцев, так же правят бал скотство, жадность, глупость и
мелочность. Оказывается, не только среди ржавых, но даже среди Ванов
встречаются "кряквы", продавшиеся кумовьям за марафет или помиловку... Нет,
не все, конечно, такие. На Субботу, который, оказывается, в молодости носил
кликуху Анархист, на Варлака, на Достаня ничего порочащего, с сидельческой
точки зрения, он не нашел. И еще были многие, не сломленные и не запятнанные
властями, но... романтика блатной судьбы издохла.
Гек прикинул про себя, смог бы он питаться в побеге человечиной, -- и
не сумел себе четко ответить. Хотелось, конечно, думать, что смог бы.
Однажды, разомлев в тепле, он так и заснул на подстилке возле стены, с
листочками на коленях.. И приснились ему кошмары, да такие мрачные и
тоскливые, что он проснулся в смертельном ужасе и наяву испугался еще
больше: вокруг было темно. Сон все еще мешался с явью, и Гек не мог понять:
то ли он действительно ослеп, то ли свет вырублен. Вдруг он заметил слабый
"пуговичный" блеск пары маленьких глаз и вспомнил: сквозь сон что-то
шевельнулось у него на груди, теплое, мягкое... Тут-то он и проснулся.
Крысы! Гек выхватил нож, щелкнул им и, стремительно вращаясь вокруг своей
оси, стал кромсать темноту. Видимо, крысы были значительно ниже ростом, чем
Гек себе вообразил, поскольку нож так и не встретил у себя на пути живой
преграды и лишь свистел разочарованно. Геку даже почудился шепчущий хохоток,
хотелось дико закричать и проснуться... Нет, руки-ноги слушаются, он себя
четко осознает -- это не сон. Главное -- не паниковать, а:
сориентироваться по стенке,
добраться до предохранителя,
нажать на пипку.
Гек взял себя в руки и через минуту уже фыркал возле крана, смывал с
себя страх. Он потом обшарил и выстукал все углы и закоулки и нашел все-таки
крысиную щель под одним из ящиков у стены. Он набил дыру битым стеклом и
металлическим мусором, который насобирал в тоннеле, с тем чтобы в будущем
замуровать ее наглухо. Уходя, он и железный ящик поставил на унитаз,
придавив крышку бутылкой с золотом. Он знал сам и слышал от других,
насколько хитры и изобретательны эти твари: они проникают даже сквозь воду
унитазной трубы.
После того случая он долго боялся спускаться в "Пещеру", как он это
называл. Его смущало, что он вовсе не слышал крысиного писка. И глазки очень
уж высоко блестели, откуда бы? "Бабские" страхи он преодолел, но с тех пор
не засыпал там ни разу.
Когда пошла катавасия с документами и отпечатками пальцев, Гек
сообразил, что если бы к пальчикам еще и внешность поменять, то он и
судимостей лишится, и ненужных обязательств, и сможет начать новую жизнь.
Золотишко подождет пока, никуда не денется... А сидя в сицилийской тюрьме,
решился окончательно. Правда, он предполагал, что сделает это в Бабилоне, но
уже в Швейцарии решил: чего тянуть -- здесь даже надежнее будет. И доктору
Дебюну он дал для образца два отлично скопированных по памяти
рисунка-портрета: Джез Достань -- в фас и в профиль.
И теперь он оставил львиную часть на номерном счете в Швейцарии,
прихватив с собою новую внешность и две "сотни" в долларах -- миллион, если
в талерах, а поселился на Кривой улице, в однокомнатной квартирке без
телефона за сто талеров в месяц. Далее предстояло решить основную задачу:
получить настоящие документы и вновь стать гражданином Бабилона, но уже с
другим именем и с другой судьбой. По фальшивым ксивам легко сюда добраться,
но жить...
По этой причине Гек старался вести себя тише травы и ниже воды,
бо2льшую часть времени гуляя по паркам и сидя в публичной библиотеке.
Вооружившись тетрадками и ручками, он часами листал подшивки
