В ее глазах никакое удовольствие не стоило независимости!.. Хороша
она была, ее независимость, нечего сказать! И что она с ней делала, с
этой независимостью? Смеясь над собой, она щипала себе пальцы на ногах:
"Дура!.. Ну и пусть! Я дура и дурой хочу быть! Мои пальцы на ногах при-
надлежат мне. И моя кожа - моя! И все мое - мое! Я вся, сверху донизу,
принадлежу себе, и только себе! И никому больше! Ничего, подожди немно-
го, моя милая! Хорошо смеется тот... ого! Мы еще посмеемся! Давай дер-
жать пари!.."
Это у нее была такая игра: держать пари с самой собой. Тут наверняка
выиграешь! В особенности если сплутовать... А стесняться нечего!
Марк был бы способен понять ее инстинкт самозащиты. "Я берегусь. Бе-
регись и ты!.." Но с него было довольно его собственных тайн, он не мог
интересоваться тайнами Рюш. Да и потом его мужские предрассудки внушали
ему, что девичьи тайны стоят не больше, чем кошачий помет. Правда, он
любил кошек. Но кошка есть кошка. А мужчина - это человек.
Рюш тайком наводила о нем оправки, пока не убедилась, что он оконча-
тельно выплыл. Тогда она перестала им интересоваться. Лишь однажды она
неожиданно пришла к нему. Было около полуночи. Марк выразил удивление,
что она бегает по крышам так поздно. Действительно, в ее глазах сверкали
какие-то кошачьи огоньки. Она была весела, держала себя непринужденно, и
все же было в ее взгляде что-то чужое, неуловимое, похожее на глаза ноч-
ных птиц, бесшумно летающих по лесу. Невозможно угадать, где они будут
спустя мгновение... Около часа ночи сова улетела, и он не пытался ее
удержать. Они встретились снова только через несколько месяцев.
И как раз в это время - в начале апреля - вместе со стаями Перелетных
птиц вернулась к нему другая птица: Аннета, упорхнувшая с дунайских бо-
лот.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
АННЕТА В ДЖУНГЛЯХ
Она там чуть-чуть не увязла!
В Париже она дала себя упаковать, как тюк, и увезти. Выбросить на
время из головы все заботы - это было облегчение... На время... Но оно
оказалось непродолжительным. Аннета не привыкла ничего не делать. Они
путешествовали в роскошных условиях (опальные вагоны, первоклассные оте-
ли, автомобили и пр.) по Северной Италии и Венецианской области. Но са-
мым отчетливым впечатлением, оставшимся у Аннеты от этих прекрасных
мест, знакомых ей и любимых с детства, было впечатление холода и скуки.
Сначала это удивляло ее. Затем она поняла: роскошь изолировала ее, лиши-
ла контакта с землей. Аннета вновь обретала его лишь в те редкие минуты,
когда ей удавалось вырваться и пробежаться пешком по узким уличкам или
по полям. Дрожь пробирала ее иной раз, когда ее нога утопала в мягких
отельных коврах, однообразных, похожих один на другой, старательно прик-
рывавших паркет и камень полов. Ей так хотелось походить босиком по го-
лой земле! Но ее ни на минуту не оставляли в покое. Болтовня трех попу-
гаев, не умолкавших ни днем, ни ночью, доводила ее до отупения.
В Бухаресте в первые дни стояла суматоха и оглушительный шум громад-
ного птичника, как в Париже, в Зоологическом саду: огромная семья,
родственники, знакомые - целое племя собралось после разлуки. На много
дней и много ночей хватило бы им восклицаний, излияний, объятий и поце-
луев. Все двери настежь. Все нараспашку. Все секреты. Полные корзины
интриг, флиртов и большего, чем флирт, и все происходило открыто, на
глазах, в каждой комнате, коридорах. Мужчины редко говорили с женщинами
о чем-нибудь таком, что не вертелось бы вокруг красного фонаря. Аннета
считала себя обязанной наблюдать за своими воспитанницами, и у нее было
довольно забот в этой накаленной атмосфере. Она и сама была не ограждена
от преследований: она заметила это с досадой, но, пожалуй, не без нас-
мешливого удовлетворения (ого! в сорок три года!). Как парижанка, она,
несмотря на свой возраст, была для мужчин предметом внимания и вожделе-
ния. И Фердинанд Ботилеску, который еще во время путешествия надоел ей
своей тяжеловесной галантностью, начинал ее немного беспокоить.
Однако, пока они жили в городе, опасность была невелика: участок, на
котором шла охота, был достаточно богат дичью, чтобы насытить этих Немв-
родов. И у Фердинанда были другие кошечки, не считая политики, дел, по-
гони за почестями и деньгами.
Но спустя два месяца они переехали в имение Ботилеску, затерянное
среди прудов и лесов унылой валашской долины, обжигаемой то зноем, то
морозом. Стояла осень. Густые туманы проплывали над болотами, где тара-
торили водяные курочки. Тяжелый автомобиль то застревал в колеях разби-
тых дорог, то жестоко тряс, и тогда пятерых женщин и их господина и по-
велителя обдавало грязью. Но только у одной Аннеты ныла разбитая тряской
поясница, и она изумлялась выносливости румын: им, видимо, все было ни-
почем, они были сделаны из меди, в особенности глотки барышень, ни на
одну минуту не перестававших болтать.
Просторный, но ветхий дом - не то замок, не то ферма - стоял на при-
горке, еле заметно возвышавшемся над тоскливым однообразием равнины. Его
строили по частям; не было ни одного этажа, который находился бы весь на
одном уровне; извилистые коридоры поднимались и спускались на каждом по-
вороте, истертые каменные ступеньки дрожали под ногами. В доме никто не
жил в течение нескольких лет войны, и им завладела природа; дикий виног-
рад, красный на осеннем солнце, как кровь, и облысевший плющ, прикрывав-
ший фасад, пролезли сквозь щели в стенах, сквозь источенные червями
оконные рамы в дом и привели с собой целые полчища уховерток и муравьев.
Уборка, сделанная кое-как, на скорую руку, перед самым приездом господ,
мало потревожила пауков, устроившихся в темных углах и в складках
портьер; ящерицы бегали и дремали в коридорах, а в нижнем этаже можно
было иной раз услышать свист ужа. Ни барышень, ни их мать это не трога-
ло. Они привыкли к роскоши Западной Европы, но дома прекрасно себя
чувствовали среди грязи и запущенности, на покрытых пылью диванах и ку-
шетках. Аннете было стыдно сознаться себе, что ей это внушает отвраще-
ние, и она решила во всем видеть смешную сторону. В первый вечер Аннета
старалась не заглядывать в углы своей комнаты, - она поспешила задуть
свечу, которая коптила и пахла горелым салом; сморенная усталостью, она
вытянулась на жесткой и скрипучей старой деревянной кровати, размалеван-
ной романтическими и батальными сценами и амурами. На этой кровати могли
бы со всеми удобствами расположиться две пары ночлежников. За их от-
сутствием ее населяли другие, не менее докучливые жильцы. Первый же сон
Аннеты был нарушен: у нее горела вся кожа; ей пришлось покинуть сей ис-
торический монумент и ютившееся в нем голодное население, - остаток ночи
она провела на стуле. Это значило попасть из Харибды в Сциллу. В окна,
которые она раскрыла, влетели крылатые эскадроны комаров. В пруду квака-
ли лягушки, а с первыми лучами рассвета где-то вдалеке зазвонили надт-
реснутые монастырские колокола.
Следующие ночи, пока не прибыла из Бухареста новая кровать, Аннета
спала на полу, на матраце, и это никого не удивляло. Правда, барышни
предлагали ей лечь с ними на одной постели. Они спали в огромной сосед-
ней комнате, спали как убитые, с открытым ртом, негромко и мерно похра-
пывая, согнув колени под раскиданными простынями. Их голые бедра были
неуязвимы для насекомых. Утром они шутили по поводу того, что у Аннеты
распухли щеки, нос, лоб, вздулись щиколотки. Аннета тоже смеялась,
зверски царапая себе все тело: она платила налог на иностранцев. Как
только эта нечисть взыщет его, тотчас получишь иммунитет. Нет худа без
добра: пожалуй, это было благоразумно - представать перед праздными оча-
ми хозяина в непривлекательном виде. Но она заблуждалась, если думала,
что его могут остановить такие пустяки. Слишком уж он вертелся вокруг
нее. Он постоянно старался услужить ей, постоянно проявлял к ней преуве-
личенное и назойливое внимание, подчеркнуто обращался с ней, как с
гостьей. Однако под его тяжелыми веками она видела сверкание быстро уга-
савших, но все же зловещих молний. В иные минуты очутиться с ним наедине
было бы небезопасно. Невелика оказалась бы цена всей этой его внешней
почтительности. Он обошелся бы с ней, как с кобылицей. Именно так обра-
щался он у себя в имении с крестьянскими девушками, которых заставал в
коровнике за доением или у пруда, когда, стоя в грязи, они связывали в
снопы срезанный камыш. Оки потом оправлялись, бешено и удовлетворенно
кудахча, как куры. По-видимому, ни для жены, ни для дочерей господина и
повелителя это не составляло тайны; они этому не придавали значения;
быть может, в душе они даже гордились своим султаном. Немало деревенских
ребятишек являло с ним разительное сходство. Зверь всегда был голоден.
Тяжелый, почти исключительно мясной стол (у Аннеты он вызывал отвраще-
ние), дорогие вина и "цуика" (сливовая водка) не могли заполнить прорву
этого желудка: чистый воздух и праздность делали его бездонным. Г-жа Бо-
тилеску проводила целые дни в дремоте и безделье, взвалив на Аннету за-
боты по дому. Фердинанд растрачивал силы на ходьбу пешком, на верховую
езду, на охоту; иногда он брал с собой всю компанию кататься верхом или
в автомобиле. Но Аннета насторожилась после того, как однажды, собирая с
барышнями цветы в болотных зарослях, она внезапно оказалась одна и на ее
зов откликнулся гусак. Она добралась до дому другой дорогой; увидев не-
винные личики барышень, которые бросились ей на шею, крича наперебой,
что всюду искали ее, Аннета раскаялась в своем подозрении. Но сколько
она ни гнала его от себя, оно не уходило; оно, как собака, легло у две-
рей, свернувшись калачиком на подстилке. Перехваченные ею взгляды ма-
леньких обожательниц заставляли ее быть все время начеку. В свою оче-
редь, она с любопытством француженки пыталась установить, какие же могут
быть побуждения, у этих душонок, наивных и сложных. Аннета угадывала бе-
зотчетную, быть может, затаенную, неприязнь, которую она могла возбудить
у них в Бухаресте, мешая им флиртовать. В особенности старшая, которая
осыпала ее самыми нежными поцелуями, должна была иметь против нее зуб, -
она и точила на Аннету один из своих красивых острых клыков молодой ли-
сицы, открывавшихся, когда в обольстительной улыбке подымалась ее пол-
ная, покрытая пушком губа. Что же, выходит, девушки лгали? Нет, если
лгать - значит, говорить противоположное тому, что думаешь. Они и дума-
ли, что говорили, а говорили, что думали. Они были искренни и в то же
время хитры. Они любили Аннету, и одновременно их забавляло толкать ее в
сети папаши. Самая младшая не видела в этом ничего худого; для нее это
была просто забава. Даже вторая, наиболее искушенная, только хотела пос-
мотреть, какой сердитый вид будет у гувернантки, когда она попадется. Но
старшая, Стефаника, знала, что делает. Она находила двойное удовольствие
в том, чтобы, любя Аннету, мстить, толкая ее в объятия отца. Его похож-
дения, быть может, пробуждали запретные чувства в ней самой. Эти чувства
она скрывала и даже себе не признавалась, какую ведет игру, но заранее
облизывалась при мысли об успехе. Аннета не хотела этому верить, хотя у
нее раза три мелькнули подозрения. Но она насторожилась.
Однажды вечером, собираясь лечь спать, она заметила, что ключ от ее
комнаты исчез из замочной скважины. Всего каких-нибудь четверть часа на-
зад она его видела. Девочки были у нее в комнате. Они едва не задушили
ее в объятиях, желая ей спокойной ночи. У Аннеты не оставалось сомнения.
Шерсть вздыбилась на волчице. Она упрекала себя: "Я дура! Аннета, милая
моя, ты фантазируешь. Ты слишком нервна. Ключ выпал. И даже если девочки
унесли его, они просто хотели пошутить. Не надо обращать внимания". Она
легла. Но через три минуты вскочила с кровати. Из соседней комнаты до
