Поручик, чуть кивнув своей волосатой головой, ограничился пожатием руки. Он
сразу не понравился Звонареву манерой держаться, скрипучим монотонным
голосом и неприятно шепелявой, речью. Договорились, что через день
артиллеристы с Звонаревым примут участие в рытье минных галерей.
- В таком случае завтра я нанесу визит морякам в порт. Постараюсь
повидать самого адмирала Григоровича и с помощью Белого и Кондратенко
раздобыть паровой котел, машину, динамо и нужную электрическую аппаратуру, -
решил Звонарев, поднимаясь с Рашевским из-за стола.
Они благополучно миновали мост и направились вдоль Китайской стенки по
направлению к батарее литеры Б.
Пройдя с версту, офицеры оказались на Куропаткинском люнете - батарее
шестидюймовых полевых мортир. Пушки стояли совершенно открыто за невысоким
бруствером.
- Так ставить мортирную батарею просто преступление! - возмутился
Звонарев. - Отчего бы ее не отнести саженей на двадцать в тыл, врыть орудия
глубоко в землю и полностью использовать крутизну мортирной траектории?
- Не собираетесь ли вы перетащить и эту батарею, как Саперную? -
улыбнулся Рашевский.
- Готов немедленно заняться этим, - пылко ответил прапорщик.
- Жаль, что вы так поздно появились в Артуре. Год тому назад здесь еще
ничего не было построено. Тогда ваши фортификационные таланты развернулись
бы полностью, - шутил Рашевский, - но переделывать надо чуть ли не всю
крепость, что сейчас, конечно, невозможно.
За Куропаткинским люнетом они распрощались.
На следующее утро, под проливным дождем, прапорщик через весь Артур шагал
в Управление артиллерии. Пелена дождя закрывала город и гавань от взоров
японцев и мешала обстрелу. Каскады воды, низвергаясь с окружающих город
сопок, неслись к гавани, заливая тротуары и мостовую. Спасаясь от дождя,
Звонарев завернул в Сводный госпиталь. Подойдя к длинному одноэтажному
зданию, он спросил в вестибюле о Варе. Ждать пришлось довольно долго.
Наконец Варя появилась. Она была сильно утомлена и без стеснения все
время зевала.
- Я не спала две ночи, - объяснила она, - к нам перевели много
тяжелораненых из других госпиталей; беспрерывно идут операции и перевязки.
Раздам лекарства и уйду. Подождите меня.
Через четверть часа они вместе вышли из госпиталя.
- Зайдем по пути в Мариинскую больницу проведать
Сахарова, - предложила Варя. - Он будет очень рад. Миновав площадь, они
подошли к большому двухэтажному зданию готической архитектуры, на главном
фронтоне которого красовался большой красный крест. Варя провела Звонарева
до просторной светлой палаты на четырех человек. В одном из больных
прапорщик узнал Сахарова. Капитан сильно осунулся, пожелтел, лицо заросло
густой щетиной полуседых волос. Глубоко ввалившиеся темные глаза лихорадочно
горели.
- Весьма рад видеть, - оживился Сахаров. - Не подаю руки, чтобы не
передать заразы. Как мило с вашей стороны навестить болящего старика.
- Вы получаете диетическое питание? - сразу приняла докторский тон Варя.
- При лечении брюшного тифа главное-строгое соблюдение диеты. Это необходимо
для поддержания сил.
- Пока что у меня есть все, за исключением хорошего сердца. Оно
износилось раньше времени...
Варя взяла скорбный лист, просмотрела температурную кривую, ознакомилась
с назначением. Сахаров пытливо следил за выражением ее лица.
- Насколько я понимаю, все идет вполне нормально, даже сердечные
лекарства назначаются вам в умеренных дозах, - значит, особой надобности в
них нет, - проговорила девушка, заметив взгляд капитана.
Лицо больного просветлело.
- Мне тоже говорили, что тиф в самой легкой форме, авось и мое сердце
выдержит.
- Ни минуты в этом не сомневаюсь. Я принесла вам кизилового варенья.
- Не знаю, как и благодарить вас за ваше внимание ко мне, - растроганно
ответил больной. - Что нового на фронте?
Звонарев сообщил о положении на фронтах, о планах обороны.
- Электропровод есть у моряков в порту. Я недавно сам им продал. Сейчас
черкну Григоровичу записку. По старому знакомству он должен помочь моему
другу.
На прощанье Звонарев пожал сухую и горячую руку капитана, а Варя обещала
навещать его ежедневно.
- Не знаю, чем и как смогу отблагодарить вас обоих по выздоровлении! Во
всяком случае - свадебный подарок за мной, - обещал Сахаров.
- Ой, что вы, мы об этом и не думаем, - за себя и прапорщика ответила
девушка.
- Если сейчас не думаете, то скоро додумаетесь. Со стороны-то виднее. Я
прошу вас, милая Варя, - позвольте мне так называть вас, - зайдите в мою
контору, тут напротив, около мельницы, и передайте эту записку господину
Шубину. Он у меня является главным доверенным лицом во время моей болезни, -
попросил капитан.
- С большим удовольствием, немедленно побываю там, - ответила девушка.
- Врачи говорят, что Сахаров совсем плох, у него никуда не годное сердце,
- шепнула она Звонареву, когда они вышли из палаты. - Интересно, что он
написал. - И она развернула записку.
На ее лице выразилось полное разочарование. На бумаге было нарисовано
несколько иероглифов.
- Надо попросить кого-нибудь ее прочитать, - сказала она.
- Этого еще не хватало! - И, отобрав записку, Звонарев спрятал ее.
Шубин оказался пожилым человеком с круглыми черепаховыми очками на носу.
Он рассыпался в любезностях и сообщил, что все распоряжения Сахарова будут
немедленно исполнены.
- А о чем он пишет? Я все хотела понять, что эти значки обозначают, и не
могла! - улыбнулась Варя.
- Господин Сахаров хотел сохранить в секрете свои намерения, и он
воспользовался китайской письменностью, тем более что кое-что касается
непосредственно вас.
- Что именно, скажите, пожалуйста! Василий Васильевич никогда не узнает
об этом, - попросила Варя.
- Дело очень щекотливое, и я не имею права ничего сообщить вам при всем
моем горячем желании исполнить вашу просьбу, - отказался Шубин.
День прояснился, и японцы начали обычный обстрел города и порта. Снаряды
падали у подножья Золотой горы. Батареи Тигровки и броненосцы открыли
ответный огонь. Грохот временами доходил до того, что разговаривать на улице
было трудно.
- Не придется мне сегодня идти домой, - вздохнула Варя. - Золотая гора
своей пальбой так и не даст заснуть целый день. Проводите меня в Пушкинскую
школу. Там, забравшись в подвал, я сумею отдохнуть.
У Пушкинской школы они расстались. Звонарев обещал на обратном пути на
Залитерную зайти к Варе и направился к Григоровичу.
Командира порта он застал дома и изложил ему свою просьбу от имени
Кондратенко.
- Удивительное дело! Вы, сухопутные, все время на чем свет стоит ругаете
нас, моряков, и в то же время за всем обращаетесь к нам! Нет у меня
электрических проводов. Так и передайте генералу, - стукнул ладонью по столу
адмирал.
Звонарев вспомнил о записке Сахарова и передал ее Григоровичу.
- Как здоровье милейшего Василия Васильевича? Не повезло ему, бедняге.
Обязательно побываю у него в больнице, - сразу переменил тон адмирал.
Прапорщик подробно сообщил ему все, что знал.
- Жаль, жаль! Такой хороший человек и вдруг может умереть от тифа...
Сколько же и чего вам нужно? Только из уважения к просьбе Василия
Васильевича в последний раз иду вам навстречу.
Звонарев протянул ему заранее приготовленный список требуемого имущества.
Григорович, не просматривая его, положил резолюцию об отпуске. Обрадованный
таким исходом дела, прапорщик поспешил откланяться.
В этом районе на берегу моря было тихо, и Звонарев отдыхал от обычного
грохота и шума передовых позиций. Электрический Утес, бывший в начале войны
самой боевой батареей Артура, теперь обратился в спокойную тыловую позицию,
и только задранные вверх дула орудий, повернутых в сторону сухопутного
фронта, напоминали о войне.
Батарея была загружена выздоравливающими солдатами самых различных
полков. Тут же мелькали черные бушлаты матросов с броненосца "Пересвет",
обслуживающих пушки.
В офицерском флигеле Звонарев застал нового командира Электрического
Утеса, капитана Николая Николаевича Андреева. Высокого роста, широкоплечий,
с расчесанной надвое скобелевской бородой, он имел бы представительный вид,
если бы не беспрерывно трясущиеся после контузии голова и руки. Тут же
находился командовавший матросами лейтенант Любимов, коренастый шатен,
младший врач крепостной артиллерии Зорин и Варина сестра - Катя. Звонарев
застал их всех за столом. Хозяйничала Катя.
Отказавшись от обеда, Звонарев вместе с Катей отправился на розыски своих
чемоданов. Он не сразу узнал свою бывшую комнату. Заново оклеенная новыми
обоями, чистенькая, аккуратно прибранная, она превратилась в очаровательную
девичью светелку. Катя осматривала белье.
- Я сейчас заштопаю, - взялась она за иголку.
Звонарев начал смущенно ее благодарить и отказываться.
- Пустяки! Я думаю, Варя давно отучила вас от условностей, называемых
приличиями. Она и раньше не очень-то соблюдала их, а теперь и вовсе ни с чем
не считается. Давно вы ее видели?
Прапорщик рассказал об утренней встрече.
- До вас ей никто не нравился, а вы сразу покорили ее суровое сердце.
Сейчас, кроме вас и хирургии, она ничем не интересуется. Не знаю, отвечаете
ли вы ей взаимностью, если нет - то придется пожалеть мою взбалмошную, но
все же очень милую сестрицу.
- Мы с Варей большие друзья...
Катя внимательно посмотрела на него и чуть заметно улыбнулась.
Выйдя на крыльцо, Звонарев увидел перед казармой странное зрелище.
Человек двадцать раненых и перевязанных солдат стояли под винтовками. Один
держал костыль под правой рукой, а на левом плече у него лежало ружье, у
другого винтовка была на правом плече, так как левая рука была на перевязи,
у третьего была забинтована вся голова, и он ее наклонял набок, чтобы не
задеть за винтовку. У крайнего были перевязаны обе руки, и все же винтовка
каким-то образом держалась на плече. Перед наказанными расхаживал Чиж и,
площадно ругаясь, тыкал солдат кулаками то в живот, то в лицо.
- Я вас приведу в христианский вид! Не поможет винтовка - испробуете
розг, а там - на фронт, коль ноги носят! Фельдфебель, кто у тебя еще
значится провинившимся? - обернулся он к подбежавшему к нему рысцой
Назаренко.
Вытащив из-за обшлага бумагу, фельдфебель зачитал несколько фамилий.
- Всем по десять часов, а эту сволочь завтра через одного перепороть, -
распорядился Чиж, отходя от солдат.
Поодаль группа матросов угрюмо следила за происходившим. К Звонареву
подошел Любимов и, взяв его под руку, отвел в сторону.
- Чиж, по-моему, сумасшедший маньяк, садист, ненавидящий солдат. Добром
это не кончится. В один прекрасный день не эти калеки, так мои матросы его
прикончат.
- Не думаю, чтобы это многих опечалило.
- Это верно, но ведь пойдет суд, расстрелы, что может вызвать новый бунт,
в котором и мы с вами можем пострадать.
Прапорщик пообещал обо всем этом довести до сведения артиллерийского
начальства. В это время к нему подошла старая фельдфебельша, мать Шуры, и
низко поклонилась.
- До вашей милости, Сергей Владимирович, - проговорила она.
- Здравствуйте, Саввична, как живете?
- Бог грехи терпит, носит еще земля. Хотела я спросить вас о дочке своей:
что она - жива, цела? Умом кляну ее, а сердце все же тоскует. Одно ведь дите
у меня на свете...
- Жива и здорова, вчера была на Залитерной.
- И не одумается, не бросит его, окаянного!.. Сбил с пути глупую девку,
опозорил, а потом бросит. Кому она такая будет нужна? Другой раз думаю, уж
лучше бы убило ее... - вздохнула Саввична. - Коль увидите, передайте ей мое
