вом факелов. Там никого не было, и сначала она не могла понять назначе-
ния странных предметов, в строгом порядке расставленных вокруг нее. Это
были никогда не виданные ею деревянные, железные и бронзовые машины;
удивительные приспособления лежали на столах или висели на стенах. Сна-
чала ей показалось, что она попала в артиллерийский музей, ибо там были
мушкеты, пушки, кулеврины и другие предметы военного снаряжения - они
стояли на первом плане, заслоняя инструменты другого рода. Кому-то взду-
малось собрать здесь все средства, изобретенные людьми для взаимного
уничтожения. Но когда неофитка сделала несколько шагов вперед и прошла
через этот арсенал, она увидела другие предметы, отличавшиеся более
утонченной жестокостью, - деревянные козлы, колеса, пилы, плавильные ча-
ны, блоки, крюки, - словом, весь набор орудий пытки, а на большой доске,
висящей посередине, под целой коллекцией дубинок, клещей, ножниц, на-
пильников, зубчатых топоров и других отвратительных предметов для истя-
зания, была надпись: "Все они весьма ценны, подлинны, все они были в
употреблении".
И тут Консуэло почувствовала, что изнемогает. Холодный пот увлажнил
волосы на ее голове. Сердце перестало биться. Не в силах оторваться от
этого страшного зрелища и от множества нахлынувших на нее кровавых виде-
ний, она рассматривала все, что было перед ней, с тем тупым и мрачным
любопытством, какое овладевает нами в минуты безмерного ужаса. Вместо
того чтобы закрыть глаза, она пристально смотрела на подобие бронзового
колокола - чудовищную голову в круглом шлеме, посаженную на бесформенное
туловище без ног, обрубленное на уровне колен. Все вместе походило на
огромную статую грубой работы, предназначенную для украшения гробницы.
Но постепенно, выходя из своего оцепенения, Консуэло по какому-то наитию
поняла, что под этот колокол помещали осужденного, заставив его присесть
на корточки. Тяжесть колокола была так ужасна, что никакие человеческие
силы не могли бы его приподнять. Внутренние размеры были пригнаны так
точно, что человек не мог сделать там ни одного движения. Но помещали
его сюда не с намерением задушить, ибо в забрале шлема и во всей окруж-
ности головы были коегде проделаны маленькие дырочки, причем в некоторых
из них все еще торчали длинные тонкие стилеты. При помощи мучительных
уколов здесь терзали жертву, желая вырвать у нее признание в преступле-
нии, действительном или мнимом, донос на родных и друзей, исповедь поли-
тических и религиозных взглядов [16].
На верхушке металлического шлема были вырезаны на испанском языке
следующие слова:
Да здравствует святая инквизиция!
А внизу - молитва, продиктованная, должно быть, чувством свирепого
сострадания, а быть может, вышедшая из сердца и написанная рукою бедного
рабочего, осужденного на создание этой гнусной машины:
Пресвятая матерь божья, молись за бедного грешника!
Клок волос, вырванный во время пыток и, очевидно, приклеенный кровью,
остался висеть под этой молитвой как страшное и неизгладимое клеймо. Во-
лосы торчали из отверстия, расширенного с помощью стилета. Они были се-
дые!
И вдруг Консуэло перестала видеть, перестала страдать. Совершенно не-
ожиданно, не успев ощутить ни малейшей физической боли, ибо и душа ее и
тело существовали теперь лишь в теле и душе истерзанного, искалеченного
человечества, прямая и неподвижная, она упала на пол, словно статуя,
рухнувшая с пьедестала. Но в ту секунду, когда голова ее готова была
удариться о бронзу адского прибора, какой-то человек, не замеченный ею,
успел схватить ее в свои объятия. Это был Ливерани.
XL
Очнувшись, Консуэло увидела себя на пурпурном ковре, покрывавшем бе-
лые мраморные ступени изящной коринфской галереи. Двое мужчин в масках -
по цвету плащей она узнала в них Ливерани и того, кого справедливо счи-
тала Маркусом, - хлопотали над ней, стараясь привести в чувство. Человек
сорок в плащах и в масках, те самые, которых она уже видела раньше вок-
руг некоего подобия гробницы Иисуса, стояли в два ряда вдоль ступеней и
хором пели торжественный гимн на незнакомом языке, размахивая венками из
роз, пальмовыми ветвями и цветами. Колонны были украшены цветочными гир-
ляндами, которые скрещивались, образуя перед закрытой дверью храма и над
головой Консуэло нечто вроде триумфальной арки. Луна в зените заливала
ярким светом белый фасад, а снаружи, вокруг этого святилища, старые ти-
совые деревья, кипарисы и сосны стояли непроходимой рощей, напоминавшей
священный лес, у подножия которого серебрились и журчали таинственные
воды.
- Сестра, - сказал Маркус, помогая Консуэло подняться, - вы победо-
носно вышли из всех испытаний. Не стыдитесь того, что вы физически осла-
бели под гнетом мучительной скорби. Ваше благородное сердце едва не раз-
билось от гнева и сострадания при виде столь очевидных доказательств
преступлений и бедствий человечества. Если бы вы пришли сюда сами, без
нашей помощи, мы бы не прониклись к вам таким уважением, как теперь,
когда вас принесли сюда обессиленную и удрученную печалью. Вы видели
подземелье роскошного замка, причем это не какой-нибудь особый замок,
более других известный своими преступлениями, нет, это самый обыкновен-
ный замок, похожий на все те, чьи развалины покрывают большую часть Ев-
ропы. Да, это страшные остатки обширной сети, с чьей помощью феодальное
владычество в течение стольких веков распоряжалось всем цивилизованным
миром, угнетая людей своим преступным, жестоким могуществом и ужасами
междоусобных войн. Эти отвратительные жилища, эти суровые крепости слу-
жили логовом для всех злодеяний, свершавшихся на глазах у людей до тех
пор, пока религиозные войны, старания освободительных обществ и мучени-
чества избранников не помогли человечеству познать истину. Вы можете
объехать Германию, Францию, Италию, Испанию, славянские страны - в каж-
дой долине, на каждой горе вы увидите там внушительные развалины какого-
нибудь грозного замка или заметите на траве остатки укреплений. Все это
кровавые следы завоевателей, следы побед касты патрициев над кастами по-
рабощенных. И если вы исследуете эти руины, если пороетесь в земле, ко-
торая их поглотила и неустанно старается засыпать их еще глубже, вы пов-
сюду найдете то же, что видели здесь: темницу, яму для груды трупов,
тесные зловонные конуры для особо важных узников, укромный угол, где
можно убивать бесшумно, а на вершине старинной башни или в недрах подзе-
мелья - застенок для строптивых рабов, виселицу для дезертиров, кипящие
котлы для еретиков. Сколько несчастных погибло в кипящей смоле, сколько
исчезло в потоке вод, сколько было заживо погребено в рудниках! Ах, если
бы стены замков, воды озер и рек, пещеры скал могли заговорить и расска-
зать о всех беззакониях, которые они видели и поглотили! Число их слиш-
ком велико, чтобы история могла запечатлеть эти подробности!
Но не только владетельные сеньоры, не только аристократы окрасили
землю невинной кровью. Короли и священники, троны и церковь - вот глав-
ный источник беззаконий, вот главная разрушительная сила. Чья-то суровая
забота, чей-то мрачный, но сильный ум собрал в одной из зал нашего ста-
ринного замка часть Орудий пытки, изобретенных ненавистью сильного К
слабому. Описание их невероятно, глаза с трудом верят, мысль отказывает-
ся допустить их существование. И все-таки они действовали, эти чудовищ-
ные механизмы, они действовали в течение целых столетий как в королевс-
ких дворцах, так и в цитаделях мелких князьков, главным же образом - в
застенках святой инквизиции. Что я говорю? Они действуют и ныне, хотя и
реже. Инквизиция все еще существует, все еще терзает людей, и во Фран-
ции, самой просвещенной из всех стран, есть еще провинциальные суды,
сжигающие мнимых колдунов.
Впрочем, разве тирания уже низвергнута? Разве короли и принцы перес-
тали разорять землю? Разве война перестала приносить горе и опустошение
как в зажиточные дома, так и в бедные хижины, стоит только захотеть са-
мому мелкому правителю? Разве рабство перестало царить в половине Евро-
пы? Разве войско перестало подчиняться почти повсеместному закону хлыста
и дубинки? Разве самых красивых, самых храбрых солдат в мире - прусских
солдат - не дрессируют как животных, с помощью палки и розги? Разве
русскими рабами не управляет кнут? Разве в Америке не обращаются с нег-
рами хуже, чем с собаками и лошадьми? Если крепости древних баронов уже
разрушены и превращены в мирные жилища, то разве крепости королей не
продолжают стоять на месте и служить тюрьмами для невинных чаще, чем для
виновных? И разве ты, сестра моя, нежнейшая и благороднейшая из женщин,
не была узницей в Шпандау?
Мы знали, что ты великодушна, мы не сомневались в твоей способности к
состраданию, в чувстве справедливости, но так как тебе и некоторым дру-
гим, находящимся здесь, предназначено вернуться в свет, бывать при дво-
ре, иметь доступ к королям, подвергаться - тебе в особенности - действию
их чар, нам пришлось предостеречь тебя от опьянения этой полной блеска и
опасностей жизнью, и мы не имели права избавить тебя даже от самых чудо-
вищных доказательств ее порочности. Пользуясь одиночеством, на которое
мы тебя обрекли, и книгами, предоставленными в твое распоряжение, мы
воздействовали на твой ум; с помощью отеческих наставлений, то строгих,
то ласковых, мы воздействовали на твое сердце; подвергая тебя испытани-
ям, более мучительным и насыщенным более глубоким смыслом, нежели испы-
тания древних мистерий, мы воздействовали на органы твоего зрения. А те-
перь, если ты все еще желаешь принять посвящение, можешь бесстрашно
предстать перед этими неподкупными, но добрыми судьями - ты уже знаешь
их, и они ждут тебя, либо чтобы увенчать, либо чтобы даровать тебе сво-
боду покинуть нас навсегда.
Сказав это, Маркус поднял руку и указал Консуэло на дверь храма, над
которой огненными буквами зажглись три сакраментальных слова: свобода,
равенство, братство.
В ослабевшей, разбитой физически Консуэло бодрствовал в эту минуту
только ее дух. Она уже не могла слушать речь Маркуса стоя. Вынужденная
снова присесть у подножия колонны, она опиралась на Ливерани, не видя
его, забыв о нем. Однако она не пропустила ни одного слова, произнесен-
ного Маркусом. Бледная, как привидение, с остановившимся взглядом и за-
мирающим голосом, она все-таки не производила впечатления человека, ко-
торый только что перенес сильное нервное потрясение. Сдержанный восторг
переполнял ее грудь, дыхание было так слабо, что Ливерани не мог уловить
его. Черные глаза, немного ввалившиеся от усталости и перенесенных стра-
даний, сверкали мрачным огнем. Легкая морщинка на лбу говорила о непоко-
лебимом решении, первом в ее жизни. Характер ее красоты испугал тех из
присутствующих, кто прежде видел ее неизменно приветливой и кроткой. Ли-
верани дрожал, как лист жасмина, колеблемый ночным ветерком над головой
его возлюбленной. Она поднялась сильным движением, какого он не мог ожи-
дать от нее в этот миг, но внезапно у нее подкосились ноги, и, чтобы
подняться по ступенькам, она позволила ему поддерживать, почти нести се-
бя, не испытывая при этом никакого волнения от его объятий, так сильно
трогавших ее прежде, не выходя из состояния глубокой задумчивости, нес-
мотря на близость сердца, так бурно воспламенявшего прежде ее сердце. Он
вложил в ее ладонь серебряный крестик - талисман, дававший известные
права на нее и служивший как бы знаком отличия, по которому она могла
его узнавать. Но Консуэло, казалось, не узнала ни этого дорогого ей
предмета, ни руки, которая передала ей его. Ее собственная рука была
стиснута в какой-то судороге страдания. Она бессознательно держалась за
