Моле, гроссмейстера и великого мученика храма, перед останками монахов -
воинов и прелатов-рыцарей средневековья. Ты бы вышла победительницей из
этого второго испытания так же, как из первого. Ты бы распознала обман-
чивые следы варварского фанатизма, все еще необходимого как своеобразный
щит для умов, проникнутых принципом неравенства. Запомни, что франкмасо-
ны первых степеней по большей части стремятся к тому, чтобы соорудить
лишь мирской храм, тайное убежище для сообщества, достигшего уровня кас-
ты. Ты же думаешь иначе и прямо пойдешь к всемирному храму, долженствую-
щему принять всех людей, объединенных одной и той же верой, одной и той
же любовью. И все-таки ты должна остановиться здесь в последний раз и
пасть ниц перед этой могилой. Ты должна поклониться Христу и признать в
нем единого истинного бога.
- Вы говорите это, чтобы еще раз меня испытать, - твердо ответила
Консуэло, - но вы сами открыли мне глаза на высокие истины, научив чи-
тать ваши тайные книги. Христос - это богочеловек, которого мы почитаем
как величайшего философа и величайшего святого древних времен. Мы покло-
няемся ему, насколько дозволено поклоняться лучшему и величайшему из
учителей и мучеников. Мы можем назвать его спасителем людей в том смыс-
ле, что он преподал своим современникам истины, которые до того лишь
смутно маячили перед ними и благодаря которому человечество вступило в
новую фазу света и святости. Мы можем преклонить колена перед его пра-
хом, чтобы возблагодарить бога за то, что он сотворил для нас такого
пророка, такой пример, такого друга, но, поклонясь в его лице богу, мы
не впадаем в грех идолопоклонства. Мы различаем божественность открове-
ния и божественность того, кто преподал нам его. Поэтому я готова выра-
зить перед этими эмблемами мученичества, навеки прославленного и благо-
родного, свою благочестивую признательность и дочернее восхищение, но не
думаю, что разгадка откровения была понята и провозглашена людьми во
времена Христа, ибо тогда он еще не был признан на земле. Я жду от муд-
рости, от веры его учеников и последователей, продолжающих его дело на
протяжении семнадцати столетий, такой истины, которая была бы более це-
лесообразна и более полно применяла бы его святые слова и учение о
братстве. Я жду распространения Евангелия, жду чего-то большего, нежели
равенство перед богом, жду и призываю ждать других людей.
- Твои речи чересчур смелы, а суждения чреваты опасностями. Хоро-
шенько ли ты обдумала их в своем уединении? Предусмотрела ли ты нес-
частья, которые твоя новая вера может сразу навлечь на твою голову? Поз-
нала ли людей и собственные силы? Известно ли тебе, что нас очень мало -
один на сто тысяч в самых просвещенных странах земного шара? Знаешь ли
ты, что в наше время среди тех людей, которые воздают великому провидцу
Иисусу оскорбительные и грубые почести, и тех, ныне почти столь же мно-
гочисленных людей, которые отрицают его миссию, чуть ли не самое его су-
ществование, словом, знаешь ли ты, что и среди идолопоклонников и среди
атеистов нас не ждет ничего, кроме преследований, издевательств, нена-
висти и презрения? Знаешь ли ты, что во Франции в равной мере проклинают
сейчас и Руссо и Вольтера - философа верующего и философа неверующего?
Знаешь ли ты - и это еще более неслыханно, более страшно, - что из глуши
изгнания они оба проклинают друг друга? Знаешь ли ты, что тебе придется
вернуться в тот мир, где все будут в заговоре, чтобы поколебать твою ве-
ру и замутить твои мысли? Знаешь ли ты, наконец, что тебе придется расп-
ространять проповедь твоего учения, продираясь сквозь толщу опасностей,
сомнений, разочарований и муки?
- Я решилась на все, - ответила Консуэло, опустив глаза и прижав руку
к сердцу. - Да поможет мне бог!
- Хорошо, дочь моя, - сказал Маркус, все еще державший Консуэло за
руку, - мы подвергнем тебя кое-каким нравственным страданиям - не для
того, чтобы испытать твою веру, ибо мы уже не сомневаемся в ней, а чтобы
укрепить ее. Вера растет и усиливается не в покое отдохновения и не в
наслаждениях этого мира, а в скорби и в слезах. Хватит ли у тебя мужест-
ва побороть тягостные волнения и, быть может, мучительный страх?
- Если это необходимо и может послужить на пользу моей душе, я подчи-
няюсь вашей воле, - ответила Консуэло со стесненным сердцем.
Невидимые тотчас начали убирать ковры и факелы, окружавшие гроб. Гроб
они откатили в одну из глубоких оконных ниш, и несколько адептов, воору-
жившись железными брусьями, торопливо подняли круглую каменную плиту в
середине залы. Консуэло увидела круглое отверстие, достаточно широкое,
чтобы мог пройти один человек; почерневшая от времени гранитная закраина
была, несомненно, столь же древней, как и другие архитектурные части
здания. Принесли длинную лестницу и опустили ее в зияющую пустоту. Затем
Маркус подвел Консуэло к входу и трижды спросил ее торжественным тоном,
хватит ли у нее мужества спуститься одной в подземелье огромной фео-
дальной башни.
- Выслушайте меня, отцы и братья, ибо я не знаю, как мне должно назы-
вать вас... - начала Консуэло.
- Зови их братьями, - прервал ее Маркус. - Ты находишься здесь среди
Невидимых, которые окажутся равны тебе по степени, если ты проявишь
твердость в течение еще одного часа. Сейчас ты простишься с ними, чтобы
встретиться через час в присутствии членов совета, высших наставников,
чей голос и чьи лица никому не известны. Вот этих ты будешь называть от-
цами. Они верховные жрецы, духовные и мирские наставники нашего храма.
Мы предстанем перед ними и перед тобой с открытым лицом, если ты твердо
решилась встретиться с нами у врат святилища, после того как пройдешь
тяжелый и полный ужасов путь, который начинается здесь, у твоих ног, -
пройдешь одна, не имея иных проводников, кроме твоего мужества и
упорства.
- Если так надо, я пойду, - ответила Консуэло трепеща, - но разве это
испытание, которое вы сами считаете таким суровым, необходимо? О братья,
ведь вы не хотите посмеяться над рассудком женщины, чуждой притворства и
ложного тщеславия, над рассудком, перенесшим уже столько испытаний? Се-
годня вы осудили меня на длительный пост, и, хотя волнение на многие ча-
сы заставило умолкнуть мой голод, я чувствую, что физически ослабела. У
меня нет уверенности, что я выдержу бремя, которое меня ждет. Клянусь,
меня не страшат телесные страдания, - только бы вы не приняли за сла-
бость духа то, что будет лишь бессилием телесной оболочки. Обещайте, что
вы простите меня, если я окажусь лишь слабой женщиной - только бы, придя
в себя, я все еще ощущала в себе сердце мужчины.
- Бедное дитя, - ответил Маркус, - мне приятнее слышать, что ты отк-
ровенно признаешься в слабости, чем если бы ты стала пытаться блеснуть
перед нами безрассудной отвагой. Хорошо, мы согласны дать тебе одного
проводника, который в случае надобности окажет тебе помощь и поддерж-
ку... Брат, - добавил он, обращаясь к рыцарю Ливерани, стоявшему во вре-
мя всей беседы у дверей и не спускавшему глаз с Консуэло, - возьми за
руку твою сестру и проводи ее подземельями к месту, назначенному для
всеобщей встречи.
- А вы, брат? - испуганно спросила Консуэло. - Разве вы не хотите
пойти вместе с нами?
- Это невозможно. Ты можешь иметь лишь одного проводника, и тот, кого
я указал, единственный, кого мне дозволено тебе дать.
- Я найду в себе мужество и пойду одна, - сказала Консуэло, закутыва-
ясь в плащ.
- Ты отвергаешь руку брата и друга?
- Я не отвергаю ни его сочувствия, ни его дружбы, но пойду одна.
- Ступай же, благородная девушка, и ничего не бойся. Та, которая
спустилась одна в колодец слез в Ризенбурге, та, которая пошла навстречу
стольким опасностям, чтобы отыскать пещеру Шрекенштейна, сумеет с лег-
костью пройти сквозь недра нашей пирамиды. Ступай же, подобно юным геро-
ям древности, искать свое посвящение сквозь испытания священных таинств.
Братья, протяните ей чашу, драгоценную реликвию, которую принес нам один
из потомков Жижки и в которой мы освящаем святые дары причастия братской
общины.
Ливерани взял с алтаря деревянную, грубо вырезанную чашу, наполнил ее
и подал Консуэло вместе с хлебом:
- Сестра, - сказал Маркус, - мы предлагаем тебе не только благородное
сладкое вино и беспримесный пшеничный хлеб для восстановления твоих фи-
зических сил, - мы предлагаем тебе тело и кровь богочеловека, небесный и
в то же время материальный символ братского равенства. Наши отцы, муче-
ники таборитской церкви, считали, что для освящения святых даров вмеша-
тельство нечестивых и кощунственных священников не могло сравниться с
чистыми руками женщины или ребенка. Причастись же здесь вместе с нами
перед тем, как сесть за праздничный стол в храме, где великое таинство
причастия будет разъяснено тебе более наглядно. Прими чашу и отпей пер-
вая. Если ты веришь в этот обряд, несколько капель напитка вольют в твое
тело величайшую силу, а пылкая душа унесет все твое существо на огненных
крыльях.
Отпив первая из чаши, Консуэло протянула ее Ливерани, и тот, в свою
очередь отпив, передал чашу по кругу всем братьям. Осушив последние кап-
ли, Маркус благословил Консуэло и повелел всем присутствующим сосредото-
читься и помолиться за нее. Затем он вручил неофитке серебряную лампаду
и помог ей спуститься с первых ступеней лестницы.
- Излишне говорить, - добавил он - что жизни вашей не угрожает ни ма-
лейшая опасность. Бойтесь только за вашу душу. Вы никогда не дойдете до
дверей храма, если будете иметь несчастье хоть раз обернуться назад во
время пути. Вам доведется несколько раз останавливаться и внимательно
осматривать все, что представится вашему взору, но как только перед вами
откроется какая-нибудь дверь, входите и не оборачивайтесь. Как вы знае-
те, таково строгое правило древних посвящений. Кроме того, согласно ста-
ринным обычаям, вы должны тщательно оберегать пламя лампады - эмблему
вашей веры и вашего усердия. Идите, дочь моя, и пусть вам придаст
сверхъестественное мужество мысль о том, что страдания, которые вам
предстоит претерпеть сейчас, необходимы для укрепления вашего ума и
сердца в добродетели и истинной вере.
Консуэло осторожно спустилась по ступенькам, и едва успела она перес-
тупить последнюю, как лестница была убрана, а тяжелая каменная плита с
грохотом упала, закрыв вход в подземелье над ее головой.
XXXIX
В первые минуты, перейдя из ярко освещенной сотней факелов залы в
другую, где мерцал лишь слабый свет ее лампады, Консуэло не могла разли-
чить ничего, кроме какого-то бледного тумана. Однако понемногу глаза ее
освоились с полумраком, и так как между ней и стенами комнаты, точно та-
кой же и по размеру и по восьмиугольной форме, как та, которую она
только что покинула, не было как будто ничего страшного, она успокоилась
и даже подошла поближе к стене, чтобы рассмотреть странные начертанные
на ней буквы. Это была длинная надпись, занимавшая несколько строк, ко-
торые шли вокруг всей залы и не прерывались ни дверью, ни окном. Заметив
это, Консуэло задумалась не о том, каким образом она выйдет из этой тем-
ницы, а о назначении подобного сооружения. Мрачные мысли, отброшенные ею
вначале, снова пришли ей на ум и вскоре нашли подтверждение в содержании
надписи, которую она прочитала, медленно передвигая свою лампаду на вы-
соте букв.
"Любуйся красотой этих стен, воздвигнутых на скале. Их толщина равна
двадцати четырем футам, и стоят они уже тысячу лет, причем ни военные
штурмы, ни действие времени, ни усилия рабочих не могли нанести им ущер-
ба. Это чудо строительного искусства было некогда воздвигнуто руками ра-
бов, очевидно для того, чтобы спрятать в нем сокровища несметно богатого
господина. Да, чтобы спрятать в недрах скалы, в сердце земли, сокровища,
