ла и последний удар. Эту старую женщину, такую же болезненную и такую же
закаленную, как я, тоже поддерживает чувство долга. Внушая уважение сво-
ей убежденностью и умением достойно переносить несчастья, она покорно
отсчитывает горькие дни, которые ей еще уготовано прожить. Но даже и в
своей скорби она сохраняет некую горделивую суровость, преодолевающую
все недуги. Недавно она сказала одной особе, которая потом передала нам
в письме ее слова: "Если бы мы не в силах были нести бремя жизни из
чувства долга, пришлось бы продолжать жить хотя бы из уважения к прили-
чиям". В этой фразе - вся канонисса.
С той поры Альберт больше не помышлял о разлуке с нами, и после пере-
житых испытаний его мужество даже возросло. Казалось, он поборол даже
свою любовь и, вновь погрузившись в море философии, был занят теперь
только религией, наукой о нравственности и революционной борьбой. Он
всецело отдался серьезным ученым трудам, и его обширный ум сделался
столь же ясным и могучим, сколь лихорадочным и болезненно-восприимчивым
было его печальное сердце вдали от нас. Этот необыкновенный человек, чей
горячечный бред приводил в смущение католические души, превратился в
светоч мудрости для умов высшего порядка. Он был посвящен в самые сокро-
венные тайны Невидимых и занял место среди наставников и отцов этой но-
вой церкви. Он поделился с ними своими познаниями, и они приняли их с
любовью и признательностью. Предложенные им преобразования были одобре-
ны, и, распространяя воинствующую веру, он обрел надежду и такую душев-
ную ясность, какая порождает героев и мучеников.
Мы думали, что он уже победил свою любовь к вам - так тщательно скры-
вал он от нас свою внутреннюю борьбу, свои страдания. Но однажды письмо
одного из наших адептов, которое уже невозможно было от него скрыть,
принесло в наше святилище жестокую весть - жестокую, хотя еще не вполне
достоверную. Некоторые особы в Берлине считали вас любовницей прусского
короля, и на первый взгляд это предположение трудно было опровергнуть.
Альберт ничего не сказал, но стал бледен.
"Дорогой друг, - сказал он мне после минутного молчания, - на этот
раз ты можешь отпустить меня без опасения. Долг любви призывает меня в
Берлин, мое место возле той, которую я люблю и которая приняла мое пок-
ровительство. Я знаю, что не имею на нее никаких прав. Если она опьянена
той жалкой ролью, какую ей приписывают, я не сделаю ни шагу, чтобы зас-
тавить Консуэло отказаться от нее. Но если ее хотят заманить в ловушку,
если ей угрожают опасности, - а я уверен, что это именно так, - то я су-
мею оградить ее от них".
"Остановись, Альберт, - ответила я, - бойся могущества роковой страс-
ти, которая уже причинила тебе столько горя. Ведь это горе - единствен-
ное, которое окажется свыше твоих сил. Ты живешь теперь только доброде-
телью и любовью. Но если твоя любовь погибнет, удовлетворит ли тебя одна
добродетель?"
"Почему же моя любовь может погибнуть? - пылко возразил Альберт. -
Значит, вы думаете, что она уже перестала быть ее достойной?"
"А если бы это было так, Альберт? Что бы ты сделал?"
Он улыбнулся. Бледные губы и горящий взгляд выдавали его мучительные,
но восторженные мысли.
"Если бы это было так, - ответил он, - я продолжал бы любить ее, ибо
прошлое для меня - не сон, который стирается явью. Вам известно, что я
часто смешивал прошлое с настоящим - настолько, что не мог отличить одно
от другого. Так вот, я сделал бы так: продолжал бы любить прошлое - это
ангельское лицо, эту поэтическую душу, внезапно озарившую и воспламенив-
шую мою мрачную жизнь. И, даже не заметив, что прошлое позади, я сохра-
нил бы в груди его жгучий след. Заблудшее создание, падший ангел вызвал
бы во мне столько нежности и заботливости, что я посвятил бы всю жизнь
тому, чтобы утешить его в его падении и защитить от презрения жестоких
людей".
Вместе с несколькими друзьями Альберт уехал в Берлин и явился к бла-
гожелательно относившейся к нему принцессе Амалии под тем предлогом, что
должен поговорить с ней о Тренке, в то время узнике Глаца, и о кое-каких
масонских делах, к которым она была причастна. Вы однажды видели Альбер-
та председательствующим на одном из собраний ложи розенкрейцеров. Тогда
он еще не знал, что Калиостро, проникший помимо нас в его тайну, вос-
пользовался этим обстоятельством, чтобы поразить ваше воображение, и ук-
радкой показал вам его как призрак. За то, что интриган Калиостро позво-
лил непосвященному взглянуть на таинства масонов, его могли навсегда
исключить из ордена. Но это оставалось неизвестным довольно длительное
время, и вы, вероятно, помните, с каким страхом он провожал вас к месту
собраний масонской ложи. Такого рода предательства жестоко караются
адептами, и Калиостро, пользуясь секретами своего ордена, чтобы творить
мнимые "чудеса", быть может, рисковал жизнью или по крайней мере репута-
цией великого некроманта, так как, если бы это открылось, его бы немед-
ленно разоблачили и изгнали.
За время своего короткого и тайного пребывания в Берлине Альберту
удалось достаточно глубоко проникнуть в ваши мысли и узнать ваши поступ-
ки, чтобы успокоиться. Он был близ вас, без вашего ведома следил за вами
и приехал внешне спокойный, но еще более пылко влюбленный в вас, чем
когда бы то ни было прежде. В течение нескольких месяцев он путешество-
вал за границей и оказывал много услуг нашему делу. Но, получив известие
о том, что какие-то интриганы, очевидно шпионы прусского короля, задума-
ли подготовить в Берлине заговор, грозящий опасностью существованию ма-
сонства и, быть может, пагубный для принца Генриха и его сестры, аббати-
сы Кведлинбургской, Альберт помчался в Берлин, чтобы предупредить пос-
ледних о нелепости такой попытки и о том, что она может оказаться запад-
ней. Вот тогда-то вы и видели его, и, хотя это сильно испугало вас, вы
проявили затем столько мужества и, беседуя с его друзьями, выразили та-
кую преданность ему, такое уважение к его памяти, что он вновь обрел на-
дежду на вашу любовь. Поэтому было решено открыть вам его существование
с помощью ряда таинственных явлений. Он часто бывал тогда возле вас и
даже скрывался в ваших апартаментах, когда ты так бурно объяснялись с
королем. Между тем препятствия, которые Альберт и его друзья чинили
преступным или безумным замыслам заговорщиков, начали раздражать послед-
них. У Фридриха II возникли подозрения. Появление "Женщины с метлой" -
этого призрака, который все заговорщики постоянно прогуливают по коридо-
рам дворца, когда им надо посеять смятение и страх, - заставило его нас-
торожиться. Создание новой масонской ложи во главе с принцем Генрихом, у
которого сразу же появились теоретические разногласия с другой ложей -
ее возглавлял сам король, - показалось Фридриху явным проявлением мяте-
жа. Возможно, что создание этой ложи действительно было лишь неудачно
придуманной маской, которую надевали на себя иные из участников загово-
ра, или же попыткой скомпрометировать именитых особ. К счастью, этого не
произошло, и король, делая вид, что недоволен, открыв лишь сомнительных
виновников, втайне был рад, что не должен принимать крутые меры против
членов собственной семьи, и решил для острастки наказать хотя бы от-
дельных лиц. Мой сын, наименее виновный из всех, был арестован и препро-
вожден в Шпандау почти одновременно с вами, а ведь ваша невиновность бы-
ла столь же явной; оба вы были виноваты лишь в одном - в нежелании спас-
ти себя ценой чьих-то страданий, и вам пришлось поплатиться за всех ос-
тальных. Несколько месяцев вы прожили в тюрьме недалеко от камеры
Альберта и слышали страстные звуки его скрипки, а он слышал ваше пение.
В его руках были быстрые и верные способы бегства, но он не хотел ими
воспользоваться до тех пор, пока не обеспечит побег вам. Золото - вот
ключ, открывающий самые крепкие запоры королевских тюрем, а прусские тю-
ремщики - по большей части, недовольные солдаты или впавшие в немилость
офицеры - необыкновенно продажны. Альберт бежал одновременно с вами, но
вы не видели его, и по причинам, которые вы узнаете позже, привезти вас
сюда было поручено Ливерани. Остальное вам известно. Альберт любит вас
более чем когда-либо, но он любит вас больше, чем самого себя, и будет в
тысячу раз менее несчастен от вашего счастья с другим, нежели от своего
собственного, если вы не разделите его целиком. Нравственные, философс-
кие и религиозные законы, во власти которых отныне находитесь вы оба,
допускают его жертву и делают ваш выбор свободным и достойным уважения.
Итак, дочь моя, выбирайте. Но помните, что мать Альберта на коленях умо-
ляет вас не приносить ему жертвы, горечь которой нарушит благородную яс-
ность его духа и спокойствие всей его жизни. Расставшись с вами, он бу-
дет страдать, но ваша жалость без любви убьет его. Настал час, когда вы
должны высказаться, но мне не следует знать вашего решения. Идите к себе
в спальню, там вы найдете два различных наряда. Тот, который вы выбере-
те, решит судьбу моего сына.
- Но какой же из них должен обозначать мой развод с ним? - с трепетом
спросила Консуэло.
- Мне было поручено сказать вам это, но я предпочитаю, чтобы вы дога-
дались сами.
С этими словами графиня Ванда снова надела маску, прижала Консуэло к
своей груди и поспешно удалилась.
XXXVII
У себя в комнате Консуэло нашла два наряда: роскошное подвенечное
платье и траурное вдовье облачение. В течение нескольких минут она коле-
балась. Выбор супруга был ею уже решен, но который из двух нарядов дол-
жен был дать понять окружающим ее намерение? Немного подумав, она надела
белое платье, вуаль, цветы и жемчужное ожерелье невесты. Этот туалет от-
личался тонким вкусом и необыкновенным изяществом. Вскоре Консуэло была
готова, но, взглянув на себя в зеркало, обрамленное нравоучительными и
угрожающими изречениями, она не испытала желания улыбнуться, как это бы-
ло в первый раз. Лицо ее было смертельно бледно, а сердце полно тревоги.
Она чувствовала, что какое бы решение ни приняла, у нее неминуемо оста-
нется сожаление и раскаяние, что одно сердце будет разбито ее отказом, и
эта мысль заранее причиняла ей невыносимую муку. Ее щеки и губы были так
же белы, как вуаль и букет флердоранжа, и она одинаково испугалась как
за Альберта, так и за Ливерани, которые не могли не заметить ее волне-
ния. Ей даже захотелось прибегнуть к румянам, но она тут же раздумала.
"Если лицо мое и солжет, - подумала она, - то разве мое сердце способно
лгать?"
Она опустилась на колени у своей постели, спрятала лицо в складках
драпировок и, погрузившись в горестные думы, стояла так до тех пор, пока
на часах не пробило полночь. Тогда она поднялась и тотчас увидела возле
себя человека в черной маске. Какое-то подсознательное чувство подсказа-
ло ей, что это Маркус, и она не ошиблась, хотя он не сообщил ей, кто он,
а только проговорил мягким, грустным голосом:
- Сударыня, все готово. Благоволите накинуть этот плащ и следовать за
мной.
В сопровождении Невидимого Консуэло дошла до того места в глубине са-
да, где ручей терялся под зеленым сводом парка. Здесь она увидела откры-
тую черную гондолу, совсем такую же, как в Венеции, а в стоявшем на носу
великане-гребце узнала Карла. Увидев ее, он перекрестился. Таков был его
способ выражать величайшую радость.
- Дозволено ли мне говорить с ним? - спросила Консуэло у своего про-
водника.
- Можете сказать ему громко несколько слов, - ответил тот.
- Если так, милый Карл, мой спаситель и друг, - проговорила Консуэло,
взволнованная тем, что видит наконец после долгого заключения среди та-
инственных существ знакомое лицо, - скажи, могу ли я надеяться, что нич-
то не омрачает твою радость при свидании со мной?
