- Ничто, синьора, - уверенно ответил Карл, - если не считать воспоми-
нания о той... кого больше нет в этом мире и кого я всегда представляю
себе, когда вижу вас. Будь мужественна и весела, добрая госпожа, добрая
сестра моя! Мы опять вместе, как в ту ночь, когда бежали из Шпандау!
- Сегодня тоже день освобождения, брат! - сказал Маркус. - Греби же с
тем искусством и с той мощью, какими тебя наделила природа. Теперь бла-
горазумие твоих речей и сила духа уже могут сравниться с другими твоими
качествами... Это и в самом деле похоже на бегство, сударыня, - добавил
он, обращаясь к Консуэло, - только ваш освободитель уже не тот, что тог-
да...
Произнося последние слова, Маркус подал ей руку, чтобы помочь сесть
на устланную подушками скамью. Он почувствовал, как Консуэло вздрогнула
при воспоминании о Ливерани, и попросил ее на минутку закрыть лицо. Она
повиновалась, и гондола, гонимая сильными руками дезертира, быстро поп-
лыла по темной безмолвной воде. После переезда, продолжительность кото-
рого ускользнула от внимания задумавшейся Консуэло, она услышала невда-
леке звуки голосов и инструментов; лодка пошла тише и, судя по легким
толчкам, приближалась к берегу. Капюшон Консуэло упал, и, увидев фантас-
тическое зрелище, представившееся ее глазам, неофитка подумала, что одно
сновидение сменилось другим. Лодка скользила вдоль ровного, гладкого бе-
рега, усеянного цветами и поросшего ярко-зеленой травой. Неподвижная во-
да ручья, превратившегося здесь в широкий водоем, пылала, отражая огнен-
ные столбы света, которые то изгибались длинными завитками, то рассыпа-
лись дождем искр в медлительной и спокойной струе, оставляемой гондолой.
Восхитительная музыка звонким эхом отдавалась в воздухе и, казалось, ре-
яла над ароматными кустами роз и жасмина. Когда глаза Консуэло привыкли
к внезапному свету, она разглядела ярко освещенный фасад дворца, который
высился совсем близко от них и со сказочным великолепием отражался в
зеркале вод. Это изящное здание, вырисовывавшееся на фоне звездного не-
ба, гармоничные голоса, музыка превосходных инструментов, эти открытые
окна, за которыми между залитыми ярким светом пурпурными драпировками
медленно двигались фигуры мужчин и женщин в роскошных нарядах, блистаю-
щих шитьем, золотом, драгоценными камнями, их пудреные головы, придавав-
шие празднествам тех времен отблеск белизны, оттенок чего-то изысканно-
го, феерического, - словом, все это поистине княжеское пиршество в соче-
тании с красотой теплой, ясной ночи, с ее ароматами и свежестью, вливав-
шимися даже в залитые светом залы, наполнило душу Консуэло волнением и
опьянило ее. Дочь народа, но также и королева аристократических празд-
неств, она не могла после стольких дней затворничества, уединения и
мрачных размышлений увидеть подобное зрелище, не испытав - при этом вос-
торга, потребности петь, какого-то странного трепета, вызванного бли-
зостью публики. И, встав во весь рост в своей гондоле, которая между тем
все ближе подходила к замку, воспламененная хором Генделя:
Воспоемте славу
Победителю Маккавею! она забыла все и влила свой голос в эту вели-
чественную и восторженную песнь.
Но от нового толчка лодки, которая, идя близ берега, порой задевала
ветку или пучок густой травы, она пошатнулась и, вынужденная опереться
на протянутую к ней руку, внезапно заметила, что возле нее находится
четвертый человек" один из Невидимых в маске, которого, бесспорно, не
было в гондоле, когда она туда входила.
Широкий, ниспадающий длинными складками темно-серый плащ, особая ма-
нера носить широкополую шляпу, что-то неуловимое в облике этой маски, а
главное, пожатие дрожащей руки, уже не хотевшей отрываться от ее руки, -
все это подсказало Консуэло, что перед ней человек, которого она любила,
рыцарь Ливерани - точно такой же, каким она впервые увидела его на пруду
крепости Шпандау. И тогда музыка, иллюминация, заколдованный дворец, ча-
рующий праздник, даже приближение торжественного часа, который должен
был решить ее участь, - все, что лежало за пределами переживаний этой
минуты, изгладилось из памяти Консуэло. Взволнованная, покоренная ка-
кой-то сверхчеловеческой силой, она вновь упала, трепеща, на подушки
гондолы и оказалась рядом с Ливерани. Второй Невидимый, Маркус, стоял на
носу спиной к ней. Длительный пост, рассказ графини Ванды, ожидание
страшной развязки, внезапное зрелище празднества, увиденного мимоходом,
совершенно надломили силы Консуэло. Она ничего не ощущала, кроме прикос-
новения руки Ливерани, которая сжимала ее руку, словно боясь, как бы она
не отстранилась, и ее охватило то божественное смятение, каким при-
сутствие любимого существа наполняет даже самый воздух вокруг нас. Нес-
колько минут Консуэло сидела так, уже не видя сверкающего дворца, как
будто он исчез в глубоком мраке, не слыша ничего, кроме жгучего дыхания
возлюбленного и биения собственного сердца.
- Сударыня, - сказал Маркус, внезапно обернувшись, - знакома ли вам
ария, которую сейчас поют, и не угодно ли вам остановиться, чтобы послу-
шать этого великолепного тенора?
- Как хотите, - рассеянно ответила Консуэло. - Мне безразличны и эта
ария и этот голос. Если вам угодно, остановимся, если нет - едемте
дальше.
Лодка была уже почти напротив замка. Можно было ясно различить людей,
стоявших в оконных нишах, и даже тех, кто двигался в глубине апартамен-
тов. Теперь это были уже не зыбкие тени, какие мы иногда видим во сне, а
реальные люди - великосветские господа и дамы, ученые и артисты, причем
многих из них Консуэло знала прежде. Но она не пожелала сделать над со-
бой хоть малейшее усилие, чтобы вспомнить их имена, вспомнить театры или
дворцы, где она встречалась с ними. Весь мир внезапно превратился для
нее в какой-то паноптикум, не имеющий для нее никакого значения, не
представляющий никакого интереса. Единственный человек, казавшийся ей
живым во всей вселенной, был тот, чья рука украдкой жгла ее руку, пря-
чась в складках плаща.
- Разве вам незнаком прекрасный голос, который поет венецианскую
арию? - снова спросил Маркус, удивленный неподвижностью и кажущимся без-
различием Консуэло.
Казалось, она не слышала ни голоса того, кто с ней говорил, ни голо-
са, певшего арию, и Маркус, пересев на скамью поближе к Консуэло, повто-
рил свой вопрос.
- Ради бога, извините, - ответила наконец Консуэло, заставив себя
прислушаться, - я задумалась и не обратила на него внимания. Да, да, мне
знакомы и голос и ария - я сама сочинила ее, но это было очень давно.
Ария дурна, исполнение - тоже.
- А как имя этого певца? - снова спросил Маркус, - Мне кажется, вы
чересчур строги к нему. Помоему, он изумителен.
- Ах, вы не потеряли его? - шепотом сказала Консуэло Ливерани, ощутив
на его ладони филигранный крестик, с которым она впервые в жизни расста-
лась, доверив его незнакомцу, когда ехала из Шпандау.
- Так вы не помните имени певца? - настойчиво повторил свой вопрос
Маркус, вглядываясь в лицо Консуэло.
- Прошу прощения, сударь, - ответила она с легким нетерпением, - его
зовут Андзолето. Ах, какое ужасное ре! Он совершенно испортил эту ноту.
- Не хотите ли взглянуть на него? Быть может, вы ошиблись. С моего
места вам было бы легче различить его лицо - я отлично его вижу. Весьма
красивый молодой человек.
- Зачем мне смотреть на него? - слегка раздраженно ответила Консуэло.
- Я уверена, что он ничуть не изменился.
Маркус мягко взял Консуэло за руку, и Ливерани помог ей встать, чтобы
она могла взглянуть в широко распахнутое окно. Консуэло, быть может, не
уступила бы первому, но повиновалась второму и взглянула на певца - кра-
сивого венецианца, который в эту минуту был мишенью сотни женских взгля-
дов, покровительственных, жгучих и сладострастных.
- Как он располнел! - проговорила Консуэло, снова садясь на скамью и
украдкой противясь пальцам Ливерани, пытавшегося вновь отнять у нее
крестик и в конце концов отнявшего его.
- И это все, что вы можете сказать о старом друге? - опять спросил
Маркус, продолжая внимательно смотреть на нее сквозь прорезь маски.
- Это только товарищ по профессии, - ответила Консуэло, - а у нас,
актеров, товарищи не всегда бывают друзьями.
- Но разве у вас нет желания поговорить с ним? Не заглянуть ли нам во
дворец? Быть может, вам предложат спеть вместе с ним, и тогда...
- Если это испытание, - не без лукавства ответила Консуэло, которая
наконец поняла причину настойчивости Маркуса, - то я охотно подвергнусь
ему, так как обязана вам повиноваться. Но если вы предлагаете это, чтобы
доставить мне удовольствие, то я предпочла бы обойтись без него.
- Должен ли я причалить здесь, брат мой? - спросил Карл, подняв вес-
ло, как ружье.
- Нет, брат, греби дальше, - ответил Маркус.
Карл повиновался, и через несколько минут лодка, выйдя из пруда, поп-
лыла под густыми сводами зелени. Стало совсем темно. Только маленький
фонарь, подвешенный на гондоле, отбрасывал голубоватые отблески на лист-
ву деревьев. Изредка сквозь узкие просветы в гуще зелени еще виднелось
слабое мерцание огней дворца. Звуки оркестра медленно замирали вдали.
Идя вдоль берега, лодка цеплялась за цветущие ветви, и черный плащ Кон-
суэло был усеян их душистыми лепестками. Она начинала приходить в себя и
бороться с властным наваждением любви и ночи. Она уже отняла свою руку у
Ливерани, и по мере того как дымка опьянения таяла под ясными доводами
рассудка и воли, сердце ее болело все сильнее и сильнее.
- Сударыня, - опять обратился к ней Маркус, - кажется, даже отсюда
слышны аплодисменты публики. Да, да, это аплодисменты, крики восторга.
Слушатели восхищены. Этот Андзолето имеет во дворце большой успех.
- Они ничего не понимают в музыке! - резко ответила Консуэло, схватив
цветок магнолии, который на ходу сорвал Ливерани и украдкой бросил ей на
колени.
Она судорожно сжала цветок и спрятала его на груди как последнюю ре-
ликвию непобежденной любви, той любви, которую роковое испытание должно
было либо благословить, либо разбить навек.
XXXVIII
Миновав сады и лесистые склоны, лодка окончательно пристала к берегу
в живописном месте, где ручеек терялся меж вековых скал и был уже непро-
ходим для судов. Консуэло не удалось вдоволь полюбоваться суровым, осве-
щенным луной ландшафтом. Это все еще была территория дворца, но здесь
искусство позаботилось лишь о том, чтобы сохранить изначальную красоту
природы: столетние деревья, разбросанные по темным лужайкам, причудливые
неровности почвы, крутые остроконечные холмы, высокие и низкие водопады,
стада пугливых скачущих ланей.
Внезапно новое лицо привлекло внимание Консуэло - это был Готлиб,
расположившийся на оглоблях носилок в позе спокойного и мечтательного
ожидания. Узнав свою подругу по тюрьме, он вздрогнул, но Маркус знаком
приказал ему воздержаться от разговоров.
- Неужели вы запрещаете этому бедняге пожать мне руку? - шепотом
спросила Консуэло у своего проводника.
- После посвящения вы будете вольны здесь во всех ваших действиях, -
тоже шепотом ответил он. - А пока что взгляните, каким здоровым выглядит
Готлиб, как он окреп за это время.
- Но нельзя ли мне хотя бы узнать, - продолжала неофитка, - не пост-
радал ли он из-за меня после моего бегства из Шпандау? Простите мое не-
терпение - эта мысль не давала мне покоя до того дня, когда я увидела
его за оградой моего сада.
- Да, он действительно подвергался преследованиям, - ответил Маркус,
- но это длилось недолго. Узнав, что вы на свободе, он сразу начал с
простодушным восторгом хвалиться тем, что способствовал вашему побегу.
Его невольные разоблачения во время сна едва не стали роковыми для неко-
торых наших братьев. Готлиба чуть было не упрятали в дом умалишенных, -
отчасти - чтобы наказать, а отчасти - чтобы помешать ему помогать другим
