она и Фрэнк охотно отдали бы безвозмездно лучшую мебель красного дерева
и резную из розового, какая была в лавке, но Уилксы упорно отказывались.
В результате дом у них был ужасающе голый и некрасивый, и Скарлетт с
болью смотрела на то, что Эшли живет в комнатах, где нет ни ковров на
полу, ни занавесок на окнах. Но он казалось, ничего этого не замечал, а
Мелани, впервые после замужества поселившись в собственном доме, была
бесконечно счастлива и даже горда. Скарлетт умерла бы от унижения, дове-
дись ей принимать друзей в доме, где нет ни штор, ни ковров, ни диванных
подушек, ни нужного количества стульев или чашек и ложек. Мелани же при-
нимала у себя так, как будто на окнах у нее висели бархатные портьеры, а
в комнатах стояли диваны, обтянутые парчой.
Однако несмотря на радость и приподнятое настроение, чувствовала себя
Мелани неважно. Появление на свет маленького Бо стоило ей здоровья, а
тяжкий труд, которым она занималась в Таре после рождения ребенка, еще
больше подорвал ее силы. Она была такая худенькая, что казалось, косточ-
ки вот-вот прорвут белую кожу. Когда Мелани возилась на заднем дворе со
своим малышом, она выглядела издали совсем девочкой - такая неправдопо-
добна тонкая была у нее талия, да и вся фигурка совсем плоская. Бюста у
нее не было, а бедра казались не шире, чем у маленького Бо, и ни гор-
дость, ни здравый смысл не подсказали ей (так, во всяком случае, считала
Скарлетт) подшить оборочки под корсаж или сзади подложить под корсет по-
душечки, чтобы худоба не так уж бросалась в глаза. Лицо у Мелани было
под стать телу - тоже очень худое и очень бледное, так что ее изогнутые,
шелковистые и тонкие, как усики у бабочки, брови казались угольно-черны-
ми на бескровной коже. Глаза были слишком большими для узенького личика,
а залегшие под ними тени делали их и вовсе огромными, но выражение их
осталось прежним, как во времена беспечного девичества. Ни война, ни
постоянные беды и тяжелая работа не разрушили мягкой безмятежности ее
взгляда. Это были глаза счастливой женщины, женщины, над чьей головой
могут проноситься бури, не затрагивая спокойствия души.
Как она умудрилась сохранить выражение глаз, думала Скарлетт, с за-
вистью глядя на Мелани. Она знала, что у нее самой глаза бывают порой
как у голодной кошки. Что это Ретт сказал однажды про глаза Мелани - что
они у нее точно свечи! Точно два светоча добра в нашем порочном мире.
Да, они действительно как свечи, свечи, горящие на любом ветру, - два
мягких огня, сиявших счастьем оттого, что она снова жила в родном горо-
де, среди друзей.
В маленьком доме всегда толпились люди. Мелани с детских лет была
всеобщей любимицей, и весь город спешил сейчас приветствовать ее возвра-
щение. Каждый что-то тащил ей в дом - безделушку, картину, серебряную
ложку или две льняные наволочки, салфетки, лоскутные коврики, разную ме-
лочь, утаенную от солдат Шермана и потому бесценную, хотя владельцы и
клялись, что это им вовсе ни к чему.
Старики, воевавшие в Мексике вместе с отцом Мелани, приходили и при-
водили с собой приятелей, чтобы познакомить "с милой дочкой старого пол-
ковника Гамильтона". Старинные друзья матери стекались к Мелани, ибо она
всегда уважительно относилась к старшим, что было особенно приятно пожи-
лым матронам в эти сумасшедшие дни, когда молодежь, казалось, совсем ут-
ратила представление о хороших манерах. А сверстницы Мелани - молодые
жены, матери, вдовы - любили ее потому, что она выстрадала не меньше,
чем они, и не озлобилась, а наоборот: всегда готова была сочувственно им
внимать. Молодые же люди стекались к Мелани потому, что они всегда сте-
каются туда, где им хорошо и где можно встретить друзей, которых хочется
увидеть.
И вот вокруг деликатной, незаметной Мелани быстро образовалась группа
молодых и пожилых людей - то, что осталось от сливок довоенного общества
Атланты; у всех был тощий кошелек, фамильная гордость и умение выстоять
в самых тяжелых условиях. Казалось, эти люди - из лучших семей Атланты,
разрозненных, поверженных во прах войной, обескровленных смертями, -
ошеломленные переменами, нашли в Мелани то крепкое ядро, вокруг которого
они могли вновь объединиться.
Мелани, несмотря на молодость, обладала всеми качествами, которые так
высоко ценили эти потрепанные жизнью осколки прошлого: она умела в бед-
ности сохранять гордость, отличалась безропотным мужеством, веселостью,
гостеприимством, добротой и, главное, верностью старым традициям. Мелани
не желала меняться, не желала даже признать, что есть необходимость ме-
няться в этом меняющемся мире. Под ее кровом, казалось, вновь ожили бы-
лые дни, и люди приободрялись и даже начинали презирать эту бурную дикую
жизнь и изобилие, вместе с которыми явились "саквояжники" и республикан-
цы-нувориши.
Глядя на молодое лицо Мелани и видя в нем нерушимую верность старому
укладу, они на время забывали о предателях из собственной среды, вызы-
вавших у них ярость, страх и душевную боль. А таких было много. Выходцы
из хороших семей, доведенные до отчаяния нищетой, переходили на сторону
противника, становились республиканцами и принимали от завоевателей пос-
ты, чтобы родные не жили подаянием. К их числу принадлежали и молодые
отвоевавшиеся солдаты, у которых не хватило твердости духа запастись
терпением и постепенно, на протяжении долгих лет, сколачивать себе сос-
тояние. По примеру Ретта Батлера они объединялись с "саквояжниками" и
занимались всякими неблаговидными делами, которые могли принести деньги.
Особенно отличались - по части предательства девицы из наиболее из-
вестных в Атланте семей. Они созрели уже после войны, не слишком хорошо
ее помнили и не испытывали той горечи, которая жила в душе старшего по-
коления. Они не потеряли ни мужей, ни возлюбленных. Они слабо помнили
былое богатство и великолепие своих семей, а офицеры-янки были такие
красивые, такие нарядные, такие беспечные. И они давали такие роскошные
балы, и катались на таких прекрасных лошадях, и просто обожали молодых
южанок! Они относились к девушкам как к королевам и были очень внима-
тельны, старались не затронуть их гордости - так почему же, в конце-то
концов, нельзя с ними общаться?
Они куда привлекательнее, чем местная знать - те так плохо одеты, и
такие скучные, и так много работают, у них и времени-то нет на развлече-
ния. Словом, не одна девица из известных в Атланте семей сбежала с офи-
цером-янки, разбив этим сердца своих близких. Случалось, брат, встретив
на улице сестру, молча проходил мимо, а мать и отец даже не упоминали
имени дочери. От всех этих трагедий ужас леденил кровь тех, чьим девизом
было: "Не сдаваться", - и ужас этот исчезал от одного вида милого, но
непреклонного личика Мелани. Это такая цельная натура, говорили про нее
матроны, она подает всем городским девицам прекрасный пример. А посколь-
ку она не выставляла напоказ своих добродетелей, то и девушки не чура-
лись ее.
А Мелани и в голову не приходило, что она становится средоточием но-
вого общества. Она просто считала, что люди хорошо к ней относятся и по-
тому приходят в гости и приглашают ее в свои кружки по шитью, котильон-
ные клубы и музыкальные общества. Атланта всегда была городом, где музи-
цировали и любили хорошую музыку, хотя обитатели других южных городов
ехидно утверждали, что в Атланте и не пахнет культурой, и вот теперь, по
мере того как все тяжелее и напряженнее становилась жизнь, стал возрож-
даться и интерес к музыке. Музыка давала возможность забыть о наглых ро-
жах на улице и о синих мундирах размещенного в городе гарнизона.
Мелани не без смущения согласилась стать во главе недавно созданного
Субботнего музыкального кружка. Она объясняла оказанную ей честь лишь
тем обстоятельством, что могла аккомпанировать на пианино кому угодно -
даже девицам Маклюр, которые любили петь дуэтом, хотя им медведь на ухо
наступил.
На самом же деле объяснялось это тем, что Мелани сумела весьма дипло-
матично объединить Дам-арфисток, Мужской хоровой клуб и Общество юных
леди-гитаристок и мандолинисток с Субботним музыкальным кружком, так что
теперь в Атланте появилась возможность слушать хорошую музыку. Многие
считали, что Субботний кружок исполняет "Богему" куда профессиональнее,
чем театры Нью-Йорка или Нового Орлеана. А когда Мелани сумела привлечь
к делу еще и Дам-арфисток, миссис Мерриуэзер сказала миссис Мид и миссис
Уайтинг, что надо поставить Мелани во главе кружка. Если она способна
ладить с арфистками, она поладит с кем угодно, заявила миссис Мерриуэ-
зер. Сама она играла на органе, аккомпанируя хору в методистской церкви,
и, будучи органисткой, не слишком высоко ценила арфу и арфисток.
Мелани избрали также секретарем Ассоциации по благоустройству могил
наших доблестных воинов и Кружка по шитью для вдов и сирот Конфедерации.
Эта новая честь выпала на долю Мелани после чрезвычайно бурного совмест-
ного заседания обоих обществ, которое чуть не закончилось потасовкой и
разрывом многолетних уз дружбы. На заседании обсуждалось, надо или не
надо выпалывать сорняки на могилах солдат Союза, находящихся рядом с мо-
гилами солдат Конфедерации. Вид неопрятных могильных холмов янки лишал
всякого смысла усилия дам из Ассоциации. И огонь, тлевший под туго затя-
нутыми корсажами, тотчас ярко вспыхнул, между двумя организациями про-
легла пропасть, и члены их в бешенстве уставились друг на друга. Кружок
по шитью был за то, чтобы выпалывать сорняки, дамы из Ассоциации по бла-
гоустройству могил выступали решительно против.
Миссис Мид, выражая точку зрения второй группы, заявила:
- Выпалывать сорняки на могилах янки?! Да я задаром всех янки из мо-
гил повытаскиваю и свезу на городскую свалку!
Как только в зале прозвучали эти слова, обе ассоциации поднялись с
мест, и каждая дама принялась излагать свое мнение, хотя никто никого не
слушал. Собрание происходило в гостиной миссис Мерриуэзер, и дедушка
Мерриуэзер, изгнанный на кухню, рассказывал потом, что шум стоял такой,
будто заново началась Франклинская битва. И, добавил он, там, сдается,
было куда опаснее, чем во время битвы.
Но вот Мелани каким-то чудом удалось протиснуться в гущу возбужденных
женщин и уж совсем каким-то чудом сделать так, что ее нежный голосок был
услышан, несмотря на царивший вокруг шум. От испуга - нужно ведь немало
мужества, чтобы обратиться к столь разгневанному собранию, - сердце у
нее билось где-то в горле, а голос дрожал, и все же она несколько раз
повторила: "Дамы! Да успокойтесь же!" - пока все не умолкли.
- Я хочу сказать... понимаете, я много думала, что... что мы не
только должны выпалывать сорняки, но должны и сажать цветы... Мне... мне
все равно, что вы подумаете, но когда я несу цветы на могилу моего доро-
гого Чарли, я всегда кладу несколько цветков на могилу безвестного янки,
который лежит рядом. Она... эта могила такая заброшенная!
Возбуждение, владевшее умами, тотчас вылилось в поток слов, но на сей
раз оба общества объединились и выступили уже единым фронтом.
"На могилу янки?! Ах, Медли, да как вы можете!" - "Они же убили Чар-
ли!" - "И они чуть не убили вас!" - "Да ведь янки могли бы убить и Бо,
когда он родился!" - "Они же хотели сжечь вашу Тару!"
Мелани крепко ухватилась за спинку стула, поистине раздавленная пори-
цанием, с каким она столкнулась впервые.
- Ох, дамы! - умоляюще воскликнула она. - Прошу вас, дайте мне дого-
ворить! Я знаю, я не имею права говорить, потому что никто из моих близ-
ких не пал на войне, кроме Чарли, и к тому же я, слава богу, знаю, где
он лежит. А среди нас сегодня столь многие не знают, где похоронены их
сыновья, мужья и братья, так что...
Она задохнулась; в комнате стояла мертвая тишина.
Глаза миссис Мид потемнели и перестали метать молнии. Она проделала
