И тут ветер переменился. Теперь он задул за моей спиной. Мальчик
резко обернулся, сделал большие глаза и зажал рукой нос.
- Ой, какая вонища! - заверещал он.
И повернулся, чтобы крикнуть. "Иду!" - и торопливо зашагал
обратно по дороге.
Сорвалось! Я был уверен, что все получилось бы, если бы не та
проклятая женщина и переменившийся ветер... Все, все против меня -
ветер, люди и вообще все на свете.
А фигурка так и сидела, уперев слепые глаза в каменное небо.
Я забрал фигурку из ниши, а вместе с ней и послание - и взобрался
по склону. На вершине звенел прозрачный смех мальчика.
Вскоре я преодолел склон и неожиданно натолкнулся на мальчика,
стоявшего на коленях на траве. Он играл с пятнистым щенком.
Мальчик взглянул на меня, и смех застыл у него в горле. Скверно,
ветра совсем не было, и он вполне мог почувствовать запах. Но все же я
подошел к нему, опустился на одно колено и поднес фигурку к его лицу.
Почти вплотную.
- Посмотри... - сказал я.
Он рванулся прочь так поспешно, что и разглядеть ничего не успел,
кроме приближавшегося к нему коричневого пятна.
Я бежал за ним, спотыкаясь и падая. В руке я держал фигурку, а
вместе с ней и послание.
Дверь захлопнулась прямо перед моим носом. Я стучал по ней, пока
случайно не попал по кнопке. Когда дверь открылась, я ворвался в дом с
криком: "Погоди!" - и вскоре очутился на извилистой лестнице,
освещенной жемчужно-серым светом. Я бежал наугад и попал не в ту дверь
- в подземную оранжерею, горячую и влажную в желтом свете, где длинные
ряды буйной растительности нависали над проходом. В ярости я ринулся по
проходу, опрокидывая горшки, пока не добрался до лифта в вестибюле.
Вскоре я вышел на третий этаж, оказавшись в лабиринте комнат для
гостей - гулких и пустых комнат. Здесь я услышал голоса.
Последняя дверь была прозрачной витриной, и я не торопился
открывать ее, приглядываясь и прислушиваясь. За ней находились мальчик
и женщина, его мать или сестра, и еще одна женщина, постарше. Она
сидела в массивном кресле и держала в руках щенка.
Когда я ворвался внутрь, наступило общее замешательство, душное,
будто одеяло, сквозь которое не мог пробиться мой голос. Я
почувствовал, что должен кричать.
- Все, что они говорят тебе, - ложь! - крикнул я - Посмотри сюда
- вот где правда! - Я держал фигурку прямо у него перед глазами, но
мальчик не видел.
- Риша, иди вниз, - тихо промолвила молодая женщина. Он послушно
повернулся, проворный, как хорек, но я успел загородить ему дорогу.
- Останься, - сказал я, тяжело дыша. - Только взгляни:
- Помни, Риша, разговаривать нельзя, - предупредила женщина.
Больше терпеть я не мог. Не знаю, куда делся мальчик, я потерял
его из виду. С фигуркой в одной руке и посланием в другой я бросился на
женщину. Я почти успел - почти добрался до нее, но жужжание в голове
остановило меня за каких-то полшага. Оно нарастало - все громче и
громче, как в конце света.
Второй приступ за последнюю неделю. Я чудовищно ослаб и поначалу
не мог даже сдвинуться с места.
В доме царило безмолвие. Все ушли. После моего визита дом
считался оскверненным. Они уже никогда не станут здесь жить. Ничего,
отстроятся в другом месте.
В глазах у меня стоял туман. Некоторое время спустя я поднялся и
оглядел комнату. Конечно, можно было разодрать обои, переломать мебель,
набить коврами и постельным бельем подземную кладовку... Но не лежала у
меня к этому душа. Я слишком устал. Тридцать лет... Тридцать лет назад
они уступили мне все царства мира сего - а значит, и славу. Куда больше
того, что может выносить человек тридцать лет.
В конце концов я наклонился и подобрал фигурку, а вместе с нею и
послание. Жалкий был вид у него - будто у письма, которое выбросили
непрочитанным.
Я горько вздохнул.
А затем разгладил бумажку и еще раз прочел последнюю часть.
ТЫ МОЖЕШЬ РАЗДЕЛИТЬ СО МНОЙ ВЕСЬ ЭТОТ МИР. ОНИ НЕ СМОГУТ ОСТАНОВИТЬ
ТЕБЯ. ВОССТАНЬ - ВОЗЬМИ ОСТРОЕ И КОЛИ, ВОЗЬМИ ТЯЖЕЛОЕ И БЕЙ ЭТО ВСЕ,
ЧТО НУЖНО. ТЫ СТАНЕШЬ СВОБОДНЫМ. ЭТО МОЖЕТ СДЕЛАТЬ ЛЮБОЙ.
Любой. Кто-нибудь. Любой.
ДЭЙМОН НАЙТ
СЮЖЕТНЫЙ ПОВОРОТ
Пер. с англ. М.К. Кондратьев
1
Была суббота, теплый весенний денек, и Джонни Борнищ провел все
утро в Центральном парке. Рисовал моряков, лежавших с девушками на
травке, рисовал стариков в соломенных шляпах и весельчаков, толкавших
свои тележки. Успел сделать два мгновенных наброска ребятишек у пруда с
игрушечными лодочками и сделал бы еще один, просто прелестный, если бы
не чей-то здоровенный дог. Играя, пес наскочил на Джонни и заставил его
со всего размаху сесть прямо в воду.
Ясноглазый пожилой джентльмен с важным видом помог художнику
встать. Джонни поразмыслил над случившимся, затем отжал в мужском
туалете мокрые штаны, снова натянул их и развалился на солнышке, будто
морская звезда. Он высох раньше, чем его альбом, так что Джонни сел на
автобус обратно в деловую часть, сошел на Четырнадцатой улице и забрел к
Майеру.
Единственный попавшийся на глаза продавец демонстрировал некой
твидовой даме замысловатый складной мольберт - дама, похоже, понятия не
имела, с. какого конца за мольберт ухватиться. Джонни взял из стопки на
столике нужный ему альбом и немного послонялся вокруг да около,
разглядывая манекены, бумажные палитры и другие приманки для любителя.
Он заметил в другом проходе занятные текстурированные листы и попытался
подобраться к ним поближе, но, как обычно, не рассчитал разворот своих
костлявых коленей и обрушил целую пирамиду баночек с красками.
Пританцовывая и отчаянно стараясь сохранить равновесие, он умудрился
опустить ногу под каким-то немыслимым углом, вмял крышку одной из
баночек и к черту-дьяволу расплескал повсюду алую эмаль.
Лишившись дара речи, он молча заплатил за краску и вышел. После
чего обнаружил, что где-то посеял альбом. Бог, судя по всему, не
благоволит к тому, чтобы Джонни сегодня вообще делал наброски.
Кроме того, Джонни оставлял за собой на тротуаре небольшие алые
следы. Вытащив из мусорной урны газету, он с грехом пополам потер
ботинок и зашел в кафе-автомат выпить чашечку кофе.
Кассир сцапал его доллар и выложил на мраморный прилавок два ряда
волшебных даймов - все они дружно звенели, будто злобные металлические
насекомые. В ладони у Джонни они повели себя как живые, один из них
выпрыгнул, но Джонни стремительно рванулся и поймал дайм прежде, чем тот
оказался на полу.
Победоносно раскрасневшись, Джонни пробил себе дорогу к
разливочному автомату, поставил чашечку под краник и опустил в щель свой
дайм. Из краника хлынула струйка кофе, наполнила чашечку и продолжала
течь.
Джонни какое-то время просто наблюдал. Кофе продолжал переливаться
через край чашечки - слишком горячий, чтобы дотронуться; он
расплескивался по металлической решетке и, булькая, стекал вниз.
Седовласый степенный мужчина оттер Джонни от автомата, взял с полки
чашечку и безмятежно наполнил ее под краником. Примеру седовласого
последовал кто-то еще, а вскоре там уже собралась целая толпа.
В конце концов, это ведь его дайм. Джонни взял другую чашечку и
стал дожидаться своей очереди. Тут в толпу яростно ворвался сердитый
мужчина в белом халате, и Джонни услышал, как он что-то выкрикивает.
Вскоре толпа стала рассасываться.
Струйка оборвалась. Мужчина в белом халате взял самую первую
чашечку Джонни, опорожнил ее, поставил на тележку с грязной посудой и
ушел.
Очевидно, Бог не благоволил и к тому, чтобы Джонни выпил хоть
немного кофе. Джонни просвистел несколько задумчивых тактов из "Диски" и
отправился восвояси, глядя в оба, чтобы избежать новых бед.
У тротуара в лучах солнца стояла большая ручная тележка, пылавшая
желтыми бананами и красными яблоками. Джонни удержал свой порыв.
- Ох, нет, - пробормотал он, непреклонно развернулся и осторожно
направился по авеню, поглубже засунув руки в карманы. В такой день,
какой, похоже, вырисовывался, и подумать было страшно, что он может
вытворить с полной фруктов ручной тележкой.
А как насчет того, чтобы это нарисовать? Полуабстракция - "А жизнь
все идет". Летающие мандарины, зеленые бананы, пыльный конкордский
виноград, запечатленные захлопнувшимся глазом художника. Сезанн, из
собрания Стюарта Дэвиса. Вот, черт возьми, было бы неплохо!
Джонни даже видел картину, грубую и обрывочную, где-то 36 на 30
(ему снова пришлось бы заглянуть к Майеру или еще куда-нибудь - за
подрамниками) - краски, приглушенные на фиолетовом фоне, но все же
кричащие друг на друга, будто орава попугаев. Тут и там черные контуры,
вплетающие в картину нечто вроде абсурдистского ковра. Никакой глубины,
никакой светотени - ровная расцветка пасхальных яиц, сияющая столь же
загадочно, как Пэрриш, разрезанный на кусочки составной картинки.
Обрамить все это белым с зеленовато-серым оттенком - ух ты! А подать
сюда Музей современного искусства!
Бананы, решил Джонни, будут вот так разлетаться на переднем плане -
изогнутые, как бумеранги. Сделать пожилых дам из ошкошской парусины.
Такой интенсивный маслянисто-желтый, переходящий в ядовито-зеленый...
Джонни рассеянно вытянул указательный палец и ткнул один из ближайших
фруктов, ощущая, как меловая плоскость выгибается к сухому и твердому
стеблю.
- Сколько, Мак?
На мгновение Джонни подумалось, что он описал круг по кварталу и
вернулся к знакомой тележке, затем художник увидел, что тут одни бананы.
Джонни оказался на углу Одиннадцатой улицы; слепой и глухой ко всему, он
миновал три квартала.
- Не надо бананов, - торопливо выговорил Джонни, пятясь от тележки.
Тут сзади раздался визг. Художник обернулся - твидовая дама гневно
сверкала на него глазами, размахивая необъятным чемоданом.
- Вы что, не видите, куда...
- Простите, мэм, - выговорил Джонни, отчаянно пытаясь сохранить
равновесие. Затем он все же сверзился с края тротуара, ухватившись за
ручную тележку. Что-то скользкое вылетело из-под ноги. Джонни катился,
как кегельный шар, вперед ногами к единственному столбику, что
поддерживал другой конец тележки...
Первым, кого он заметил, когда сел там по грудь в бананах, если не
считать проклинавшего Джонни торговца, который из последних сил
удерживал тележку, был шустрый седовласый джентльмен, стоявший в первом
ряду оживленной толпы.
Тот самый, что?..
А если подумать, то и твидовая дама?..
Чушь.
Все то же самое, вдруг щелкнуло в голове у Джонни. Через десять
невнятных минут он стоял, задыхаясь, на коленях у себя дома перед шкафом
и вытаскивал оттуда необрамленные картины, обувные коробки, полные писем
и выдавленных тюбиков из-под краски, туристский топорик (для растопки),
старые свитера и заплесневелые журналы, пока не обнаружил видавший виды
чемодан.
В этом чемодане, под неаккуратными стопками набросков и акварелей,
хранилась небольшая картонная папка. В папке лежали две газетные
вырезки.
Одна вырезка из "Пост" трехлетней давности: там был запечатлен
Джонни, стоящий на одной ноге в позе свихнувшегося фламинго, обтекаемый
потоком воды из гидранта, который тогда как раз открыли сорванцы с
Третьей авеню. Другая, из "Джорнэл", датировалась двумя годами раньше:
там Джонни, казалось, мечтательно прогуливается вверх по стене, на самом
же деле он только что поскользнулся на заледеневшей улице в районе
Сороковых.
Не веря своим глазам, он несколько раз моргнул. На заднем плане
