узнает он о своем беспредельном счастье и присоединит свои благословения
к моим.
- Подождите, господин граф! - воскликнула Консуэло, ошеломленная та-
кой поспешностью. - Я не совсем понимаю, чего вы от меня требуете. Вы
одобряете привязанность графа Альберта ко мне и преданность, выказанную
ему мною. Вы удостаиваете меня своего доверия, зная, что я не злоупот-
ребляю им. Но как я могу обещать вам посвятить всю жизнь такой странной
дружбе? Я понимаю, что вы рассчитываете на время и на мою рассуди-
тельность, чтобы поддержать душевное спокойствие вашего благородного сы-
на и охладить его пылкое чувство ко мне, но я не уверена, долго ли я со-
храню эту власть над ним; притом, если бы даже подобная близость и не
была опасна для такого восторженного человека, как граф Альберт, то я не
вольна посвятить свою жизнь этой славной задаче. Я не принадлежу себе.
- О небо! Что вы говорите, Консуэло? Так, значит, вы не поняли меня?
Или вы меня обманули, сказав, что свободны, что у вас нет никаких сер-
дечных привязанностей, никаких обязательств, нет семьи?
- Но, господин граф, - возразила Консуэло недоумевая. - У меня есть
цель жизни, призвание, профессия. Я принадлежу искусству, которому пос-
вятила себя с самого детства.
- Великий боже, что вы говорите! Вы хотите вернуться на сцену?
- Не знаю еще. Я не солгала вам, сказав, что меня больше не тянет ту-
да. На этом бурном пути я испытала пока только ужасные мучения, но в то
же время я чувствую, что с моей стороны было бы слишком смело дать обе-
щание навсегда отказаться от этого поприща. Такова была моя судьба, и,
видно, нельзя избежать будущего, которое ты однажды себе наметил. Но,
вернусь ли я на подмостки, буду ли выступать в концертах или давать уро-
ки - все равно я остаюсь и должна оставаться певицей. Да и на что иное я
годна? Где еще я могу сохранить независимость? Чем займу свой ум, при-
выкший к труду и жаждущий этих ощущений?
- О Консуэло, Консуэло! - с горечью воскликнул граф Христиан. - Все,
что вы говорите, верно. Но я думал, что вы любите моего сына, а теперь
вижу, что вы его не любите.
- А если бы я полюбила его со страстью, которая заставила бы меня за-
быть самое себя, что сказали бы вы на это, граф? - воскликнула Консуэло,
теряя терпение. - Значит, вы считаете, что никакая женщина не может влю-
биться в графа Альберта, если просите меня остаться при нем навсегда?
- Что вы, дорогая Консуэло! Или я недостаточно ясно высказался, или
вы принимаете меня за безумного. Разве я не просил вашей руки и сердца
для моего сына? Разве я не поверг к вашим стопам этот законный и бесс-
порно почетный союз? Если бы вы любили Альберта, то в счастливой жизни с
ним, конечно, нашли бы вознаграждение за потерю вашей славы и ваших три-
умфов. Но вы не любите его, раз считаете невозможным отказаться ради не-
го от того, что называете своей судьбой!
Это объяснение, независимо от воли добродушного Христиана, несколько
запоздало. Не без ужаса и смертельного отвращения жертвовал старый арис-
тократ ради счастья сына всеми своими взглядами на жизнь, всеми убежде-
ниями своей касты. И когда после долгой и мучительной борьбы с Альбертом
и самим собой жертва, наконец, была принесена, - окончательное утвержде-
ние этого страшного акта не могло перейти без усилия из его сердца на
уста.
Консуэло почувствовала или угадала это, так как в ту минуту, когда
Христиану показалось, что он не в состоянии добиться ее согласия на этот
брак, лицо старика озарилось невольной радостью, к которой примешивалось
какое-то странное смятение.
Консуэло мгновенно поняла свое положение. Гордость, быть может нес-
колько эгоистичная, возбудила в ней неприязнь к предлагаемому браку.
- Так вы хотите, чтобы я стала женой графа Альберта? - сказала она,
еще ошеломленная таким предложением. - И вы согласились бы назвать меня
своей дочерью, согласились бы, чтобы я носила ваше имя, согласились бы
представить меня вашим родственникам и друзьям?.. Ах, граф, как вы люби-
те своего сына и как ваш сын должен любить вас!
- Если вы, Консуэло, видите в этом такое необычное великодушие, зна-
чит, вашему сердцу оно недоступно или сам предмет кажется вам недостой-
ным его.
- Граф, - заговорила Консуэло после минутного молчания, закрыв лицо
руками, - я точно во сне. Гордость невольно возмущается во мне при мысли
о тех унижениях, которыми будет полна моя жизнь, если я осмелюсь принять
жертву, приносимую вашей отеческой любовью.
- Но кто посмел бы унизить вас, Консуэло, раз отец и сын укрыли бы
вас под защитой брака и семьи?
- А тетушка, граф? Ведь она здесь занимает место родной матери, -
разве она могла бы смотреть на это без краски негодования?
- Она сама присоединится к нашим мольбам, если вы дадите слово усту-
пить. Не требуйте от человеческой натуры того, что превышает ее силы: и
возлюбленный и отец могут вынести унижение, горе отказа, - моя сестра не
справится с этим. Но, уверившись в успехе, мы приведем ее в ваши
объятия, дочь моя.
- Граф, - обратилась к старику трепещущая Консуэло, - стало быть,
граф Альберт говорил вам, что я люблю его?
- Нет, - ответил граф, вдруг вспомнив что-то, - Альберт говорил мне,
что препятствие именно в вашем сердце. Он сто раз повторял мне это, но я
не мог ему поверить. Вашу сдержанность по отношению к нему я объяснял
вашим прямодушием и вашей скромностью; и все же я думал, что, освободив
вас от ваших сомнений, я добьюсь того признания, в котором вы отказали
ему.
- А что сказал он вам о нашей сегодняшней прогулке?
- Лишь несколько слов: "Попытайтесь, дорогой отец: это единственное
средство узнать, гордость или отчуждение закрывают для меня ее сердце".
- Увы, граф! Что подумаете вы обо мне, если я скажу вам, что и сама
этого не знаю?
- Я подумаю, дорогая Консуэло, что это отчуждение. Ах, сын мой, бед-
ный мой сын! Как ужасна его судьба! Единственная женщина, которую он
смог полюбить, не любит его. Только этого несчастья нам недоставало.
- Боже мой! Вы должны ненавидеть меня, граф, вы не понимаете, как мо-
жет противиться моя гордость, раз вы жертвуете своею. Вам кажется, что
для гордости такой девушки, как я, гораздо меньше оснований, а между
тем, поверьте, в эту минуту в сердце моем происходит борьба не менее
жестокая, чем та, из которой вы вышли победителем.
- Нет, я понимаю это. Не думайте, синьора, что я так мало уважаю це-
ломудрие, прямодушие и бескорыстие, чтобы не суметь оценить гордость,
опирающуюся на такие сокровища. Но то, что смогла победить отцовская лю-
бовь (видите, я говорю с вами совершенно откровенно), я думаю, сможет
победить и любовь женщины. Ну что же, предположим даже, что вся жизнь
Альберта, ваша жизнь и моя были бы борьбой со светскими предрассудками,
от чего пришлось бы долго и много страдать и нам троим и моей сестре с
нами. Да разве наша взаимная любовь, чистая совесть, преданность друг
другу не помогли бы нам стать сильнее всего светского общества? Для ве-
ликой любви ничтожны все те беды, которые так страшат вас и за себя и за
нас. Но вы с тоской и страхом ищете в глубине своей души эту великую лю-
бовь и не находите ее, Консуэло, потому что ее там нет.
- О да, в этом, и только в этом все препятствие, - проговорила Консу-
эло, крепко прижимая руки к сердцу, - все остальное пустяки. У меня тоже
были предрассудки. Вы подаете мне пример того, как я должна отбросить
их, чтобы сравняться с вами в величии и героизме. Не будем больше гово-
рить о моих чувствах, о моем ложном стыде; не надо даже касаться моей
будущности и моего искусства, - добавила она со вздохом. - Я смогу и от
этого отречься, если... если... если я люблю Альберта! Вот что нужно мне
знать. Выслушайте меня, граф. Сто раз спрашивала я себя об этом, но ни-
когда у меня не было того спокойствия, какое дает мне теперь ваше согла-
сие. Как могла я раньше серьезно думать о чем-либо, когда даже самый
этот вопрос казался мне безумием и преступлением? Теперь же, мне кажет-
ся, я сумею разобраться в себе и решить. Дайте мне несколько дней, чтобы
собраться с мыслями и понять, есть ли моя безмерная преданность ему,
безграничное уважение, внушаемое мне его достоинствами, эта огромная
симпатия, эта странная власть его слов надо мной, - есть ли все это лю-
бовь или восхищение. Ведь все это я чувствую, граф, но с этим борется во
мне невыразимый ужас, глубокая печаль и (скажу вам без утайки, мой бла-
городный друг!) воспоминание о любви, менее восторженной, но более мяг-
кой, более нежной, совсем непохожей на эту.
- Вы странная и благородная девушка! - с умилением проговорил граф
Христиан. - Сколько мудрости и своеобразия в ваших словах и мыслях! Вы
во многих отношениях похожи на моего бедного Альберта, а тревожная неу-
веренность ваших чувств напоминает мне мою жену, мою благородную пе-
чальную красавицу Ванду. О Консуэло! Какое сладкое и вместе с тем го-
рестное воспоминание будите вы в моей душе! Знаете, я хотел было сказать
вам: победите свою нерешительность, справьтесь со своими опасениями, по-
любите этого несчастного, обожающего вас человека, полюбите из чувства
добродетели, величия души, сострадания! Быть может, он и не даст вам
счастья, но, спасая его, вы заслужите награду на небесах. Однако вы на-
помнили мне его мать, отдавшуюся мне из чувства долга и дружбы. Она не
могла любить меня, простого, добродушного, робкого человека, той востор-
женной любовью, которой жаждала ее душа. До конца она была верна мне и
великодушна, но как она страдала! Увы! Для меня ее любовь была и отрадой
и мукой, а ее постоянство - гордостью и укором. С горя она умерла, а мое
сердце было разбито навеки. И если сейчас я - существо ничтожное, неза-
метное, мертвое, не слишком удивляйтесь этому, Консуэло. Я выстрадал то,
чего никому не понять. Ни одному человеку никогда я не говорил об этом.
Вам первой с трепетом открываю я свою душу. Нет, нет, пусть глаза мои
закроются в скорби и сын мой сейчас же погибнет под тяжестью своей
судьбы, но я не буду уговаривать вас пожертвовать собой, не буду убеж-
дать Альберта принять от вас такую жертву! Я слишком хорошо знаю, что
значит насиловать природу, бороться с ненасытной потребностью души. Об-
думайте же все это не торопясь, дочь моя, - закончил со слезами старый
граф, прижимая ее к груди и с отеческой нежностью целуя ее благородный
лоб. - Так будет лучше. Если вы все-таки откажете ему, то, подготовлен-
ный беспокойством, он не будет до такой степени убит этой страшной
вестью, как был бы поражен ею сегодня.
Условившись таким образом, они расстались. Консуэло, совсем измучен-
ная волнениями и усталостью, стараясь не натолкнуться на Андзолето,
проскользнула по коридорам и заперлась в своей комнате.
Здесь девушка попыталась несколько успокоиться; чувствуя себя совсем
разбитой, она бросилась на постель и вскоре впала в тяжелое забытье,
скорее изнуряющее, чем восстанавливающее силы. Ей хотелось уснуть, думая
об Альберте, чтобы эти мысли как бы созрели в тех таинственных проявле-
ниях сна, в которых мы надеемся порою найти пророческий ответ на волную-
щие нас вопросы. Но в ее отрывочных сновидениях в течение нескольких ча-
сов непрестанно появлялся не Альберт, а Андзолето. Она видела Венецию,
Корте-Минелли, свою первую любовь, безмятежную, радостную, поэтическую.
А каждый раз, когда она пробуждалась, воспоминание об Альберте связыва-
лось в ней с воспоминанием о зловещей пещере, где звуки скрипки, удеся-
теренные эхом пустых подземелий, вызывали тени мертвецов и плакали над
свежей могилой Зденко. Страх и печаль как бы закрывали ее сердце для
любви, когда она представляла себе эту картину. Будущее, которое ей су-
лили, рисовалось только среди мрачной тьмы и кровавых видений, тогда как
