балованный. Человеческая жизнь при всех ее неприятностях - очень уютная
оранжерея по выращиванию человеков. И если бы время от времени эта
оранжерея не разрушалась с помощью глобальных катаклизмов, мы бы так и
жили, разделенные на две очень неравные части. Приблизительно сто само-
стоятельных, взрослых людей, под названием "жрецы", приблизительно на
сто миллионов детей. Так ведь и было, с этого ведь все и началось, как
нам ни печально в этом сознаваться. Это уже у обезьян заметили и вообще
у стадных животных - вожаков-то мало. Взрослых. Ну у них там не выбирают
- родился доминантной особью, и все: природа требует, иначе стадо
погибнет. Так что подумайте: а хотите ли вы на самом деле этой самости,
этой самостоятельности? Пожаловаться ведь не на кого будет.
Второй момент- это то, что мы называем гордыней. Давайте еще раз
попробуем заглянуть в свое детство и выяснить, откуда же она берется.
Вроде как бы оснований-то никаких нет. Вот тут я всегда вспоминаю одного
из героев романа Достоевского "Братья Карамазовы", Снегирева. Знаменитую
сцену, когда Алеша предлагает деньги Снегиреву. Помните? Бедный,
несчастный человек в жутком положении: ребенок болен. И вот совершенно
искренне Алеша Карамазов, склонный к искреннему сочувствию, предлагает
ему деньги, дабы он смог помочь своему ребенку. Помните, что Снегирев
сделал? Он начинает эти деньги топтать ногами, кричать, что мы бедные,
но гордые. Замечательно описан весь инструментарий гордыни, который в
неэкстремальной ситуации обычно у человека мягко завуалирован.
Мы можем видеть, что гордыня - это оборотная сторона одной и той же
вещи: с одной стороны это самость, а с другой стороны гордыня. И когда
я, обладая сложным аппаратом психической защиты, защищающей в том числе
мое право быть в этом мире, должен сказать: "Помогите!" - хотя давно уже
отверг всякие подпорки, то есть я должен признаться, что я не
самостоятельный: "Научи меня", "Помоги мне", "Спаси меня", "Я здесь,
потому что я ничего не знаю", "Прими меня как труп в руки омывателя
трупов", - вот тут-то и поднимает голову гордыня: как это просить? Как
это быть благодарным? Надорвусь, но не буду зависеть. Когда человек
хотел быть учеником и приходил к шейху, в некоторых суфийских традициях,
он произносил такую фразу: "Прими меня как труп в руки омывателя
трупов". И во всех традициях, в серьезных, на этапе послушничества, есть
проверка, действительно ли человек хочет быть учеником. Прежде всего
выяснялся вопрос: а сможет ли этот человек перешагнуть через свою
гордыню? Действительно ли он осознал свою неспособность самостоятельно
добиться той цели, ради которой он обращается?
Это самое тонкое место для обоих: и для учителя, и для обращаю-
щегося к нему ученика. Почему? Если учитель или тот, кого принимают за
учителя, в свою очередь, не совершил этот акт признания, о котором мы
говорили вначале, не пережил себя как бездействие, то в нем могла
сохраниться иллюзия даже при всей квалификации, тогда он будет похожим
на одного моего знакомого из Киева, психолога. Университет закончил.
Встречаю его как-то, говорю ему: "Ну, как ты?" - "Нашел работу, работаю
в психологической консультации при НИИ". - "Ну и как там?" - "Ох, я их и
раскручиваю!" Тогда появляется то, что мы, по-моему, замечательно когда-
то назвали: группенфюрер от духовности.
Ученик - это такое же колоссальное испытание для учителя, как и
учитель для ученика. Только обращение ученика может точно определить,
каков учитель. Это - как истинная вера и любовь к Богу и псевдолюбовь.
Это мы или просто хотим смыться от всех к папе, только самому-самому
папе, идеальному папе, или мы действительно хотим стать "само". Поделюсь
с вами своей интимной проблемой: у меня были сложные отношения со своим
отцом, и в общем-то у меня отец такой коллективный: энное количество
мужчин, которые заменяли мне на моем жизненном пути отца. Замечательные
люди. Но такая проблема существовала - нехватка отцовского начала.
И вот я приехал к Мастеру, счастливый, что все состоялось. Я очень
хотел учиться, потому что понял, что попадусь в лапы своих пос-
ледователей намертво: у меня было тогда тридцать семь учеников -
"большой мастер". Я уже там чувствовал, что еще немножечко, и они меня
загонят в этот образ намертво. Что скоро я пальцем шевелить сам не
смогу, потому что только я подумаю - и они уже будут делать. Главное,
чтобы сохранить меня в идеальном состоянии: "Это наш такой самый идеаль-
ный".
Все вроде хорошо. И вдруг часов через восемь-десять думаю: "Что это
ничего не происходит? Что это я чувствую себя очень хорошо?" То есть
все, что я знаю про эту ситуацию - вроде сдаваться приехал, учиться - не
то. И вдруг я понимаю, что, будучи действительно человеком высочайшей
квалификации, Мастер в первые несколько минут поймал меня. И уже с пятой
минуты выдает мне мою же проекцию идеального отца. Я ребенком стал, я
потерял на этом день, пока сообразил, что я уже попался, что урок уже
начался, что во мне еще до "само" далеко. Потому что я уже все: папа,
папа, папа. Идеальный. Я приехал работать, учиться, сделать следующие
шаги, а стал отдыхать...
Вот такие тонкие формы бывают у такого грубого дела, как гордыня.
Ведь это натуральная гордыня, понимаете? Приехать к Мастеру и попасться
на проекцию идеального родителя - это и есть тонкая форма гордыни. Такая
же, как у якобы учителя, наставника, когда он начинает использовать эту
ситуацию выноса на него проекции родителя...
Когда дело доходит до тонких форм, когда вы упираетесь в стенку
гордыни тем внутренним буфером, который не позволяет человеку попасть в
такую ситуацию, в которой обнаруживается, что его взрослого - нет, тогда
необходимо прилагать усилия, опираясь на устремленность, тогда пора
понять, что вся наша жизнь до момента вот этого "само"-сознания - это
огромная соска, что все наши ужасные беды, страдания - соска. Как
говорил тот же Гурджиев: "Ничто так человек не любит и ни с чем так
тяжело не расстается, как со своими страданиями!" А они такие типичные,
как выясняется, у всех одинаковые. Мамка оторвала от груди - о-ой, это
же трагедия. Наши страдания - это страдания человека, который должен по-
гибнуть под машиной, а его вытолкнули, он ударил коленку, ему больно.
Это и есть жизнь в утробе, в утробе социума. Поэтому я вам на-
поминал вначале о том месте, из которого это видно. Потому что изнутри
этой утробы никакой патологии не видно. Все, что я вам рассказывал, -
это никакая не патология, это жизнь! Она такая! И прекрасна этим. Это
благодаря тому, что она такая, мы все живы. Мы живем, растем,
развиваемся, накапливаем знания благодаря тому, что защищены ее утробой.
Я благодарен судьбе за то, что смог родиться.
Я благодарен своей матери.
Я благодарен своему отцу.
Желание родиться - до тех пор прекрасное желание, пока вы не хаете
свою мать - нет на ней вины, что вы еще не родились, вы в ней живете,
все мы в ней живем. И изучая, исследуя ее и получая самые утонченные
знания, не имеем мы права на цинизм, на безрассудочное наплевательство.
И группенфюреры от духовности живут там же, и если бы они на самом
деле родились, то они бы не требовали смерти своей матери, не кричали
бы, что папа, которого они слышат за стенками, - лучше!
"Сделайте кесарево сечение, пожалуйста, с помощью атомной бомбы".
Но ведь социум - это мать, и благодаря этому мы живы. И имеем шанс. А вы
говорите - гордыня, самость... И я был в этом. Пока не выбрался. И вот
это, может быть, самое главное, самое важное, что я понял в своей жизни
и впервые сегодня произношу вслух. И мне стыдно, что я вместе со всеми,
бывало, часто хаял мать свою. Давно говорят мудрые люди: "Когда идешь к
вратам, от всего отталкиваешься. И только пройдя врата, начинаешь ко
всему притягиваться". Велика мать наша, велика, терпелива и всех детей
любит. Всех тех, кто там, в утробе. Равно. И отец есть у нас. Но это по-
позже. Когда выйдем. И зачаты мы непорочно. Но не в том биологическом
смысле слова. Ну, пожалуй, все, я на этом закончу. Несколько раз я
подходил к тому, чтобы где-то, кому-то это сказать словами, и очень
благодарен вам, потому что вы такие же непосредственные участники этого
говорения, как и я сам, это вы совокупностью своих качеств,
устремленностью привлекли сюда эти слова, эту мысль, это осознание и эту
любовь материнскую.
Спасибо всем.
О двух правдах
Отцу Павлу Флоренскому посвящается
Отправная точка для сегодняшней беседы связана с замечательным
человеком, отцом Павлом Флоренским. У него есть удивительная работа, она
называется "О культе". В этой работе он совершенно гениально
сформулировал проблему, которая как бы онтологически вскрывает источник
вынужденной лжи, которой заполнена наша обыденная жизнь. Говоря о
"психопатологии обыденной жизни", безусловно, мы не можем миновать такую
проблему, как ложь. Всем знакомую до боли ложь, как проявление
"патологии обыденной жизни", правильнее начать изучать с такого
глубинного онтологического подхода, который предлагает отец П.
Флоренский.
В чем основная мысль Флоренского? Она состоит в том, что че-
ловеческое существо соединяет в себе две правды.
Проблема взаимодействия, реализация в человеке этих двух правд
решается только бесконечным развитием каждой из них, вплоть до
абсолютной реализации. И только при абсолютной реализации этих двух
правд происходит духовный синтез и преображение.
С этой позиции можно рассмотреть человеческую жизнь как взаимо-
действие этих двух правд, какая из них усекается больше, какая меньше,
какие компромиссы между ними строятся. И мне кажется, Флоренский дает
ключ к пониманию процесса развития и движения цивилизации, и особенно
нашей, той, что условно называется западноевропейской.
Каковы же эти две правды?
Флоренский формулирует это так: правда бытия и правда смысла. Бытие
как абсолютная мощь жизни, без энергии которой невозможно никакое
свершение. И смысл как лик, как мера, как дух. То есть Флоренский в этой
давно разработанной теме углубляется до первоосновы и всею силою
гениальности своей, свидетельской своей сущностью свидетельствует начала
противоречивые, но обязательные. Мы с вами говорили о трагедии гибели
мира переживания в европейской цивилизации, начиная с семнадцатого века,
то есть с эпохи Просвещения, когда был выдвинут этот замечательный
лозунг "Cogito ergo sum". Теперь мы можем взглянуть на эту ситуацию,
опираясь на подход Флоренского, как на ситуацию превалирования смысла
над бытием. Конечно, это началось раньше. Это началось в средние века,
когда христианское учение превратилось в церковь, - обрело плоть в лице
Церкви, и эзотерическая часть церкви свела всю проблематику к вопросу
победы духа над плотью. А уже в семнадцатом веке это было доведено с
помощью протестантства и лютеранства до предельного воплощения. Эта
история, которая началась еще в десятом-одиннадцатом веках, история
духа, который боится плоти, история смысла, который так боится бытия во-
площенного, - это история нашего с вами сознания. Независимо от того,
философствовали мы когда-либо в своей жизни или нет. Это пронизывает всю
повседневную жизнь человека, живущего в этой цивилизации, до мельчайших
подробностей. Я надеюсь, что в сегодняшней беседе мы сможем увидеть, что
абстрактно-философская проблематика на самом деле является непосредст-
венной, живой тканью нашего сознания и определяет очень многое в повсед-
невной жизни. Самое главное - это причинный источник лжи, заблуждения,
лжи как заблуждения, лжи как самообмана, лжи как идеологии, выдвигаемой
обществом, лжи неустойчивой морали, которая сама же не выдерживает
критики разума, хотя разумом порождена, лжи псевдорелигиозности и
псевдомистицизма. Я думаю, что любой человек, который мучительно ищет
жизнь без лжи, должен преклонить колени перед Флоренским за то, что он
сумел так исчерпывающе точно определить первооснову этой лжи. В чем тут
