в которых устраивались кабинеты красоты, выставки, литературные и музы-
кальные вечера. В этих салонах танцевали, пили чай и даже - в таинствен-
ных и роскошно обставленных подвалах - курили опиум. Там делали почти
все, что можно было делать, - в пределах хорошего вкуса и полной свобо-
ды, ибо настоятельница этого аббатства была истинная дочь Парижа, свобо-
долюбивая, с тонким вкусом, и она не могла бы допустить в Телеме насилие
и грубость. В остальном - мудрое правило: "Делай что хочешь!" У нее было
достаточно должников в высших сферах, и она была спокойна за то, что они
позаботятся о ней и не допустят, чтобы к ее предприятию присматривались
слишком внимательно.
Вот уже полгода, как она вела свои дела совместно с некоей личностью,
которая, обладая двойным качеством - компаньона и любовника, - считала
себя незаменимой. Правда, для Сильвии незаменимых не существовало, за-
местителя она подыскивала легко. "Когда не хватает одного монаха, аб-
батство без дела не стоит..." Но как раз этот любовник и компаньон был
незаменим: Сильвия получала от него и выгоду и удовольствие. Utile dulci
[94]. В области моды этот шарлатан творил чудеса. В минуту гениального
прозрения он открыл, что править миром можно, только держа его за нос.
Он чрезвычайно быстро сделался фигурой в области парфюмерии, прославив-
шись по обе стороны Атлантического океана формой своих флаконов и их со-
держимым. Его слава соперничала со славой Фоша. Этот господинчик был да-
же недалек от мысли, что не меньше прославил Фракцию, чем Фош. Как бы то
ни было, его способ прославиться обошелся Франции дешевле. Он любил на-
зывать себя Наполеоном женщин, то есть одной половины человечества; дру-
гую половину он оставлял Наполеону I. Он подписывал свои изделия: "Кокий
(Ги)" (его настоящая фамилия была Кокю [95]). Правда, говорят, что это
приносит удачу, но рекламировать подобные вещи не принято: чего доброго,
Сильвия когда-нибудь позаботиться оправдать такую фамилию!
Пока что они держались друг за друга. Их связывали и чувственность и
рассудок, то есть выгода. Кокий шел в гору и благодаря некоторым жерт-
вам, которые он благоразумно принес одному из заправил влиятельной прес-
сы, без всякого труда смог украсить свою петлицу ленточкой, что сразу
подняло на пятьдесят процентов цену его флаконов.
Сильвия была для него великолепной партнершей. Свежая зрелость ее со-
рока лет придавала ей пышное великолепие нимф Иорданса; кровь слишком
бурно приливала ко лбу и груди, но Сильвия ничего не делала, чтобы охла-
дить ее пыл: в этом была одна из ее прелестей. От всего ее существа, как
и от платоядных глаз, исходило сладострастие, - она точно купалась в
нем, блистательно обнаженная. Сильвия рассматривала себя в зеркало - и
тут никакого тумана во взгляде!
Глаза с подбритыми бровями, ясные, острые, зоркие, как глаза "ма-
ленького капрала", производящего смотр солдатам, мерили ее всю с головы
до ног; она не без иронии вспоминала прежнюю безгрудую Сильвию, худую
двадцатилетнюю кошечку, и пыталась найти ее формы в этих пышных плечах,
во фруктовом саду этой груди, - прекрасный сбор, полноватые корзины; она
выставляла плоды напоказ, не стараясь прикрыть их горделивую полноту.
Создавая моду, которая требовала, чтобы женщины отказались от округлос-
тей спереди и сзади, Сильвия была, однако, достаточно уверена в самой
себе и бросала этой моде вызов. Другие как хотят! Пусть Венеры будут
беззадыми! "Тебе снимут, дорогая моя, что хочешь". Только не даром! Са-
мое скромное из дезабилье, которыми она торговала, стоило столько, что
на эти деньги можно было одеть целую семью. Аннета помогала ей украшать
модели платьев знаменитыми именами, позаимствованными у красавиц Прима-
тиччо в Фонтенбло (цена от этого повышалась). Забавы ради Аннета даже
иногда по памяти рисовала их портреты. Сильвия рассыпалась в преувели-
ченных похвалах; она утверждала, что истинное призвание Аннеты - стоять
во главе художественной мастерской или же - при ее организованности, при
ее умении поддерживать порядок - замещать Сильвию в новых отделениях,
которые фирма, расширяясь, предполагала открыть в разных районах Парижа.
Но Аннета вовсе не собиралась сделаться спутником звезды Сильвии. Как
бы ни были пленительны ароматы созвездия, все же этот караван-сарай туа-
летов и сладострастия издавал запах, слишком крепкий для Аннеты. Она не
осуждала Сильвию за ее способ сколачивать себе состояние. Но ей не хоте-
лось иметь свою долю в этих деньгах; для ее гордости было достаточно
чувствительно уже то, что ей все же пришлось принять коекакие крохи: она
не будет знать покоя до тех пор, пока не вернет их.
Прибавим (сестре она, конечно, об этом не сказала), что однажды вече-
ром в коридоре магазина флаконный Наполеон позволил "себе с ней некото-
рые вольности. " Правда, он не смог зайти далеко, потому что его сразу
же заставили бить отбой. Презрение вычеркнуло этот случай из памяти Ан-
неты, но оскорбленное тело не прощало. У женщины, которая никогда не от-
дается наполовину, тело гордо и злопамятнее рассудка.
Одним словом, Аннета твердо решила ничего не принимать от сестры. Но
сыну она предоставила свободу. Она считала себя не вправе мешать ему,
если бы он захотел принять помощь от Сильвии. В его возрасте он сам дол-
жен отвечать за себя. Так Аннета ему и сказала, стараясь не бросать тени
на сестру, чтобы не повлиять на решение Марка. Но проницательный Марк
угадывал мысли матери: они были ему близки. Он понимал, он одобрял в
глубине души эту спокойную непримиримость. Однако он был не расположен
подражать ей. Во всяком случае, не сейчас. Марк не представлял себе, по-
чему он должен отказаться, когда ему предлагают яблоко, почему нельзя
вонзить в него зубы, почему не познать этот мир, полный приключений. Он
прекрасно понимал, что разок укусить - это ни к чему не обязывает. Но
недоверчивый мальчик (он не хуже матери знал захватчицу Сильвию, знал,
на какие хитрости она бывает способна, когда ей надо завладеть кем-ни-
будь) заранее взял себе за правило принимать от нее как можно меньше:
ведь его тетка никогда не забывала о деньгах, даже если давала их тем,
кого любила... О, конечно, она дорожила не деньгами, а возможностью кое-
что получить за них! Ей приятно было думать, что благодаря долгу ей при-
надлежат те, кого она любит, те, кто ей нужен. Никогда в жизни она бы им
о долгах не напомнила, но она рассчитывала, что они сами помнят. Это бы-
ло как бы тайным соглашением, подписанным с нею; пусть они признают дол-
ги хотя бы молча, - ничего больше она и не хотела. И в то же время она
хотела слишком многого. Именно это меньше всего мог стерпеть мальчик,
тяготившийся всякой уздой. В стойло он не пойдет.
Аннета ничуть не тревожилась. Она верила, что ее жеребенка никогда не
покинет стремление к независимости. И ее подвижной рот заранее лукаво
улыбался невидимой кинокартине, которую она развертывала перед своим
мысленным взором: подобрав юбки, Сильвия ловит рыбу; она закидывает
удочку, а маленькая рыбка, любопытная, но подозрительная, трется пастью
о крючок, а затем с презрением уплывает прочь. Поплавок вздрагивает.
Леска натягивается. Настороженная рука резким движением подсекает. Крю-
чок пуст. Наживка пропала. Рыбка тоже пропала. Аннета смеется, представ-
ляя себе сморщенный нос Сильвии: она знает гримасу раздражения и досады,
которая появляется у сестры, когда кто-нибудь противится ее желаниям.
Марк, в течение некоторого времени наблюдавший за матерью, спрашива-
ет:
- Мама, над чем ты смеешься? Она смотрит на него, на его лицо, озабо-
ченное, хмурое, вечно настороженное, точно весь мир только о том и дума-
ет, как бы его проглотить, и говорит:
- И над тобой тоже!
- Тоже? А над кем еще? Она не отвечает.
Нет, совсем не об этом беспокоится она, оставляя его одного в джунг-
лях Парижа. А ведь она уезжает, это решено. Подвернулся неожиданный слу-
чай, и она за него ухватилась. Испробовав разные способы заработать
деньги - переписку, беготню по поручениям, этикетки для магазинов, вы-
писки в библиотеках для одного писателя, который изготовлял биографичес-
кие романы (она приносила ему документы, и он их искажал, чтобы развлечь
публику за счет героя, распутника с расшатанными нервами, смешного шута
из шекспировского цирка, ибо новый класс потребителей - невежественные и
праздные сплетники - представлял себе историю именно в таком виде: как
сборник бабьих сплетен), Аннета зря избегала Париж и натерла себе мозо-
ли, - вот и весь толк. Но несколько недель назад она получила, наконец,
место секретарши и кассирши в гостинице, в районе площади Звезды. Долго
она бы там не продержалась: к стыду своему, она убедилась, что всего ее
образования недостаточно, чтобы разобраться в путанице бухгалтерских
книг. Но в конторе она познакомилась с одной румынской семьей, которая в
нее влюбилась. Едва обменявшись с Аннетой несколькими словами, все три
барышни воспылали к ней страстью; они тотчас поверили ей все тайны своих
сердечек. Мать тоже не скрывала своих тайн, а кроме того, советовалась с
ней насчет магазинов, туалетов и косметики, - это было царство Сильвии,
в которое Аннета и ввела их (подобное родство прибавило немало блеска к
обаянию Аннеты). И даже отец посвятил ее в свои любовные похождения и
спрашивал у нее совета насчет искусства нравиться парижанкам. Довольно
видный мужчина, с круглым черепом, с кожей цвета ореховой кожуры, подк-
рашенной охрой и желчью, с глазами, непроницаемыми, как черная топь, в
которой можно увязнуть, с низким лбом, коротким подбородком и мощной ше-
ей, он отличался жеманством манер и страшно твердо выговаривал "р". Это
был крупный помещик из Валахии, принадлежавший к одному из кланов фео-
дальной буржуазии, эксплуатировавшей страну. Он был делегирован своей
бандой в Репарационную комиссию. Но произошли внезапные колебания в по-
литике, и места у кормушки заняли другие. Фердинанд Ботилеску, изрядно
подкормившись, еще с соломой на губах, возвращался с семьей в Бухарест.
Внезапно им пришло в голову вместе с чемоданами тряпок, которые они уво-
зили из Парижа, прихватить и Аннету. Ее ум, ее непререкаемый вкус пари-
жанки, ее разносторонний жизненный опыт, ее прелестная, свободная манера
держаться, прирожденное уменье вести беседу - все это было предметом их
тайного восхищения и зависти. Меньше чем за неделю они пришли к убежде-
нию, что Аннета является для них приобретением, без которого они не мо-
гут обойтись. Однажды вечером барышни с шумом бросились ей на шею, сме-
ясь и плача одновременно, звонко целуя ее и щебеча, что они не могут с
ней расстаться. Отец предложил ей сопровождать жену и дочерей в качестве
гувернантки, подруги, учительницы, компаньонки. Ее обязанности были
расплывчаты, - а предложенные ей условия хотя и щедры, но тоже недоста-
точно определенны. Однако все это было преподнесено с такой сердеч-
ностью, что Аннета, которая стремилась покинуть Париж, ухватилась за
этот случай. Она не осталась равнодушной к бурным проявлениям любви трех
пылких девушек, которые обнажали перед ней свои душевные мирки - и при-
митивные и сложные. Их неумеренная экспансивность составляла счастливый
контраст со скрытным характером Марка и со сдержанностью, которую Аннета
сама старалась сохранять в отношениях с сыном.
Итак, она решает оставить Марка. Она сознает весь риск. Он громаден.
Но ничего не поделаешь. Тот не человек, кто боится риска. Кто говорит
"жизнь", тот говорит "смерть". Это не прекращающийся ни на миг поединок.
Аннета кладет сыну руки на плечи и внезапно заглядывает ему в глубину
души, до самого дна. В ее ясных глазах он видит себя обнаженным, у него
инстинктивно вырывается резкое движение, точно ему хочется прикрыть
стыдные места своих мыслей. Но она их увидела... Слишком поздно! Он
